— Кандиа! — дико вскрикнул Антонио и остановился. Наконец Фрэнк понял в чем дело: это Кандиа звала на помощь. Но почему, черт побери, она не останавливается?
Он промчался мимо Антонио и устремился по лыжне Кандии в надежде догнать ее.
— Это бессмысленно, Фрэнк! — понеслось ему в спину.
Но Фрэнк не оглянулся. Он наблюдал, как девушка упиралась в снег палками, чтобы затормозить. «Почему она просто не падает?» — удивился Фрэнк.
— Кандиа, садись, падай на землю! — крикнул он.
В ответ донеслись отчаянные крики.
Фрэнк приблизился на пятьдесят метров, но тут белый комбинезон бесследно пропал в снегу.
Через десять секунд Фрэнку удалось прервать скольжение.
Перед ним зияла бездонная пропасть, заполнявшаяся ниспадающей, как валы бушующего моря, снежной лавиной.
Фрэнк не мог поверить собственным глазам. Пять секунд — и склон был по-прежнему ровным, лишь Кандии больше не было…
Он похолодел от ужаса.
Несколько мгновений Николсон боролся с желанием отстегнуть лыжи и нырнуть в эту снежную массу. Его взгляд упал на развалины монастыря, холодные и угрюмые, словно созданные сатанинской силой. За пустыми глазницами окон притаилась чернота, и это в ясный солнечный день!
Вдруг в дверном проеме что-то схематически обозначилось, мелькнули белые кости.
Фрэнк Николсон отвернулся от тягостного зрелища и начал лесенкой подниматься к тому месту, где стоял Антонио.
Лопец смотрел на Фрэнка пустыми, мертвыми глазами.
— Я не должен был отпускать ее, — произнес он ровным, безжизненным голосом.
Фрэнк снял спортивные очки и вытер с лица пот.
— Мне понятны ваши чувства, Лопец, — выдавил он нарочито грубым голосом. — Это и моя вина. Но словами здесь уже не помочь. Меня послали сюда, чтобы напасть на след ужасной тайны. Я достаточно опытен в таких делах. Вы слышите меня, Антонио?
Андоррец кивнул. Слезы ручьями лились по его мужественному лицу.
— Ясно, что здесь не просто пропасть, и не ледниковая трещина, — торопливо продолжил Фрэнк. — С нами вступили в борьбу сверхъестественные силы, в которые так не хотели верить ни мои коллеги из Тулузского Крипо[9], ни я сам.
— Падре благословил нас епископским посохом, — еле слышно простонал Антонио. — Вы сами видели. Но это не помогло против черных сил. День моей свадьбы — самый печальный день в моей жизни, Фрэнк. Я продам этот отель, уеду в отдаленную местность, где смогу… Кандиа! Боже мой, Кандиа…
Антонио Лопец зарыдал в голос, как ребенок.
Фрэнк некоторое время бездействовал, ибо сам готов был потерять самообладание при мысли о прекрасной испанке, провалившейся под землю прямо на его глазах.
Но потом он крепко схватил владельца отеля за плечо.
— Вы не сделаете этого, Антонио, — сказал он. — Вы будете сильным, как подобает настоящему мужчине. Раз я сказал, что пропасть, поглотившая Кандию, не естественного происхождения, значит, ваша жена еще жива, просто она находится во власти темных сил, и ключ к ее спасению в этих руинах. Я никогда не верил в нечистую силу, но вчера в мою душу закрались подозрения, а сегодня я убедился в ее существовании на собственном опыте. Я внимательно осмотрю руины и…
— Не делайте этого ни в коем случае, Фрэнк, — взмолился Антонио. — С вами произойдет то же, что и с Кандией и с другими до нее. Никто не в состоянии снять древнее проклятие, лучше закрыть отель, пусть придет запустение, как пример в назидание последующим поколениям.
Фрэнку ничего не оставалось, как изобразить на своем лице презрительную усмешку. Антонио оказался прототипом обыкновенного суеверного андоррца.
— Не болтайте ерунду и будьте мужчиной, мне понадобится ваша помощь, — хрипло и твердо сказал он.
Антонио испуганно поднял на англичанина глаза. Потом андоррец достал носовой платок и вытер слезы.
— Простите, Фрэнк, — тихо промолвил он. — Я был действительно жалок. Но Кандиа, поймите, была для меня всем.
— Она еще жива, — заверил его Фрэнк. — Во всяком случае, я в это верю. Пойдемте, Антонио. Здесь больше незачем оставаться. Так мы не спасем Кандию.
— Хорошо, — решительно отозвался Лопец. — Простите мне мои слезы, Фрэнк. Боль еще не ушла, но она зависла холодным камнем у меня в сердце. Я попрошу от моего имени уведомить гостей, что дальнейшие торжества отменяются. Что скажут мои родители и родители Кандии, когда придут на обед? — я даже не осмеливаюсь думать об этом. Я вообще не хочу их видеть… Когда мы обыщем монастырь, Фрэнк?
