Коллекция Кифереи Ипсон перекидывала мосты через столетия и вносила вклад в историю. С ней не могли соперничать ни знаменитые игрушки Монтесумы,[182] Виктории[183] и Юджина Филда,[184] ни коллекции музеев Метрополитен и Южного Кенсингтона[185] или королевского дворца в старом Бухаресте. Подобное можно было себе представить только в волшебных снах маленьких девочек.
Все это, однако, приводит нас к адвокату Джону Сомерсету Бондлингу и его визиту в резиденцию Квинов 23 декабря.
Как правило, это число не слишком подходит для того, чтобы искать их общества. Инспектор Ричард Квин любит отмечать Рождество по старинке — его индейка требует двадцати двух часов подготовки, а некоторые ингредиенты непременно отсутствуют в бакалейной лавке на углу. Эллери за два месяца до Рождества направляет свой гений сыщика на поиски красочной оберточной бумаги, разноцветных лент и причудливых этикеток, а последние два дня наводит красоту, упаковывая подарки.
Поэтому, когда явился адвокат Джон С. Бондлинг, инспектор Квин находился на кухне, облаченный в фартук и засунув руки по локти в приправы, покуда Эллери за запертой дверью своего кабинета создавал симфонию из фольги, зеленой муаровой ленты и сосновых шишек.
— Это практически бесполезно, — пожала плечами Никки, изучая визитную карточку адвоката. — Вы сказали, что знаете инспектора, мистер Бондлинг?
— Просто доложите ему об адвокате Бондлинге по делам об имуществе, — нервно отозвался посетитель, переступая порог кабинета инспектора. — Он поймет.
— Не упрекайте меня, — предупредила Никки, — если инспектор набьет вами индейку. Он и так напихал туда бог знает что. — И она направилась в кухню.
Когда Никки ушла, дверь в кабинет бесшумно приоткрылась на дюйм, и в щели появился настороженный глаз.
— Не тревожьтесь, — сказал обладатель глаза, протискиваясь в щель и поспешно запирая за собой дверь. — Просто им нельзя доверять. Они настоящие дети.
— Дети! — фыркнул адвокат. — Вы Эллери Квин, не так ли?
— Да.
— И интересуетесь детьми? Рождество, сиротки, куклы и тому подобное? — продолжал мистер Бондлинг на редкость скверным тоном.
— Полагаю, что да…
— Значит, вы еще глупее. А вот и ваш отец. Инспектор Квин!..
— А, Бондлинг, — рассеянно произнес старый джентльмен, пожимая руку визитеру. — Мне звонили из офиса, что кто-то придет… Вы знакомы с моим сыном? А с его секретаршей, мисс Портер? Какое у вас ко мне дело, мистер Бондлинг?
— Инспектор, я занимаюсь имуществом Кифереи Ипсон и…
— Рад с вами познакомиться, мистер Бондлинг, — сказал Эллери. — Никки, эта дверь заперта, поэтому не притворяйтесь, что вы забыли дорогу в ванную…
— Киферея Ипсон… — нахмурился инспектор. — Она умерла совсем недавно.
— Оставив мне головную боль, — с горечью добавил Бондлинг, — в виде избавления от ее куклекции.
— Ее чего? — переспросил Эллери, отрывая взгляд от ключа в двери кабинета.
— Коллекции кукол — куклекции. Она сама придумала это слово.
Эллери сунул ключ в карман и направился к креслу.
— Мне стенографировать? — вздохнула Никки.
— Куклекция… — повторил Эллери.
— Она потратила на эти куклы тридцать лет!
— Да, Никки, стенографируйте.
— Так в чем проблема, мистер Бондлинг? — поторопил инспектор Квин. — Знаете, Рождество бывает только раз в году.
— Согласно завещанию, куклекция должна быть продана с аукциона, — продолжал адвокат, — а выручка — составить фонд для детей-сирот. Я буду проводить публичную распродажу сразу после Нового года.
— Куклы и сироты, вот как? — промолвил инспектор, думая о яванском черном перце и прочих приправах.
— Как приятно! — просияла Никки.
— Вы так думаете? — сухо произнес мистер Бондлинг. — Очевидно, девушка, вы никогда не пробовали удовлетворить судью по делам о наследстве. Я десять лет занимался распределением имущества без единой жалобы, но когда это имущество касается интересов хотя бы одного маленького ублюд… сироты, а судья относится ко мне так, словно я сам Билл Сайкс!..[186]
— Моя индейка… — начал инспектор.
— Я составил каталог этих кукол. Результат ужасающий! Вам известно, что у этих чертовых штуковин не существует рыночных цен? А помимо нескольких личных вещей, они образуют все состояние старой леди. Она тратила на них все деньги до последнего цента!
