А Марицкий, благородный наш, готов был оставить мне свою квартиру (свекровь к тому времени уже умерла) и – даже дочерью меня не обременять, увезти ее с собой, на что я ему сказала: «А вот те шиш!..» – Я даже менее печатное слово употребила, и он умолк, лишь сказав в конце дискуссии: «Попомни мои слова: Дашенька все равно в конце концов будет со мной!»
Надо отдать Артемию должное: как бы мы с ним ни собачились, он ни разу – благородный все-таки человек! – не шантажировал меня моим прошлым: подложным паспортом, растратой, чужой фамилией. В Советском Союзе люди вообще были благородней, чем в нынешней России. Почему-то не сомневаюсь: возникни подобная коллизия сейчас, ни один муж не преминул бы припомнить, с целью получения преференций, жене ее прошлое…
В итоге в августе девяносто второго завершились все формальности, и мой бывший благоверный – женившийся к той поре, сволочь, на длинноносой двадцатишестилетней инженерше Вике – отбыл за пределы нашей Родины. Сначала прокантовались они где-то в пустынной Беер-Шеве, а потом продажная девка Вика нашла себе гораздо более перспективного израильтянина, а снова свободный Артемий сделал ноги в сторону Нью-Йорка.
И знаете, что в сухом остатке оказалось? Мы с ним гораздо лучше начали ладить, когда стали не мужем с женой, не любовниками, а просто старыми друзьями и деловыми партнерами. Я бываю у него в гостях, а он – у меня. Мы великолепно общаемся по «скайпу» и по «аське». Мы порой одалживаем друг другу денег и возвращаем их точно в срок. И Дашку он в итоге, как и обещал, к себе переманил. Она закончила Колумбийский университет и все те годы, что училась, благополучно жила с ним, хоть и не принято сие у штатников, в одной квартире. Потом дщерь все-таки связалась со стопроцентным американцем, однако проживает по-прежнему на Манхэттене, и они чуть не каждый уик-энд встречаются со своим почти семидесятилетним папаней, который удивительно хорошо для своего возраста сохранился.
Но это все случилось потом – и не со мной. А если вернуться в август девяносто второго, когда Артемий отчалил… Мне надо было выживать – но как? Все предыдущие годы в Н. я благополучно просидела инженером по технике безопасности на небольшом, но крепком заводике, куда меня устроил супруг. Но кому нужен был в эпоху ваучеров (как, впрочем, и сейчас) инженер по ТБ? И вот я с первоклассницей Дашкой на руках осталась без поддержки, без денег и, по сути, без возможности их заработать. Настоящие новые нищие.
Октябрь 2004,
Мария Касимова
Я не люблю вспоминать ранние девяностые. Если только как историю своего подвига. Впрочем, подобный массовый героизм совершили все семьдесят пять миллионов российских женщин. В отличие от мужчин, которые, через одного, подняли лапки кверху. Или сбежали, как мой бывший благоверный. Или ушли во внутреннюю эмиграцию – через спирт «Рояль», принимаемый ежедневно с десяти утра. Или схватились за такой бизнес, что лишились последнего – своих квартир. А вот слабый пол, в большинстве своем, выжил. И детей своих выкормил.
Но те времена… Так называемые бизнесмены в малиновых пальто, которые при случае и паяльником пытать не побрезгуют, и обрез из-под полы достанут… Тысячи людей, выстроившихся вдоль главных улиц со своим товаром – от укропа до чайников… И Дашенька моя – которая никогда не капризничала, ничего не вымогала, но с таким чувством однажды сказала: «Ах, мамочка, до чего ж мне хочется попробовать «Сникерс»!..»
Меня звали в челночницы в Турцию или хотя бы в Москву – я отказалась: не с кем оставить ребенка и, опять-таки, из-за моих сомнительных документов.
Зато на рынке с кроссовками неизвестной породы наперевес встала. Вернулась, так сказать, в систему торговли. Одна – без кассиров и завсекциями, накладных и ценников… И – без очередей, блата и переплаты… За десять лет условия игры переменились, как говорила моя не слишком образованная соседка по торговым рядам, «на двести градусов». Она же преподавала мне первые уроки уличной торговли: «Ты не стой столбом, кроссовкой своей труси! Кошка или тигр на движущийся предмет прыгают. Так и покупатель».
