– Мне сказали, ты – в Тунисе, – рассказал мне Сергей Иванович, зачем-то еще хмыкнув при этом, как будто Тунис – это то же самое, что педофильские Филиппины. А ведь эти страны расположены в разных концах нашей необъятной планеты. К чему эти неуместные намеки?
– Да, я в Тунисе, – признался я, тупо уставившись в фосфоресцирующее табло телефона.
Пять утра, е-мое!
– Слушай, брат, – так фривольно начал Сергей Иванович, что я сразу понял, что ему позарез что-то от меня надо.
– У тебя там самолет ночью гикнулся, – продолжил он все так же жизнерадостно. – А еще у тебя Берутли рядом, он же всегда с камерой таскается. А вот у меня в этом вашем сомнительном Тунисе, как назло, никого нет. Сделай мне, пожалуйста, два-три сюжета и парочку синхронов от местных шишек, а? А я тебе – все что угодно, разумеется, с поправкой на НДС и социальный налог.
– Это сколько? – тупо переспросил я, ничего еще не понимая.
– Значит, по деньгам так будет. За каждый новостной сюжет мы тебе перечислим по пять сотен, а если сделаешь нам прямое включение с места трагедии – еще две штуки. Ну и Берутли сунем штуку за все, чтобы не жужжал там у тебя под ухом. Ну как, нормально? Это в евро, ты не думай. Как тебе предложение?
– Нормально, – ответил я, так и не проснувшись. Я подумал, что через пару секунд этот Сергей Иванович наконец заткнется, я выключу телефон и лягу спать дальше.
– Тогда сейчас тебе перезвонит один фраер из местного российского консульства, тоже Ваней зовут, кстати, он и поможет все организовать. Бывай! Спасибо!
– Да пожалуйста! Бывай! – легко откликнулся я, бросая телефон обратно на пол.
Я вернулся к дивану, лег на него плашмя, с отвращением вжимаясь в теплую простыню и даже еще накрываясь сверху подушкой, чтобы больше не слышать этих идиотских звонков.
Увы, телефон перезвонил почти сразу, и тогда вдруг до меня дошло – этот самый главный редактор самого главного в нашей стране телеканала только что сказал, что у нас упал самолет. Самолет!
Я немедленно вскочил на ноги и нашел на полу истерично подрагивающий телефон:
– Алло? Иван Зарубин?
– Да!
– Это Иван Козырев вас беспокоит. Я из местного российского консульства. Должен буду организовать технику, спутник, проезд в зону «Б» и все такое. В общем, к вам сейчас машина приедет, и дальше будем работать по плану. Просыпайтесь, короче говоря, сами, и оператора своего тоже будите. Работать надо.
Вертолет завис над морем, равномерно, но все равно противно подрагивая корпусом, пока я высовывал свою небритую морду наружу, в распахнутую дверь, чтобы увидеть там хоть что-нибудь.
Море было спокойно – его поверхность слегка волновал только поток воздуха от винтов нашего вертолета.
– Видишь что-нибудь? – спросил меня Берутли, хотя сам стоял плечом к плечу со мной и смотрел туда же, в блестящую и равнодушную водную гладь.
Я молчал, тупо щурясь на искорки света, то спокойно поблескивающие в морской глубине, то вдруг неожиданно бьющие прямо в глаз.
– Мне нужен хоть какой-нибудь объект на поверхности, – начал мне объяснять Берутли. – Просто море не подойдет. Зрителю нужно обозначить место катастрофы, понимаешь?
Пилот вдруг заорал на всю кабину что-то по-арабски, и консул тут же перевел, глядя на нас с Берутли:
– Он видит место!
Вертолет сильно накренился и, бодро затарахтев движком, полетел куда-то вправо.
Берутли швырнуло об борт машины, и я едва успел схватить своего оператора свободной рукой за шиворот, удерживая его от окончательного падения.
– Да отцепись ты, мешаешь ведь! – вместо благодарности буркнул мне Берутли, и я отпустил его рубашку.
На море, под самым бирюзовым горизонтом, колыхалось какое-то невнятное разноцветное пятно. Я вгляделся в него, и у меня как-то сразу онемели губы.
Мы летели прямо на пятно, и я попытался зажмуриться, но глаза тоже уже не слушались, и я просто стоял по стойке смирно и смотрел, не мигая, туда, где она умирала.
В моем наушнике что-то щелкнуло, и уверенный женский голос произнес:
– Иван, вы в эфире. Танечка из студии задаст вам вопрос, и вы сразу начинайте свой комментарий. Не забудьте потом войти в кадр и выдать нам пару фраз на фоне места аварии. Потом пусть Игоречек сбацает нам концовочку с панорамочкой по всему морю, и это будет финал. Ну все как обычно полагается. Давайте, Иван, уже работаем!
