Чарльз шумно вздохнул и отдернул руку, как будто что-то ударило ее. Ну, что же, теперь он знает правду и понимает, что Питер был мертв уже с того момента, как стремянка сбила его.
Чарльз бросил на пол горелую спичку и зажег последнюю. Он еще раз дотронулся до Питера. Кожа стала явно холоднее. От его прикосновения голова повернулась на другую сторону и открылся рот. Внутри он был наполнен кровью. Чарльз от неожиданности вскрикнул. Это уже слишком для него, это — сплошной кошмар. Он отбросил пустой спичечный коробок и направился к лестнице, ведущей на первый этаж. Здесь царил полумрак, слабый свет попадал с улицы через небольшое окно на лестничной площадке. Чарльз, держась за перила и ногой нащупывая ступеньки, осторожно спустился вниз, где было еще темнее. Свет едва проникал из открытых дверей комнаты. Чарльз медленно пересек кухню — они иногда пользовались ею для собраний агентов, — направляясь к черному входу, через который он и Питер недавно вошли. Толчком ноги он открыл дверь и остановился на ступеньках, вдыхая холодный свежий воздух. Ему казалось, что никогда в жизни он не дышал таким воздухом, голова закружилась, как от чистого кислорода. Вокруг крыльца стояла вода. Это была не просто лужа, это было почти наводнение. Тропинку тоже залило, и, чтобы не идти по колено в воде, Чарльз зашлепал к воротам под деревьями, с которых слетали крупные капли, а потом в обход лужи, по высокой мокрой траве.
Он не оглядывался, пока не дошел до перекрестка Фонтейн-роуд и Коллингборн-роуд. Отсюда Чарльз все-таки рискнул посмотреть на дом, и в окне на площадке лестницы, ведущей с первого этажа на чердак, он заметил свет. Светло-оранжевый, он перемещался за стеклами.
Он не умер, мелькнуло в голове. Откуда мне знать, был он мертв или нет? Он не умер, он встал и зажег свечу, а теперь спускается вниз и держит ее высоко над головой…
Чарльз припустился бежать. Он пролетел мимо припаркованной «дианы», обдав ее водой из лужи, перебежал дорогу, не замечая несущегося по ней потока воды, и помчался вниз по Руксетер-роуд прочь от дома, Питера Морана и блуждающего света.
Перевязь больше не требовалась, на ране оставалась лишь маленькая повязка, но, вероятно, ехать на мотоцикле еще не стоило бы. Плечо разболелось.
Другой его ошибкой было то, что он не предупредил о своем приезде заранее. В глубине души Джон сознавал, почему он не позвонил Колину. Он боялся, что будет некстати и что, возможно, его попросят отложить визит. Да, он понимал, что поступает неблагоразумно и, может статься, ни Колина, ни его мамы не окажется дома, вот это будет самым плохим, и он только потеряет время. Но желание поговорить с ними, особенно с Констанс, рассказать ей, почему он теперь даже думать о Черри не может, использовать старую леди своего рода психотерапевтом возрастало по мере приближения к дому Гудманов.
Дверь открыл Колин, и, когда он увидел Джона, его лицо вытянулось. Он стал похож на Харпо Маркса, когда тот делал что-нибудь недозволенное и попадал из-за этого в неловкое положение. Он сказал, что Констанс нет дома, она, как всегда по пятницам, ушла на собрание клуба «любителей виста, кому за шестьдесят», членом которого являлась. Джон ничего не знал об этом клубе и о пятничных заседаниях, а возможно, просто забыл. Конечно же, Колин пригласил его войти, но явно без энтузиазма. Джон вошел в гостиную и увидел на диване моложавую, довольно симпатичную женщину с размазанной по подбородку губной помадой.
Состоялось неловкое знакомство, и Джон, отказавшись от предложенной выпивки, задержался в доме не более десяти минут. Неужели Колин занимался этим каждый вечер по пятницам, проводив мамочку на собрание картежников? Такого Джон и представить себе не мог. Надо признаться, он позавидовал другу, хоть поведение Колина и шокировало его.
На обратном пути, как только Джон въехал на «хонде» в пригород Руксетер, он услышал позади себя вой пожарных машин. Они обогнали его на большой скорости с орущими сиренами на повороте на Руксетер-роуд. Впереди Джон увидел огромные плотные клубы темного дыма с красными всполохами в сердцевине. За время его отсутствия в городе, видимо, прошел сильный ливень, и дорогу почти на дюйм залило водой. В водосточных канавах она неслась стремительным потоком. У переполненного дренажного колодца, из которого фонтанировала вода, образовалась огромная лужа. Колеса заливало выше ступиц, и Джон повернул обратно к более высокому участку дороги. Через несколько сотен ярдов он обнаружил не замеченный ранее знак объезда, направляющий транспорт направо.
