– Это интересно, – парировал Романов. – Слушаю. – И широко улыбнулся, приглашая попытать судьбу.
– Рад, что мы договорились. – Я извлек из красной папки распечатку АРИ. – Погляди на два числа, записанных Чарли, – тридцать один точка двенадцать и тридцать точка одиннадцать. Я думал, это котировки, но «Рагид Компьютерс» не торговалась дороже шести долларов годами.
– Может, изложишь в версии Си-эн-эн? – прорычал Романов.
– Это не котировки, Алекс. Это даты.
– И что?
– И то, что в последние пару дней ноября и декабря продажи «Рагид» выглядят странновато.
– Что значит странновато? – спросил Романов, разыгрывая скуку и глядя на часы.
– Алекс, ты абсолютно прав, – начал я с нарастающим сарказмом в голосе. – Странновато – чересчур деликатно. Правильней сказать – накрученными.
Романов вызверился. От скуки и след простыл. Его черные глаза буровили во мне дыры. Он сжал кулаки и расслабил, сжал и расслабил.
– В конце этих месяцев торговались большие пакеты, – продолжал я. – Они подняли котировки на двадцать процентов в ноябре и на тридцать один процент в декабре.
– Надеюсь, ты понимаешь, что говоришь. – Он потер правый кулак.
– Ой, очень даже понимаю. Тебе принадлежит девять с половиной миллионов акций «Рагид Компьютерс». Полюбуйся этим числом, – чтобы подтвердить правдивость своих слов, я указал на распечатку портфеля.
Алекс поглядел и выслушал, не выказав ни тени чувства.
– Твои доли, Алекс, составляют двадцать два процента акций компании, находящихся в обращении. А ты не подал тринадцать-ди. У тебя проблема.
Романов и глазом не моргнул. Он заговорил негромким, ровным тоном, держа голос под контролем:
– Пошли, Сэм. Пусть Шерлок Холмс скушает свой ленч, – и стал подниматься. Я проигрывал. Он не клюнул.
– Сядь! – рявкнул я. – Я не закончил.
Четверо людей через проход напротив застыли, не донеся вилки до рта, и уставились на нас. Я откинулся на спинку сиденья и, понизив голос, заявил:
– Чарли знал.
Мягко, ласково сжав плечо Романова, Сэм заставила его сесть. И поглядела на меня с прищуром – холодно, враждебно и бесчувственно. Сквозь узенькие щелочки проглядывали проблески голубизны. Этот взгляд, презрение, сталь сказали мне все. Я разглядел вероломство и коварство. В Уэллсли Сэм никогда не лукавила. Она была склонна забывать даты. Да и во время замужества не хитрила – не было нужды. Чарли осыпа́л ее вниманием и подарками, только бы отогнать собственных демонов, сопутствующих его секретам. Если уж на то пошло, Сэм всегда была открытой и невинной.
Вот потому-то она и нравилась Эвелин.
В этом взгляде я разглядел беспринципную интриганку. Сэм выковала альянс с Алексом Романовым. Она сама вырыла себе яму. Ее глаза – кобальтовые бритвы – сказали мне все. Ее беременность с «непорочным зачатием» и рядом не лежала. Чарли был стерилен. Она вынашивает ребенка Русского Маньяка.
– В каком это смысле Чарли знал? – вопросила она, теребя бретельку лифчика.
– У Чарли были свои проблемы. Не так ли, Сэм?
За нее ответил Романов.
– Что ты хочешь сказать, Гровер?
Он перестал потирать свои кулаки, положил локти на стол, сложил ладони будто для молитвы и потер кончик носа обоими указательными пальцами. И злобно воззрился на меня поверх этого церковного купола из пальцев.
Обернувшись к Русскому Маньяку, я произнес:
– Чарли скурвился не сразу. Сомневаюсь, что он хотел надуть хоть кого-нибудь. То бишь поначалу. Но промашки взяли над ним верх. В том-то и проблема со схемами Понци. Денег вечно не хватает. Как их ни маскируй – под фонд фондов или высокодоходные облигации, – они обязательно рушатся. Верно, Алекс?
Романов промолчал, невозмутимо взирая на меня. Без намека на эмоции. Оценивая меня взглядом. Подыскивая уязвимые места. Кружа, как боксер, готовый перейти в нападение. И наконец спросил:
– А я-то тут при чем?
– Чарли хотел отвалить, – не спасовал я. – Ему требовалось наскрести денег. Возня с поисками новых инвесторов даром не прошла.
Сьюзен Торп ему грозила.
– И что же с того?
– Выход он видел в тебе, Алекс. У тебя была грандиозная доходность. – Передразнивая его голос, я произнес: – «Мы маниакально одержимы прибыльностью».
– Тебе не понравился рекламный посыл АРИ? – с издевкой бросил он, источая голосом желчь.
– Трехзначные доходы могут утаить уйму грехов. Чарли мог инвестироваться у тебя, пока не сколотит достаточно средств. Может, он даже показал бы прибыль – процентов десять, а то и двадцать. Кто знает, сколько именно? Я знаю одно: прибыль была бы меньше, чем твоя. Таким способом он мог бы сколотить деньжат, чтобы расплатиться с инвесторами.