Я тронул Берутли за плечо и показал сначала на свое ухо, а потом на потолок. Он все понял, сделал шаг назад и присел для устойчивости, чтобы потом одним движением перевести камеру с моря на меня и обратно. Это, между прочим, непросто – там еще и фокус надо перестраивать.
В наушнике опять щелкнуло, и я услышал другой женский голос – неожиданно мягкий, даже ласковый голос ведущей:
– А сейчас журналист Иван Зарубин специально для нашей программы расскажет вам, что удалось узнать непосредственно на месте трагедии. Итак, Иван, что известно на сегодняшний момент?
Я отвернулся от гнусного моря, посмотрел прямо в бархатную черноту объектива и начал свой рассказ:
– Самолет «Ту-154» российской авиакомпании потерпел крушение в пятнадцати километрах от береговой линии. На борту самолета находилось восемьдесят пять пассажиров и семь членов экипажа. Погибли все.
У Берутли вдруг округлились глаза, и я проследил его взгляд от объектива камеры до морской поверхности.
Сначала я не понял, что это, но вертолет начал снижение по спирали, и уже через пару секунд я увидел хорошо известный дорожный кофр Марты. Рядом плавал еще какой-то мусор, среди которого мне почудилась бутылка «Столичной», видимо, уже полностью опустошенная, иначе бы она утонула.
В ушах назойливо гудело, и я мысленно отмахивался от этого гудения, пока наконец вдруг не вслушался в него:
– Иван, ответьте! Иван! Дорогие телезрители, кажется, у нас пропал звук. Иван, вы слышите меня?
– Слышу, – отозвался я, не отрывая взгляда от бутылки.
– Что вы можете рассказать нашим телезрителям о причинах этой трагедии?
Я перевел взгляд с моря на камеру, и Берутли тут же начал фокусироваться на мне. Впрочем, мне это было неважно – я вдруг в реальности почувствовал, как сотни фраз выстроились у меня в голове в пулеметную очередь, которой я был просто обязан сейчас расстрелять всех ублюдков разом.
– Я знаю, почему произошла эта трагедия. Но сначала я расскажу вам про Марту, – начал я, и меня накрыла горячая волна бессвязных воспоминаний.
– Она была красивой и умела быть нежной, – я сказал это внятно и отчетливо и тут же сам поразился, зачем я это говорю и кому это может быть нужно. Но потом я сжал казенный микрофон посильнее и упрямо продолжил: – Я любил Марту, а она взяла и погибла. Никто из вас ее не знал, поэтому вам, конечно, плевать на нее. А вот ей было больно за вас. Она была сильной женщиной и поплатилась за это любовью – ведь сильными должны быть мужчины.
– Иван, мы вас не понимаем! Что вы можете сказать о причинах трагедии? – всполошилась ведущая, пока еще мягко, по-дружески укоряя меня за отступление от привычного порядка вещей.
– Даже когда я целовал ее спящую, я чувствовал эту силу, исходящую от нее. Мужчины не прощают своим женщинам мужественность, которой сами не обладают, но я любил Марту, и мне было все равно. Но даже самая сильная женщина в мире не может сделать ничего, когда доверяет себя техногенной катастрофе, за штурвалом которой сидит человеческий фактор. У штурвалов по всей нашей стране расселись продажные, некомпетентные и ленивые твари, тупые, но самодовольные ничтожества, всерьез возомнившие себя профессионалами только потому, что настоящие профессионалы вынуждены работать на них…
– Иван, мы вас не понимаем! О чем вы говорите?
У меня в наушниках раздался резкий мужской голос:
– Седьмая, вырубайте Зарубина и давайте архив. Седьмая, вы слышите меня? Я Александр Сенкевич, директор региональной трансляции. Вы меня слышите, нет?
– Седьмая слышит, – отозвался знакомый уверенный женский голос из технической службы.
– Так вырубайте его, на хрен, что вы там возитесь?! – заорал директор так, что в ушах у меня зазвенело.
– Слышь, ты, директор. Да пошел ты в жопу, директор! Не до тебя сейчас, – вдруг сказала ему в ответ уверенная в себе женщина.
Я воспринял эту перебранку каким-то самым дальним краем своего сознания, но улыбнулся ей и потом улыбнулся еще раз, услышав комментарий все той же женщины из технической службы:
– Эй, Зарубин! Давай, шпарь, чего хочешь. Я знала Марту. В общем, мы все будем держать тебя в эфире сколько надо. А работу мы себе еще найдем, не переживай. Не работа и была.
Я подумал, что и тут, в прямом эфире, не обошлось без мужественных женщин, которых безответственные мужчины вынудили изменить своей природе, но не стал развивать эту тему и перешел к главному:
– Нами управляют непрофессионалы, и в этом причина наших бед. Пилотов в эту авиакомпанию набирали эффективные менеджеры, а не специалисты. И так теперь происходит всюду. Нашу страну захватило племя заводных болванчиков, только и умеющих, что пилить бюджеты и делиться с начальством…
