Хьюго с наслаждением вышел из машины, жестом пригласив спутников следовать за ним.
Пинту по-прежнему не выпускал из руки пистолет.
Кеслер шел за ними, отстав на несколько метров. Он выглядел слегка встревоженным. Лицо Пинту было замкнутым, но не агрессивным, он тоже не понимал, что должно произойти.
Хьюго повернулся к сероглазому и сказал:
— Есть небольшая проблема… Сорван и Вондт сумели улизнуть из ловушки. Скорее всего, с несколькими подручными.
На лице Кеслера появилось удивительно сосредоточенное выражение.
— Ну вот… Теперь полицейским нужна мадам Сам-Знаешь-Кто… Ты сможешь уйти, но нам нужна верхушка… Извини.
Ему была противна эта ложь с примесью фальшивой жалости.
Сероглазый ответил не сразу. Он переварил информацию, не спуская глаз с Хьюго.
— Я уже говорил вам, что ничего не знаю. Госпожа Кристенсен уехала из Амстердама и отправила нас с Вондтом сюда на поиски Тревиса. Сорван занимался Алисой под наблюдением Вондта. Только ему известно, где находится госпожа Кристенсен.
Хьюго задумался:
— Напряги память. Надо вспомнить все… иначе мне придется сдать тебя фараонам.
Он медленно вынул «ругер» из кожаной кобуры. Резко взвел курок. Диктофон, висевший у него на поясе, крутился медленно, слегка вибрируя.
Углы рта Кеслера дернулись в нервной гримасе, он вздохнул:
— Вчера… Вондт что-то такое говорил о мысе Сагриш. Там у него была назначена встреча.
— С Евой Кристенсен?
Кеслер ответил не сразу. Видя, что Хьюго терпеливо ждет ответа, он пробормотал, не разжимая губ:
— Вондт так не сказал, это запрещено, но я совершенно точно знаю, что с ней. На девяносто девять процентов,
Хьюго широко улыбнулся: — Ну, вот и прекрасно… надо было мне сразу сказать… Больше ничего?
— Нет, он упомянул, что едет к мысу. Это все. Я ведь объяснил — вся информация строго разграничена.
Хьюго поднял руку без оружия в знак примирения:
— Ну ладно, ладно… А теперь поговорим о том, чем в действительности занимается госпожа Кристенсен.
Кеслер закрылся, ушел в себя, но Хьюго не обратил на это ни малейшего внимания.
— Прежде всего, что тебе известно о кассетах? Кеслер уставился на какую-то точку в лесу, между ним и Пинту.
— Выражусь яснее: ты хочешь, чтобы тебя допрашивал я или та легавая из Амстердама?
— О чем вы?
— Я задал вопрос!
— Не знаю, о чем вы.
— Не держи меня за идиота. Я в курсе истории с ужастиками, так что колись. В чем была твоя роль?
Кеслер опустил голову:
— Я уже говорил вам, что занимался только Амстердамом. И только вопросами безопасности.
Хьюго знал, что Кеслер врет и что-то скрывает, но не представлял, как лучше надавить на него.
Вдруг он вспомнил одну деталь из рассказа Алисы о ее жизни в амстердамском доме.
— Ты видел ту кассету?
— Какую?
— Которую Алиса стащила у родителей.
— Не понимаю.
— Я тебе не верю. Алиса рассказывала, что ты часто куда-то возил кассеты из дома в Амстердаме и что-то привозил обратно. Коробки, полные видеокассет… Туда, обратно… Слушай, даю тебе десять секунд на размышление, потом стреляю в колено, и ты вернешься к этому разговору на больничной койке, причем беседовать придется с полицией всего континента…
Кеслер внимательно посмотрел на Хьюго и Пинту, опустил голову:
— Ладно… я вам все скажу, но за это вы меня отпустите.
— Нет, этого я сделать не смогу. Придется спросить разрешения «у девчонки из полиции». В твоих интересах не тянуть волынку, чем раньше ты заговоришь, тем скорее сможешь уйти.
Он удивлялся своей способности громоздить одну ложь на другую.
— Прежде всего, в двух словах, твое настоящее имя, сколько лет, чем занимался…
— Ладно… Мне сорок четыре года, я родился в Нидерландах, но почти всю жизнь прожил в Южной Африке… Я… что вы хотите узнать?
— Кто ты на самом деле. Я люблю знать, с кем договариваюсь о серьезных вещах. Что ты делал в Южной Африке?
— Я… Работал в армейских разведподразделениях, потом в полиции.
Ах вот как? Хьюго прекрасно представлял себе, какого рода работу мог выполнять Кеслер в Соуэто или в лесах Трансвааля.
— А что заставило тебя работать на частных лиц здесь, в Европе?