— Но они должны стоить очень дорого, — возразил Эллери.
— Кто будет за них платить, мистер Квин? Музеи принимают такие вещи только в качестве подарков. Говорю вам, за исключением одного предмета, вся эта куклекция не сможет обеспечить гипотетических сирот даже жевательной резинкой на два дня!
— Что же это за предмет, мистер Бондлинг?
— Номер 874, — ответил адвокат. — Посмотрите вот здесь.
— Номер 874, — прочитал инспектор Квин в толстом каталоге, который Бондлинг достал из кармана пальто. — Кукла дофина. Уникум. Фигурка юного принца из слоновой кости высотой в восемь дюймов, облаченная в придворный наряд из подлинных бархата, парчи и горностая. На поясе шпага в золотых ножнах. Золотая корона увенчана голубым бриллиантом чистейшей воды, весом около сорока девяти каратов…
— Скольких каратов?! — воскликнула Никки.
— Больше, чем «Надежда» и «Звезда Южной Африки»! — возбужденно подхватил Эллери.
— …оцененная, — продолжал его отец, — в сто десять тысяч долларов.
— Дорогая куколка.
— Просто неприлично! — заявила Никки.
— Эта неприличная… я имею в виду дорогая королевская кукла, — читал инспектор, — была подарком короля Франции Людовика XVI[187] ко дню рождения своему второму сыну Луи Шарлю, ставшему дофином после смерти его старшего брата в 1789 году. Маленький дофин, объявленный роялистами во время французской революции королем Людовиком XVII, был заключен в тюрьму санкюлотами.[188] Его судьба окутана тайной. Романтическая историческая вещь…
* * *
— Le prince perdu,[189] — пробормотал Эллери. — Мистер Бондлинг, все это соответствует действительности?
— Я адвокат, а не антиквар, — огрызнулся визитер. — Существуют документы, один из которых — заявление, якобы написанное рукой леди Шарлотты Эткинс, английской актрисы и приятельницы семейства Капет,[190] остававшейся во Франции во время революции. Но это не имеет значения, мистер Квин. Даже если история лжива, бриллиант подлинный!
— Насколько я понимаю, все дело заключается именно в этой кукле стоимостью в сто десять тысяч долларов?
— Вот именно! — воскликнул мистер Бондлинг, в отчаянии хрустя суставами пальцев. — Кукла дофина — единственный предмет этой коллекции, подлежащий продаже. И что же делает старая леди? Она ставит условием в завещании, что за день до Рождества куклекция Кифереи Ипсон должна быть выставлена на первом этаже универмага «Нэш»! За день до Рождества, джентльмены! Только подумайте!
— Но почему? — озадаченно спросила Никки.
— Почему? Кто знает? Полагаю, для развлечения армии юных нищих Нью-Йорка! Вы когда-нибудь обращали внимание, сколько их толчется у «Нэша» накануне Рождества? Моя кухарка — она очень религиозная женщина — говорит, что это настоящий Армагеддон.
— Накануне Рождества, — нахмурился Эллери. — То есть завтра.
— Конечно, это риск, — с беспокойством сказала Никки. Внезапно ее лицо прояснилось. — Но может быть, магазин откажется в этом участвовать?
— Как бы не так! — проворчал Бондлинг. — Старая леди Ипсон уже много лет назад договорилась с этими кормильцами неимущих, и они со дня ее смерти наступают мне на пятки.
— Это привлечет всех мошенников Нью-Йорка, — заметил инспектор, косясь на дверь в кухню.
— Но интересы сирот должны быть защищены, — сказала Никки, с упреком глядя на своего босса.
— Нужны особые меры, папа, — промолвил Эллери.
— Конечно, — согласился инспектор, вставая. — Не беспокойтесь об этом, мистер Бондлинг. А теперь, если вы меня извините…
— Инспектор Квин, — прошипел адвокат, склоняясь вперед, — это еще не все.
— Ага! — воскликнул Эллери, зажигая сигарету. — В этом деле фигурирует конкретный злодей, и вы знаете, кто он?
— И да, и нет, — медленно ответил Бондлинг. — Это Комус.
— Комус! — воскликнул инспектор.
— Комус? — переспросил Эллери.
— Комус? — недоуменно повторила Никки. — А кто это?
— Комус, — кивнул мистер Бондлинг. — Этим утром он спокойно вошел в мой офис, должно быть следуя за мной. Я даже не успел снять пальто, а моя секретарша еще не пришла. Вошел и бросил на стол эту карточку.
Эллери схватил карточку.
