вцепилась как клещ. Я не решался в полной мере применить силу против пожилой женщины, чем эта мегера воспользовалась и потащила меня в какой-то темный переулок.
Я безуспешно пытался вырваться, но цыганка тащила меня с неожиданной силой и все время что-то бормотала, теперь уже полностью перейдя на свой непонятный язык. Наконец мне удалось сбросить ее руки. В ту же секунду цыганка куда-то исчезла, и я остался один.
Я огляделся по сторонам – и не узнал место, куда затащила меня старая мегера. Казалось, мы были совсем близко от городской эспланады с ее богатыми и красивыми домами, но там, где я оказался, были лишь глухие стены да какие-то прилепившиеся к ним жалкие лачуги. Начинало смеркаться, и в наступающих сумерках все вокруг меня сделалось особенно зловещим.
И тут передо мной, словно из-под земли, появился мой молодой падуанский друг. Впрочем, друг ли? Сейчас я не испытывал к нему ничего, кроме ненависти. И, судя по его внешнему виду, чувство наше было взаимным.
Падуанец наступал на меня, держа в руке обнаженную шпагу, взгляд его пылал, лицо раскраснелось.
– Защищайся, Казанова! – воскликнул он. – Защищайся, несчастный, или я проткну тебя, насажу на эту шпагу, как трактирщик насаживает кролика на вертел!
– Что на тебя нашло? – проговорил я, отступая и поспешно обнажая свою шпагу. Впрочем, я знал ответ и задал вопрос только для того, чтобы выиграть лишнюю секунду.
– Ты знаешь, – отвечал падуанец. – На твоем лице написано, что ты знаешь. Сегодня ночью я понял: тот медальон, который принадлежал Строцци, – у него может быть только один хозяин. И сейчас шпаги решат, кому из нас он достанется.
С этими словами он провел блестящий выпад, едва не пригвоздив меня к стене какой-то жалкой лачуги. Я, однако, сумел в последнее мгновение отразить его удар, отпрыгнул в сторону и сам бросился в атаку. Наши шпаги со звоном скрестились, и схватка продолжилась.
Я сражался как лев, понимая, что на кон поставлено больше, чем жизнь, но и мой противник не уступал. Клинки наши то и дело скрещивались с пронзительным звоном, высекая искры. Мне удалось ранить падуанца в левую руку, но и его шпага задела мой бок, оставив болезненную, хотя и неглубокую рану.
Наконец я почувствовал, что падуанец начинает выдыхаться, и попытался воспользоваться этим. Собрав силы, я сделал глубокий выпад – и попал в ловушку: он отступил, сделал вид, что споткнулся, но внезапно перебросил шпагу в левую руку и нанес мне неожиданный удар. В последнее мгновение я сумел уклониться от смертельного удара, но его шпага пронзила мое правое плечо. Рука ослабела, я вскрикнул, перехватил шпагу левой рукой и отступил к стене.
Клинки наши снова скрестились, падуанец теснил меня, прижимал к стене, глаза наши были совсем близко.
– Ну, вот и все! – проговорил он и свободной рукой вытащил из-за пояса кинжал.
Я смотрел в глаза своей смерти и считал оставшиеся мне мгновения. Говорят, в такие секунды перед глазами человека пробегает вся его жизнь, но перед моим внутренним взором стоял только медальон.
– Молись, Казанова! – Падуанец поднес кинжал к моему горлу.
Я хотел молиться, но все слова молитв вылетели у меня из головы. Только одна мысль осталась в ней – что теперь он, падуанец, станет единственным обладателем медальона.
Он отвел кинжал от моего горла, чтобы замахнуться для последнего, рокового удара. Я смотрел в его глаза и ждал, ждал мгновенной боли и вечной тьмы…
Но падуанец все медлил, а потом вдруг его глаза удивленно расширились, рот приоткрылся, и из него хлынула темная кровь. Глаза раскрылись еще шире, падуанец захрипел, выронил кинжал, ноги его подогнулись, и он упал на камни возле моих ног.
Я удивленно смотрел на него, пытаясь понять, что же произошло, потом поднял глаза и увидел Джакомо Одноглазого. Этот прощелыга стоял над мертвым падуанцем, сжимая в руке огромную окровавленную шпагу.
– Приветствую вас, сударь, – проговорил он с учтивостью, удивительной в таком проходимце. – Кажется, я подоспел вовремя. Хочу напомнить, что вы задолжали мне десять цехинов. Конечно, сударь, можно бы и накинуть какую-нибудь мелочь – за своевременность моего появления.
– Да, конечно, благодарю вас… – пробормотал я, пытаясь преодолеть охватившую меня дрожь, и отдал ему все деньги, которые нашлись в моем кошельке.
– Если Джакомо Одноглазый вам еще понадобится, сударь, вы знаете, где можно его найти! – проговорил он и растворился в сгущающихся сумерках.
Полина открыла дверь и удивленно осмотрелась.
Сегодня ее пригласили на открытие нового ресторана. Ресторан был необычный, в нем обещали подавать традиционные блюда народов Сибири и Забайкалья. Ничего подобного Полина раньше не слышала и приняла приглашение, чтобы заполнить брешь в своем кулинарном образовании.
Приехав к назначенному времени и войдя в зал, она замерла – никакого ресторана перед ней не было. Она оказалась в просторном помещении со сводчатыми потолками, в глубине которого горел камин, а перед камином в массивном деревянном кресле с резной спинкой сидела старая женщина с морщинистым загорелым лицом.
Руки ее, как и в прошлый раз, лежали на резных подлокотниках, ноги стояли на спине медведя, глаза были закрыты, что не мешало ей прекрасно видеть все происходящее.
– Здравствуй, – сказала матушка ясным, звучным голосом. – Прости, что обманула тебя с этим рестораном. Просто мне нужно было повидать тебя и не хотелось пугать, посылая за тобой кого-нибудь из своих слуг.
– Да уж. – Полина опасливо покосилась на медведя. – А как поживает Федя? В последний раз, когда я его видела, он дрался с очень опасным противником…
– Да, Федя у меня молодец! – Матушка улыбнулась и позвала: – Федя, Феденька!
Где-то в глубине зала скрипнула дверь, и появился огромный желто-коричневый зверь. Федя слегка прихрамывал, одно ухо у него было разорвано, как у драчливого кота, на морде красовался кривой шрам.
– Видишь, у него остались боевые раны, но ничего страшного. Это скоро заживет, тем более я знаю хорошие лекарства для бабров…
– А как… как перенес тот поединок его противник?
– Ему тоже придется долго отлеживаться. – Матушка вздохнула: – Но он тоже очень живучий. Впрочем, теперь, лишившись медальона, он будет не так опасен…
– Ах, ну да, конечно, я ведь должна вернуть вам медальон…
Полина подошла к матушке и протянула ей золотой кругляшок на разорванной цепочке.
– Вот, возьмите, мне он ни к чему…
– Да, у меня он будет в лучшей сохранности. – Матушка спрятала медальон и снова повернулась к Полине: – А ты…
