Филип Пулман - Тигр в колодце

Оба парня кивнули, широко раскрыв глаза.

— Это его номер. На линии будет человек, который передаст то, что вы скажете.

— А вы куда? — спросил Кон. — Драка-то будет?

Голдберг взглянул на маленького вояку, мокнущего под дождем, и помотал головой.

— В другой раз. Найдите ребенка.

Все прикурили свои сигары и направились в разные стороны. Голдберг повернул на восток, прошел по узким улочкам недалеко от Ковент-Гардена, где уже толпились повозки и фургоны, везущие товары на рынок. Грузчики таскали ящики с апельсинами, мешки с орехами, тюки с капустой; воздух был наполнен криками и грохотом тяжелых колес, из баров доносились заманчивые запахи. В ранние утренние часы это была самая оживленная часть Лондона.

Хотя в Уайтчапеле жизнь тоже кипела. Булочник на Холивелл-стрит разжигал печь; громилы Пэрриша собирались в темноте. Голдберг ускорил шаги, надеясь подоспеть вовремя.

Салли услышала шум лифтового двигателя и села. Было не очень темно, слабый свет шел от шахты лифта, и Салли увидела, как на полу увеличивается тень — это значило, что лифт спускается в подвал.

Первое, что она сделала, когда ее бросили сюда, — прошла вдоль стен, чтобы как-то разведать обстановку. Комната была пуста, стол и стул, что были здесь, когда она спускалась в подвал в первый раз, куда-то исчезли. Она разглядела лишь шахту лифта, дверь на лестничной площадке и дверь в соседнюю комнату — обе были заперты.

Салли пощупала чулок. Бумага была там. Она поправила плащ, чтобы он закрывал ее бедро, и выпрямила спину.

Из железной кабины лифта лился свет. Когда, опустившись в подвал, он с легким шипением замер, дверца открылась, и Салли увидела, как Мишлет выталкивает на паркетный пол большое кресло-каталку.

Ай Линь огляделся по сторонам.

— Я первый раз в своем подвале, — заметил он. — Что за шум?

Мишлет склонил голову. Это был звук, который Салли уже слышала, шум подземного потока, но сейчас он был гораздо ближе, гораздо громче и отчетливей.

— Не знаю, сэр, — ответил Мишлет.

В свете колышущегося пламени лампы лицо слуги казалось бледным, как у привидения. В своем халате и с повязкой на глазу он походил на завернутого в саван покойника, и Салли на мгновение почудилось, что она видит целую толпу похожих фигур, всех умерших из Спайталфилдс, безымянных покойников прошлых веков, которые вышли из-под земли.

Она встретилась глазами с Ай Линем, Генри Ли, Цадиком.

— У меня было время подумать, — сказал он. — Конечно, я ждал этого момента несколько лет, особенно последний час. Вы очень умная и находчивая женщина, мисс Локхарт.

— Жаль, что здесь нет свидетелей, — заметила Салли.

— Почему?

— Потому что вы уже дважды назвали меня мисс Локхарт, а не миссис Пэрриш. Я бы пригласила вас в суд в качестве свидетеля.

Он улыбнулся.

— О, Пэрриш… Он лишь пешка. Мы найдем способ избавиться от него.

— Вы еще не нашли способа избавиться от меня. Или за этим вы сюда и спустились?

— Нет. Как я уже сказал, у меня было время подумать. Откуда вы узнали мой адрес?

— От девушки, которая ехала с вами из Москвы.

— Понятно. И зачем вы проникли ко мне в спальню час назад?

— Чтобы выяснить, тот ли вы человек, за которого я вас принимала.

— А если бы вы не обнаружили шрама, отметины от пули?

Салли молчала. Она осознала, как давно все поняла и как долго пыталась убедить себя в том, что это неправда.

— Что ж, — продолжил он, — я хотел задать вам пару вопросов, мисс Локхарт. Начнем-с…

— У меня к вам тоже есть несколько вопросов. Почему вы преследуете евреев?

— Кто-то ведь должен это делать.

— Глупый ответ.

— Глупый вопрос.

— Вопрос-то хороший. Зачем вы это делаете?

— Потому, что они существуют. Потому, что они — легкая мишень. Потому, что никто не возражает, чтобы я их преследовал. Я пытаюсь вспомнить, что служанка вроде вас — как там вас звали — Кемп? — могла узнать…

— Я слышала достаточно, чтобы судить, когда вы говорите правду, а когда нет.

— Вы сейчас не в том положении, чтобы судить о чем-либо.

— Нет, я как раз в наилучшем положении для этого. Думаю, мой конец близок, бояться мне нечего. Я вас раскусила, мистер Ли, Ай Линь, Хендрик ван Идеи, мистер Элиот, мистер Тодд, как вы там еще себя называете? Помните два последних имени? Вы использовали их, когда убили моряка, мистера Бедвелла, и бывшего партнера моего отца, мистера Шелби. Я не в том положении, чтобы судить? — Салли встала; она подумала, что вовсе не собиралась делать этого, но каким-то образом оказалась на ногах. — Да я была рождена, чтобы быть вашим судьей! Так что послушайте мои суждения.

Она стояла напротив него, слегка покачиваясь, короткие волосы растрепаны. Мишлет, похожий на мертвеца, находился позади хозяина, сам Ай Линь смотрел на Салли, и его бесстрастные глаза поблескивали темным огнем.