Объезд тянулся через западный пригород почти до станции. Дорога была забита машинами, они медленно ползли к Невинской площади. Там движение регулировал полицейский, пропуская в первую очередь пожарных и машины «Скорой помощи». «Интересно, не от молнии ли тот пожар?» — подумал Джон.
Потребовалось более получаса, чтобы добраться до Женева-роуд. Он едва успел закатить «хонду» в теплицу, как в доме зазвонил телефон. Джон, который полагал, что до конца жизни при каждом телефонном звонке будет замирать в ожидании голоса Дженифер, сейчас даже не посчитал возможным, что это она. Уже слишком поздно для любого звонка, а может быть, поздно по его меркам? Но, возможно, звонит Колин, чтобы объясниться?
Джон вздохнул, поднял трубку и, не дожидаясь ответа, сказал «Привет!».
Озабоченный, более резкий, чем обычно, голос Дженифер, казалось, пронзил его насквозь, вызвав дрожь по всему телу. Раненое плечо снова заныло.
— Джон, Питер не у тебя?
— П-питер? У меня? — Это было шоком, и от неожиданности он слегка заикался. — П-почему он должен быть у меня? — спросил Джон и добавил: — Уверен, что это последнее место…
— Я не знаю, — перебила его Дженифер. — Он мог зайти к тебе, я подумала, что он должен был поговорить с тобой сам. О разводе, о доме, и вообще! Джон, я звоню всем знакомым, везде, где он мог бы…
Слова «всем знакомым» больно задели его.
— Питера здесь нет, — буркнул он в трубку.
— Он собирался в кино, — продолжила Дженифер, не заметив холодка. — С каким-то своим школьным другом. Но это был дневной сеанс. Он обещал вернуться к девяти, не позже.
Он снова бросил ее, подумал Джон. Ему хотелось сказать об этом Дженифер, но он все-таки удержался.
— Еще не так поздно. Ты не думаешь, что волноваться преждевременно? — спросил он. — Только половина одиннадцатого. — Его голос стал мягче, Джон ничего не мог поделать с этим. — Не беспокойся. Если что, я дома, — добавил он. — Звони снова, если потребуется.
Положив трубку, Джон задумался. Почему он не сказал, что приедет к ней? Приедет и позаботится обо всем? Джон решил перезвонить, но линия оказалась занятой. Он бросил ее, он бросил ее, повторял Джон снова и снова, сначала тихо, а затем все громче и громче в своем одиноком доме. Надежда вновь затеплилась в его сердце. Если он покинул ее во второй раз, она вернется ко мне…
Из района Фонтейн-парка на Центральную станцию, расположенную в Южном Хартленде, рейсовые городские автобусы не ходили. Чарльз понимал, что в такое позднее время ни один таксист, кого бы он ни остановил здесь, не согласится отвезти его за пятнадцать миль от города в Фенбридж. Ему необходимо добраться до станции, даже если придется идти пешком. Но очень скоро Чарльз обнаружил, что передвигаться в таком шоковом состоянии совсем не просто. Ноги подкашивались, как у паралитика, не подчиняясь командам мозга, и быстро идти он не мог. Что бы ему сейчас, вероятно, помогло, подумал Чарльз, это бренди. Но он его никогда не пробовал, и если люди говорят правду, то бренди — последнее, что он мог бы выпить на пустой желудок. А желудок был действительно абсолютно пуст, если не считать тех пирожков из гаражного магазина да нескольких кусочков шоколада, которым угощал его Питер. Мысли опять вернулись к дому на Руксетер-роуд. Теперь Чарльз понимал, что, откуда бы свет ни взялся, Питер Моран не мог зажечь его. Скорее всего, он видел свет от свечи, которая — он вспомнил сейчас — оставалась зажженной в той комнате, с мебелью. Вероятно, дверь от сквозняка распахнулась, и свет стало видно. Что-нибудь вроде этого.
Район Руксетер-роуд в пятничный вечер был особенно оживлен. Здесь находилось немало пабов, кинотеатров, ресторанов, и толпы народа заполняли улицы. Транспортное движение оставалось таким же напряженным, как и в дневные часы, и Чарльз с трудом перешел дорогу. Его походка стала уверенней после того, как, немного успокоившись, он снова начал контролировать свои действия. Чарльз ускорил шаг, теперь он шел точно на север. События недавнего времени он постарался выбросить из головы, или, скорее всего, мозг сам блокировал память. Но только на время, так как воспоминания постепенно возвращались. Чарльз допускал, что убил Питера Морана. Убил не преднамеренно, а защищаясь. Как странно. Неужели он смог сделать такое и не почувствовать никаких изменений в себе? Неужели он никогда не заметит изменений? Оказывается, убить кого-то на самом деле совсем не трудно, когда тебе только четырнадцать. Даже не верится, что это случилось.
