Гончаренко проснулся очень рано в своей белой палате для сумасшедших. Чуть брезжил веселый рассвет, предвещая хорошую погоду. Да и по радио вчера говорили, в Москве будет тепло и сухо, двадцать-двадцать два градуса тепла. Как-то сложится этот день, может быть, последний в его жизни?
Защемило в груди от страха, он взял из тумбочки успокаивающую таблетку, подумал, взял вторую и проглотил, обе, запив водой из графина. До начала операции было еще три часа. Он поставил будильник на нужное время и впал в забытье.
* * *
У дежурных телефонисток была инструкция — обо всех звонках на квартиру замнача МУРа Красниковского сообщать его начальнице Романовой. А это означало безвыборочное прослушивание и запись на магнитофонную ленту всех телефонных бесед из квартиры и в квартиру подполковника внутренней службы. Недавно введенная в Основы уголовного судопроизводства статья тридцать пятая прим, требующая санкции прокурора на это темное дело, не была еще освоена московскими телефонистками.
Этот звонок в квартиру Красниковского раздался в воскресенье, в восемь пятнадцать утра. Красниковский снял трубку.
— Слушаю.
— Артур Андреевич?
— Я, я.
— Узнал?
— Конечно, Владимир Александрович. Слушаю вас внимательно.
— Ты там один?
— Один, один., Я всегда один.
— У меня к тебе, Артур, рросьба. Подъезжай-ка сегодня к двум часам в Кремль. В кабинет Валентина Сергеевича Павлова. Предстоит важное заседание. Ну, то, о котором мы с тобой как-то договаривались. Ты — парень умный, небось, уже докумекал?
— Понял. В два буду.
— И вот еще что. Эта штука у тебя под рукой?
— Порт-пресс, как говорят мои клиенты? Да, дома. Привезти?
Возникла пауза. Когда же звонивший вновь заговорил, его слова, возможно из-за помех или косноязычия говорившего, разобрать можно было с трудом:
— М-м, знаешь, это... Сейчас тут идет разборка... Кто в лес, кто по дрова... Мы еще не договорились... Знаешь, оставь штуку... эту штуку у себя. Потом привезешь, когда я скажу. Лично мне только... Или я сам к тебе заеду. Или кого пришлю. Понял? Понял меня правильно? И учти. Ты меня хорошо знаешь. Угрожать я не люблю. Но вынужден предупредить: потеряешь порт-пресс, считай себя покойником. Ну, ладно, до встречи. Жду.
— До встречи,— странным — то ли веселым, то ли испуганным голосом ответил Красниковский.
* * *
Очнулся Гончаренко ото сна за пять минут до звонка будильника, полежал еще с минуту, успокаивая душу и сердце. Потом стал медленно одеваться, но не в осточертевший тюремно-больничньш наряд а в свою собственную милицейскую форму, принесенную с воли Гряз новым, погладил майорские звезды на погонах, знал, что даже если будет жив — не носить ему их больше никогда.
Ночью они разработали план «побега», который сегодня ему предстоит выполнить. Собственно, никакого побега не будет. Зачем? Кругом свои, эмведешники. Он дал клятву работать на МУР в этой истории с «Вече», значит, милиционеры ему не опасны. За исключением одного. Главное — как можно хитрее отмотаться от Красниковского, ставшего ему смертельным врагом. Если они встретятся на столбовой дорожке, что называется, лоб в лоб, не миновать беды — Красниковского не проведешь. Только для этого и была разработана Грязновым версия «побег», а если проще: дача взятки постовому милиционеру, тот был нацелен на признание, в случае, если дело вылезет наружу.
Гончаренко прикрепил к поясу кобуру с пистолетом. Вот и фуражка на голове, пора взглянуть на часы. Без четверти девять. Всё предусмотрел, всё вложил в мешок Грязнов, золотой оперативник: носки, ботинки, удостоверение личности, пластиковая карточка-пропуск, деньга на мелкие расходы, даже носовой платок не забыл и сигареты с зажигалкой.
В девять Гончаренко вышел из палаты: дверь не -заперта, в коридоре охраны нет и путь в выходу свободен. Неподалеку от ворот института его ждала таксистская «волга» с подсадным шофером.
— Николай? Из третьего таксопарка? — как было условлено, спросил Гончаренко.
— Так точно, Рома,— был ответ.
— На улицу Качалова,— сказал Гончаренко.
— Доставим с дорогой душой, товарищ майор. Вячеслав Иванович просил сделать вас корректировку в плане, вот записка.
Николай дал прочесть майору несколько строчек, Гончаренко побледнел, а шофер взял из его дрожащей руки листок, чиркнул спичкой, размял в руке пепел и вытряхнул в окно.
Машина покатила в сторону Сокольнического парка. Гончаренко глянул в зеркало заднего обзора. Позади, метрах в пятидесяти, шла еще одна «волга» — такси. В ней сидел Грязнов со своей группой. Операция «Вече» началась.
— ...Я ничего не знаю! Клянусь, я ничего не знаю! Меня попросил Амелин, он меня заставил, угрожал!
— Что собой представляла эта угроза в денежном выражении, Гарольд Олегович?
Чуркин вздернул голову и испуганно посмотрел на Моисеева. По лицу его текли слезы, он беспрестанно сморкался и плевал в грязный платок — вдохнул слишком большую дозу нашатырного спирта.
— В денежном?! Семен Семенович, я же не взяточник! — взвизгнул он и осекся: ведь за ним следили, значит, «им» известно про «Славянский базар»... и вообще про все. И не было смысла выкручиваться, надо признаться во всем, только признание не даст ему погибнуть окончательно.— Он обещал мне пост прокурора Москвы.
— А себе?
— Что «себе»?
— Какой пост он готовил себе?
— Генерального прокурора РСФСР.
— Вы подслушали разговор в столовой — между Бабаянцем и Турецким...
— Он заставлял меня подслушивать все разговоры,— перебил Моисеева Чуркин,— я ему докладывал. Он сказал, что нам нужны единомышленники, мы должны знать, кто чем дышит в московской прокуратуре.
— Кому это — «нам»?
— Он говорил, что за ним стоит большая сила, нашему государству не нужны эти так называемые демократы, скоро придет новый порядок...
Теперь наступила очередь Моисеева перебить допрашиваемого:
— «Новый порядок»? Может быть, он говорил вам и об «окончательном решении»? Что вы на меня так смотрите, Гарольд Олегович? Вам известно имя творца упомянутых порядка и решения? Нет? Гитлер. Адольф.
— Амелин говорил, что евреев надо уничтожать,— пролепетал Чуркин,— но я... я против таких... экстремальных мер.
— Не надо, Чуркин, меня не интересуют ваши личные взгляды на еврейский вопрос... Так кого же вы записали в единомышленники по установлению «нового порядка»?
— Я только знаю, кто против, Семен Семеныч.
— Турецкий, Бабаянц?
— Да... Вы тоже.
— Зимарин?
— