Очищенцы радовались. Эдуард, Ингрид и другие считали, что скандал отвлек все силы «Ока» и ему не до Кара.
Но сам-то он придерживался другого мнения. Он понимал, что усилия по его розыску продолжаются. Он должен быть наказан за свое предательство. Для «Ока» это был важнейший принципиальный вопрос. Другие агенты (разумеется, только агенты, а не общественность!) должны знать, что предательство всегда карается смертью и никто этого не избежит!
Как и когда Кар почувствовал, что его нащупали? Вряд ли он и сам мог бы ответить на этот вопрос. Такое вот ощущение. Инстинкт хищника, почуявшего охотников. Он ничего не сказал Ингрид. Не хотел понапрасну беспокоить – вдруг ошибся?
Но ночью с превеликой осторожностью, чтоб не разбудить, выскользнул из ее объятий, бесшумно вылез из окна и так же бесшумно, прячась за кустами, за развалившейся оградой, стал обходить ферму…
Он обнаружил человека по тихому, хорошо знакомому мурлыканью кинокамеры. Человек снимал вход в дом, ворота, загнанную в конюшню машину, особенно ее номерной знак. Камера могла снимать в темноте.
Сначала Кар решил: достаточно одного удара и… Потом подумал: «Что дальше? Раз уж нащупали, не выпустят. Это как прожектор – поймал в свой луч самолет, так и будет вести, пока артиллеристы не собьют. Нет, это ничего не даст». Он стал соображать. Пока наблюдатель вернется, пока доложит, пока там решат, что да как, наступит день. Днем они ничего предпринимать не будут. Значит, следующей ночью. Но что? Пристрелить, прирезать – не могут. Это было бы уж слишком. Нет, на это не пойдут. Значит, надо инсценировать что-нибудь убедительное, например пожар. Ворвутся, оглушат, зальют в рот виски, а потом подожгут. Мол, напились с любовницей, во сне сбросили керосиновую лампу (тем более что на ферме давно не было электричества). И пожалуйста – спектакль готов, зовите публику.
Значит, надо покинуть ферму до наступления ночи. И одному. Если он уедет, они бросятся за ним (надо только, чтоб заметили). Ингрид ничего не будет грозить, она им не нужна. Но если она будет с ним, они прихлопнут ее заодно. И не поморщатся.
Он вернулся в дом, оделся, забрал все свое оружие и сел у изголовья постели. Он долго смотрел на спавшую Ингрид, на ее разметавшиеся по подушке золотые волосы, на голое загоревшее плечо, на девчоночью румяную щеку. Во сне она чему-то улыбается. Безмятежно и счастливо.
Когда за окном забрезжил рассвет, Кар осторожно поцеловал ее, едва коснувшись губами, вышел и приколол к двери записку: «Уехал, не жди, не ищи, за все спасибо». Сухая записка, когда она увидит ее, наверное, заплачет, жестоко обиженная. Но сначала записку увидят те, для кого она и предназначена. Увидят, быть может, заглянут в окно, быть может, обнаружат отсутствие машины и уйдут. Лишняя предосторожность. Страховка ее жизни.
Ингрид будет тихо спать, проснется, заплачет. Но потом (а жаль!) все забудет. И будет с кем-то счастлива.
Он посмотрел на светлеющее небо. Вгляделся в окрестные поля, в заросли кустов, в дальние леса, в развалины соседней фермы.
Откуда-то они же должны наблюдать за ним. Они наверняка где-то поблизости. Он вывел машину, слегка пошумел мотором на случай, если наблюдатель задремал. Просыпайся, черт возьми! За что жалованье получаешь!
Кар не спеша проехал по проселку. Где же они? Ах, вот! Какой-то фермер наламывал сучья для раннего очага. В старой шляпе, для убедительности, и в бороде. Кар усмехнулся – хоть бы научили его сучья ломать! Стреляет этот «фермер», наверное, без промаха, а вот по части деревенских работ…
Выехав на шоссе, он прибавил скорость и через несколько километров увидел фургончик с надписью «У смеющейся коровы молоко всегда здорово!». Если б всемирно известная молочная фирма «Смеющаяся корова» знала, как используется ее фирменный знак! Кар хорошо знал эти фургончики с самыми разными рекламными надписями на борту. Сколько часов провел он в них. В фургончиках тех не было молока, масла или сыра. Они были заполнены ультрасовременной электронной аппаратурой, оружием, людьми.
Фургончик стоял на обочине, и водитель копался в моторе.
Он не обратил внимания на проезжавшего Кара. Но когда Кар через несколько километров обернулся, то увидел вдалеке следовавший за ним фургончик. Он вынул пистолет и положил на сиденье рядом с собой. Надо поторопиться в город, там они ничего не смогут с ним сделать. По крайней мере, в первое время. А может, обратиться в полицию? Или в одну из тех газет, куда он послал свои пакеты? Кар даже улыбнулся при этой абсурдной мысли. В лучшем случае – отсрочка, так к чему она?
Ему вдруг все стало безразлично. Что ждет его впереди? Постоянное бегство, боязнь собственной тени. Они будут идти за ним по пятам, пока не догонят. Пока не раздавят. Большая потеря для человечества! Что свершил он хорошего на земле? Убивал и разорял ничего плохого не сделавших ни ему, ни его родине людей? Ловил, избивал, сажал в тюрьму каких-то незнакомых ему бедолаг? Довел до гибели (да чего там, убил!) единственное родное ему существо? Что еще в активе? А ничего. Вот разве что спас от смерти Ингрид, да и то от смерти, в которой он тоже был бы виноват.
Так что же впереди? Эти наивные ребята, эти очищенцы, вот у них есть какой-то смысл в жизни, какая-то светлая цель, а у него? У него ничего нет, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего…
Утро уже вступило в свои права. Дорога оживилась. В обе стороны мчались теперь по ней легковые машины, огромные грузовики, фургончики, автобусы, трейлеры. Он ехал не спеша. То и дело навстречу ему или обгоняя со свистом проносились машины. Теперь ближе к городу они шли сплошной вереницей. Кар не следил за ними, погруженный в свои мысли.
Поэтому он и не заметил, как гигантский встречный бензовоз, неожиданно выехав на встречную полосу, со страшной силой налетел на маленький «форд». Не успел заметить.
Бензин от удара загорелся. Через мгновение сплющенная в лепешку легковушка и огромный бензовоз пылали. Шофер успел выскочить. Никто не увидел, как его тут же подобрал фургончик молочной фирмы.
Костер на середине дороги пылал, окутывая все черным едким дымом. Раздался визг тормозов, рев клаксонов, крики. Издали уже доносился вой полицейской сирены.