— У меня были проблемы…
— Какие именно?
Кеслер переступил с ноги на ногу:
— Какие бывают у полицейских.
Он явно не хотел распространяться на эту тему.
— Проехали… Вернемся к делу. Как ты поступил на службу к Кристенсен?
— Когда мне пришлось уехать из Африки, я сбежал в Испанию, потом в Голландию, а там познакомился сначала с Вондтом, а потом с Вильхей-мом Брюннером. Он меня и нанял.
Хорошо. Теперь Хьюго яснее представлял себе психологию собеседника.
— Твои функции?
— Безопасность дома в Амстердаме и…
— Это ты мне уже говорил. Меня интересуют кассеты. Чем ты занимался во всей этой истории с кассетами?
— Так… В мои функции по обеспечению безопасности входило наблюдение за тем, чтобы с «особой» продукцией мадам Кристенсен все шло гладко.
— Что это значит?
— Главное, чтобы Маркенс хорошо делал свое дело.
— О чем ты? Кеслер колебался.
— Повторяю: объясни толком! Кеслер выдохнул:
— Чтобы все тела исчезали…
Хьюго смотрел на него, все еще не понимая:
— Тела?
Растерянное молчание.
— Я буду отрицать, что говорил с вами об этом, понятно?
— Я просто хочу все выяснить, а потом делай что хочешь.
— Ладно… Маркенс и еще несколько человек занимались уборкой тел… после съемок фильмов. Это я нанял Маркенса и еще двух или трех ребят, они занимались безопасностью студии, а потом все подчищали.
Хьюго смотрел на стоявшего перед ним человека и никак не реагировал. Происходящее казалось ему сценой из скверного кино.
— Позволь уточнить. Ты мне говоришь, что Ева Кристенсен регулярно снимала такие фильмы, а ты руководил командой, которая убирала тела, я правильно понял?
Лицо Кеслера исказила непонятная гримаса. Он молча кивнул.
«Ублюдок», — подумал Хьюго. Так и есть, в конце двадцатого века на свет появился гибрид голливудского менеджмента и администрации нацистских концлагерей смерти. Его это даже не удивляет, отметил он про себя, чувствуя горечь во рту и резь в желудке.
Теперь надо идти до конца, как в той маленькой боснийской деревушке, когда он спустился в подвал.
— Сколько было фильмов, хотя бы приблизительно?
Очень длинная пауза, нарушаемая шумом ветра и шелестом ветвей. Человечный и одновременно трагичный контрапункт.
— Точно не знаю, все-таки это была не совсем моя епархия…
«Не совсем, — повторил про себя Хьюго. — Нет, конечно, каждый из вас отвечал за один маленький винтик машины. Техника разделения ответственности, восходящая к Эйхману, но в современной версии».
— Сколько?
Вопрос прозвучал как выстрел.
— Не знаю… Один или два в месяц…
— И в течение какого времени?
— В таком темпе — примерно года полтора… О боже!
— Сколько трупов в фильме, в среднем? Хьюго казалось, что звук его голоса идет из колбы с жидким гелием.
— Что?
— Сколько мертвых тел вы убирали после каждой съемки?
Жидкий гелий вот-вот растечется…
— Сколько?
— Три, четыре, пять — точно не знаю… Примерно…
Хьюго быстро подсчитал в уме. Небольшой рекорд, совершенно невероятный.
— Как это происходило? Как вы находили девушек?
— Не знаю. За это отвечали другие люди.
— Кто?
— Насколько я знаю, Сорван. И какой-то врач. Куча народу, у них была целая команда. Съемки проводили в Голландии…
— Где именно?
— Не знаю… Все было…
— Разграничено, да, я понял.
Хьюго запоминал сведения, как живой компьютер.
Судя по всему, Пинту кое-что понимал по-голландски: его жизнерадостное лицо изменилось — бледный, с заострившимися чертами лица и сжатыми губами, он рассматривал Кеслера с видом человека, заметившего ядовитого паука, которого следует как можно скорее раздавить.
Хьюго ощущал, как в нем постепенно нарастает какое-то новое чувство.
Он остановил запись.
Презрительным жестом бросил к ногам человека с серыми глазами пару наручников.
Пинту сразу понял, что происходит, и спокойно навел ружье на Кеслера.
— Приходится констатировать изменение ситуации, так что наденьте наручники.
Кеслер переводил взгляд с одного на другого, взвешивая шансы на побег.
Близки к нулю, да еще с бандой старых дружков и полицейских со всей Португалии на хвосте — это понятно сразу.
Он просто спросил:
— Что значит «изменение ситуации»?
— Надень наручники, я должен подумать. Хьюго навел на него «ругер». Следует быть предельно осторожным.