— Вот так-то лучше, — облегченно вздохнул Фрэнк. — Распорядитесь насчет праздника, а потом мы сядем в вашу машину и отправимся в Сант-Джоан-де-Каселлес. Я не хочу входить в стены Сан-Эстебан, не поговорив с падре.
Антонио Лопец уперся лыжными палками в снег и мельком взглянул на развалины.
— Да, — согласился он. — Я сделаю все, что вы захотите. Я больше не доверяю старому Себастьяну с тех пор, как его епископский жезл не смог уберечь мою жену. Но если мы пойдем в развалины, я войду первым. Я не могу допустить, чтобы вы стали второй жертвой Сатаны. Меня же больше ничто не привязывает к жизни, и я попробую выяснить, не отпустит ли костлявая рука Дона Жеронимо мою Кандию, если получит взамен меня.
Фрэнк Николсон не стал спрашивать, что за тайна окружает церемонию бракосочетания, причем здесь епископский посох. Он не спросил также, кто такой Дон Жеронимо. Все это ему подробно объяснит пожилой падре в Сант-Джоан-де-Каселлес.
Да у Фрэнка и не было возможности задавать вопросы, Антонио Лопец оттолкнулся и помчался вниз с горы.
Гэрри Коулд, залихватски закусив сигарету, вел «бьюик» по идеально расчищенной дороге в Солде. Падре Себастьян восседал рядом с ним, указывая дорогу, так как Сант-Джоан-де-Каселлес лежал несколько в стороне от главной магистрали Андорра-ла-Велья, пронизывающей всю страну. Шоссе вело в одноименную столицу республики, через которую нашим американцам надо будет проехать, чтобы пересечь границу.
Падре был не в духе и все время вспоминал странные предупреждения Фрэнка Николсона. Он крепко держал в руках конец епископского жезла, одновременно наблюдая за самой ценной частью посоха в зеркало. Выгнутая как вопросительный знак реликвия покоилась на бархатной спинке заднего сиденья. От любопытных глаз мистера Десмонда Першинга ее отделяли всего лишь десять сантиметров.
— Как вы знаете, падре, мы торгуем драгоценными камнями, — начал разговор Десмонд, когда они отъехали на значительное расстояние от отеля. — И эта вот ваша палочка представляет исключительную ценность. Если ваша церковь нуждается в деньгах, мы могли бы предложить крупную сумму за эту вещь и, разумеется, немедленно оплатить наличными.
Падре Себастьян испуганно обернулся и поправил свою широкополую шляпу, съехавшую с головы от резкого движения.
— Как вам не стыдно, синьор, — возмутился он. — Этот жезл освящен и не имеет цены. Даже мой начальник, епископ Сео-де-Ургел, являющийся кроме того президентом Андорры, не смеет думать об этом.
— Ну, почтеннейший, — ухмыльнулся Першинг, — раньше в Андорре были более спокойные нравы. Мы здесь не первый раз. В Санта-Колома нам показали церковь, раннероманские фрески на стенах которой были хладнокровно проданы Франции. Да еще с высочайшего одобрения.
— Мне знаком этот случай, — смущенно проговорил падре. — Но это произошло так давно…
— Меня просто удивляет, — продолжил Десмонд Першинг после продолжительной паузы, — что вы, падре, расхаживаете с драгоценным скипетром без всякой охраны. Если бы мы были гангстерами, вам бы плохо пришлось.
— Идиот, — прошипел сквозь зубы на своем слэнге Гэрри Коулд, увидев, как вздрогнул и съежился падре.
— Ну что вы, падре, — тут же исправился Першинг, — вы же не станете принимать во внимание несколько неудачную шутку. Честно говоря, мы уже не раз приобретали в вашей стране милые вещицы, честным путем, разумеется, а подобная штука, как этот посох, привлекает всеобщее внимание. Думаете, не стоит обращаться по поводу продажи к епископу?
— Совершенно исключено, хотя вы все равно можете попробовать, — с некоторым облегчением поддержал разговор падре. — А что касается отсутствия охраны, то улицы Андорры практически чисты от уголовных элементов. Более того, этот скипетр известен каждому жителю, и никто не осмелится даже взять его в руки, не говоря уже о продаже. Если же кто-либо соберется переправить его через границу, то на этот счет есть специальные распоряжения. Вы, наверное, будете смеяться, синьоры, но на незаконного владельца посоха падет ужасное проклятие, а это пострашней тюрьмы.
— Значит каждого, кто попытается расплавить золото и изъять драгоценные камни из скипетра, по-вашему, дьявол утащит в преисподнюю, да, падре Себастьян? — непроизвольно улыбнулся Першинг.