Не знаю – может, у меня торговля и вправду в крови? Может, она – мое призвание: поторговаться, с кем получается, уступить, кому надо… Случилось, что в первый же месяц я стала зарабатывать больше, чем наставлявшая меня подруга; больше всех в моем спекулянтском ряду. Конечно, тяжело было. И оттого, что ноги и внутренности морозила на холоде. И оттого, что вставать в пять утра приходилось, и сумки огромные таскать. И оттого, что встречались «по ту сторону баррикад» мои подруги из числа успешных – или хотя бы слишком гордых, – ехидничали и глазели на меня с высокомерной презрительностью…
А одна из них, Лариса, одетая в норковую шубу невиданного тогда заграничного пошива, пригласила меня в кафе, что по инерции еще назывались тогда кооперативными. И там, за бутылкой мартини, поведала, что муж ее – торговец компьютерами, владелец банка, газеты и колонны грузовиков, друг Немцова и Явлинского – отдал ей в управление настоящий салон красоты: маникюр, педикюр, модные прически. И ей, Ларисе, требуется офис-менеджер, или, другими словами, администратор: «Здравствуйте, чем могу вам помочь?.. Не хотите ли чаю, кофе?..» Она спросила, сколько я зарабатываю на своих кроссовках: «Только честно!» Я ответила, ни на рубль не завысив свой доход. И она решительно сказала: «Будешь у меня получать в три раза больше».
Когда я вспоминаю тот разговор в кафе – этакое явление доброй феи, – то думаю, какими же мы в момент первого явления капитализма на наших берегах были наивными лопухами. Ни одного капиталистического клыка у нас еще не выросло. Случись подобный диалог теперь, я бы завысила свой личный доход вдвое – а она бы положила мне зарплату больше всего раза в полтора. Ну а в итоге то на то и получилось бы!
И уже через неделю, распродав последнюю партию кроссовок, я вышла трудиться к ней в салон.
И сразу нарвалась. Похоже, девушка решила мгновенно поставить меня на место: не подруги мы больше, я – твоя хозяйка и госпожа, ты – моя преданная служащая. Лариска явилась через полчаса после открытия и сразу ко мне, как фурия, как ураган: «Почему возле входа – снег, лед? Я чуть шею себе не свернула! Как, интересно, к нам клиенты попадут?!» Я опешила: «А что же я-то сделаю?» – «Как – что? В хозяйственной каморке – и лом, и снеговая лопата, и даже перчатки есть!..»
И я, глотая слезы, в китайском своем пуховичке, разбивала ломом лед, шуровала лопатой – а потом, от физической, что ли, нагрузки, обида прошла – и вспомнилось, как я чистила снег в далеком, почти не существующем уже прошлом: на субботнике в Плешке, у своего дома в З***… Мне нравился физический труд – когда работаешь на себя. Может, живи мы в другой стране (размечталась я тогда), я вышла бы замуж за Ванечку, и мы купили бы домик в пригороде, и я по вечерам драила бы дорожки пред нашим особнячком…
Я не держала зла на Ларису – хотя обидеть она могла будь здоров. Но она была не просто взбалмошная жена богатого мужа. У нее предпринимательские способности оказались хоть куда. И очень скоро наш салон стал самым популярным в городе. И мы открыли еще один. А через год – третий.
А к девяносто восьмому году владели семью косметическими салонами в городе плюс двумя в богатых городах области, да начали экспансию в соседний край. И я, разумеется, переросла уровень: «Проходите, пожалуйста, не хотите ли кофе?» Теперь я была полноправной Ларискиной заместительницей, и сидели мы с нею в офисе (разумеется, с евроремонтом), и я даже владела семью процентами акций нашего косметического холдинга с древним названием «Весна». Мы закупили новейшее оборудование, и потрясающие светильники и мебель, и супермассажные столы… Я отправила мою Дашеньку учиться в Америку (тем более что ее папаша бомбардировал меня схемами грантов и названиями штатовских школ). Я сама увлеклась превращением своей убогой дачки на шести сотках в настоящий особняк над рекой.
Но ничего в нашем королевстве нет стабильно-радостного. Стабильно-убогое – этого сколько угодно. А вот крепкого, уверенного материального достатка – шиш.
В июле девяносто восьмого Лариска огорошила меня новостью… В один из вечеров – мы остались с ней в офисе вдвоем – она откупорила бутылку финской водки и рассказала, что ее супруг решил отойти от дел и уехать в предусмотрительно закупленный домик на Лазурном Берегу – наслаждаться плодами трудов праведных. И она, моя шефиня, как верная жена, последует, конечно же, за ним. Весь свой бизнес в городе ее благоверный продает, и она вынуждена поступить так же. Но коль скоро мы с ней подруги и столько лет вместе, и бла-бла-бла, она не возьмет с меня денег за свою «Весну», за свою сеть – она отдаст ее даром в память о нашей дружбе.
Мы оформили документы, «Весна» стала моей, и вскоре они свалили.
Причем не было, в отличие от отъезда Марицкого, никаких проводов-гулянок: в один прекрасный день Лариса с супругом просто исчезли.