— Вы проникли в мою жизнь подобно мерзкому червю. Вы все обо мне знаете. Вы знаете о моем возлюбленном Фредерике Гарланде и о моих друзьях Джиме Тейлоре и Вебстере Гарланде; вы знаете все о моей дочери, о моем доме и слугах, о моем бизнесе и моей партнерше… Вы знаете обо всем, чем я занималась, и об Акселе Беллмане — человеке, который убил Фредерика. Человеке, создавшем паровую пушку. Я сейчас ненароком вспомнила его. Тогда я была в его руках, так же, как сейчас нахожусь в ваших. Но боюсь, сравнение не в вашу пользу, Ай Линь. Понимаете, он был своего рода гением, а вы нет. Он обладал особой дальновидностью, а вы нет. Он служил чему-то гораздо большему, чем сам думал, хотя и служил злу. Но вы… вами движет всего лишь жажда наживы. Ваш мозг огрубел, вы ничего не чувствуете, в вас нет ни разума, ни воображения, ни милосердия. Вами движут лишь две вещи — деньги и ненависть ко мне. Поэтому, когда я спросила, почему вы преследуете евреев, у вас не хватило силы и смелости сказать: «Потому что я жадный» или «Потому что я жестокий», нет, вы просто ушли от ответа. Все совершенно так же, как и в те годы, когда вы занимались контрабандой опиума. За всеми вашими действиями стоит одна лишь алчность. Вы словно маленький мальчик, который набивает рот конфетами и никак не может остановиться…

Цадик открыл рот, желая что-то сказать. Но она сделала шаг вперед, разгневанная, и Мишлет вздрогнул и попятился, отчего огонь в его лампе замерцал. Глаза Ай Линя горели, из них прямо-таки сочился яд или еще какое-то едкое вещество, но Салли не обращала на это внимания. Она продолжала:

— Я узнала еще кое-что и, думаю, должна быть благодарна вам за это. Я узнала, как выглядит зло. Оно не похоже на зловещего толстяка в инвалидном кресле, и у него нет национальности — китайской, русской или еще какой-нибудь. Оно вовсе не загадочно. Вы тоже не зло. Вы слишком карикатурны, чтобы быть злом, со своей мартышкой и планами, как научить мою дочь кормить вас с ложечки и вытирать салфеткой ваш отвратительный рот.

— Откуда вы это знаете? — встрепенулся он.

— Потому что однажды ночью я спускалась сюда и слышала, как человек, стоящий сейчас за вашей спиной, торговался с секретарем, кому воспитывать мою дочь!

— Это неправда, месье! — вскричал Мишлет.

— Правда, и он об этом знает, потом что затем поймал меня на лестнице. Я все слышала…

Мишлет поставил лампу на пол и бросился на нее, будто взбешенный пес. Поскольку Салли видела, что он нападает, и поскольку в этот момент ничего не боялась, она не отступила ни на шаг. Она встретила его кулаки своими руками, ногтями, зубами; она вцепилась в его лицо, волосы, руки, повязка слетела у него с головы, он в страхе отпрянул и, хныча, повалился на пол.

— Мишлет, поставь лампу в держатель! — раздраженно приказал Ай Линь.

Салли нагнулась и сама выполнила просьбу Цадика. Слуга валялся на полу, держась за голову, и выл. Тут Салли увидела рукоятку своего пистолета у него в кармане. Если он вспомнит об оружии, то может убить ее в любую секунду. А она еще не закончила.

Она повернулась к человеку в кресле.

— Я говорила о зле, — напомнила Салли, — Так вот, теперь я знаю, что это такое. Это то, что заставляет человека напиваться и прикладывать раскаленную кочергу к спине собственного ребенка. Это то, что заставляет людей часами стоять в очереди у ворот дока в надежде получить работу, хотя рабочих мест всего-то не больше дюжины. Поэтому они дерутся, пытаясь пролезть вперед, а мастера смеются над ними и подстрекают на драки. Это зло. Оно заставляет престарелую пару, у которой ничего не осталось, кроме друг друга, расстаться и отправиться в работный дом, где каждый из них умрет в одиночестве. Это то, что заставляет брать ренту за комнаты в трущобах, но позволяет не ремонтировать канализацию, так что дети вынуждены ходить по колено в нечистотах… Не перебивайте. Ничего не говорите. Слушайте и запоминайте. Зло… Это то, что заставляет семью голодать. Недавно я слышала о семье из пятерых человек — отец, мать и трое детей, — они все умерли, так вот в их комнатушке не было ничего, вообще ничего, потому что они заложили каждую ложку, каждое полотенце и каждый стул. Работы они найти не могли и просто умерли с голода. А я, например, ни разу не голодала. И это мой город. То, о чем я рассказала, происходит в городе, где я живу. Это зло. А вы знаете, кто тому виной? Где затаилась эта опухоль, что уничтожает, пожирает и опустошает город? Дело не только в вас, несчастный вы человек. Дело и во мне тоже. Во мне и еще десяти тысячах жителей. Потому что мы владеем акциями той компании, которой принадлежат эти дома и которая не ремонтирует трубы. И мы получаем прибыль с доков, которые процветают, потому что не дают людям работы, а мы просто никогда об этом не задумывались. Все это время, что мы получали деньги, удачно покупая и продавая и опять покупая… мы не задумывались, что это за деньги. Мы не знали цену одному фунту. Одному шиллингу. Но теперь я знаю. Благодаря Дэниелу Голдбергу, мисс Роббинс из миссии в Спайталфилдс и другим подобным им людям, я теперь знаю. И благодаря вам тоже, гнусный, беспомощный человек. Я не задумывалась о том, что все в жизни имеет свои последствия, пока не увидела тот шрам на вашей груди. Все те несчастные курильщики опиума, которых вы убили, мой отец и евреи, которых вы обманываете, и я… Мы все связаны. Голдберг прав.