– Прекрасная теория, Гровер. Но вот с фактами ты промахнулся. Чарли не вложил в АРИ ни цента.
– Может, и нет, Алекс. Но Чарли тебя разоблачил.
– Разоблачать было нечего.
– Ой, только не надо меня лечить! Чарли в «Менсе»{111} не состоял. Да и я, если уж на то пошло. Но разнюхал твою позицию в двадцать два процента в «Рагид Компьютерс».
«Где прошляпила КЦБ», – мысленно добавил я.
– Ты слишком много смотришь ящик, Гровер.
– Ты слишком накручиваешь на закрытии, Алекс. Чарли об этом знал. Он хотел поиметь свою долю. Тут-то все и началось.
– Перебрал с «CSI», – оборвал Романов.
– Предпочитаю «Закон и порядок».
Каждый топ-продюсер понимает язык тела. Именно это умение делает нас лучшими в своем деле. И все мы сходимся в том, что глаза выдают мысли потенциального клиента. Глаза первыми выдают обеспокоенность или малейшее покушение на обман. У Сэм это выражение уже проскользнуло – кобальтовые клинки. И теперь Романов моргнул. И этим непроизвольным трепетом подтвердил, что мое чутье не ошиблось.
– Полиция сумеет выяснить, кто именно швырнул Чарли в аквариум, – продолжал я. – Но три вещи известны наверняка. Ты это запланировал. Ты прикончил его вкупе с пожравшими его акулами. И теперь тебе конец.
Они уставились на меня, не находя слов.
– Оно того стоило, Алекс? – спросил я – с виду дерзко, но в душе трепеща.
Вместо него заговорила Сэм.
– Пошли на ленч, Алекс.
«Неудивительно, что им хочется рыбки», – подумал я, вспомнив акул из «Аквариума».
– Ага, папик, – поддел я, – пойдем покушаем. Но на вашем месте я бы послал «Ле Бернардин» на фиг и нашел какой-нибудь shashlyk. Ребеночка-то надо формировать правильно с самого начала.
Shashlyk – это такой шиш-кебаб, популярный в странах, составлявших некогда Советский Союз. Кивнув на живот Сэм, я пошел козырным тузом.
– По-моему, ты что-то напутал, Гроув, – сказала она, по-прежнему теребя бретельку.
– Рита с тобой не согласилась бы.
– Кто?
– Самое замечательное в Чарльстоне, – отозвался я, не отвечая на вопрос Романова, – то, что мы держимся заодно. Там мы чертовски цепляемся за свои кланы. Но стоит покинуть город – и все мы тут же братья и сестры.
– Кто такая Рита? – вскинулся Романов.
– Рита Пинкни из «Аутлука» Чарли. Расскажи ему про свою патронажную сестру, Сэм. Проблема была не в тебе. Насчет лекарств от бесплодия ты врала.
Трах-бах, скушай, Сэм.
Романов взирал без эмоций. Во взгляде Сэм плескался страх. В прямом противостоянии она всегда проигрывала.
– Мы с Ритой закадычные друзья, – продолжал я. – Я выслушал всю биографию: Епископа Ингланда, Чарльстонский колледж и проживание в каретном сарае, пока она посещала Медицинский университет Южной Каролины. В тюбике не было ни грамма пасты, Сэм. Чарли был стерилен.
– Она тебе это сказала? – уточнила Сэм.
– Неудачная сперма.
– Спокойно, – посоветовал Сэм Романов – лаконично, скупо и осторожно.
– Эй, моя работа как раз распечатывать людей. Консультанты только этим и занимаются.
Сэм, ничего не сказав, отвела глаза. Ее левая рука покоилась на плече Романова в подсознательной попытке подпитаться его силой. Как гласит стратегический справочник всех топ-продюсеров, признание слабости языком тела – явный сигнал, что надо дожимать.
– Стоил ли Алекс того, Сэм? – Мне хотелось тряхнуть ее, а не трахнуть. – Как ты, поквиталась? За то, что Чарли любил мальчиков? За то, что он просрал деньги твоих родителей? Что-то я не слышал, чтобы ты хоть раз отказалась хоть от одной драгоценности.
– Я же сказала, Гроув, они пропали. – Ее голос дрожал, будто вот-вот сорвется.
Глядя в окно, Романов невозмутимо вставил:
– Хватит, Сэм. Всё под контролем.
На сей раз я обернулся к Русскому Маньяку.
– Что? Меня ты тоже кинешь в аквариум? С тобой покончено.
– Быть может, – признал он, склонив голову к плечу и вперив в меня ненавидящий взгляд своих черных глаз. – А может, и нет.
В гомоне забегаловки, полуослепнув от ярости, я не заметил приближения новых гостей. Над столиком нависли два амбала. И обоих я узнал тотчас же – Лаймовый и Хаммерила. Желчь, завтрак и отголоски ужаса застряли у меня в горле комом.
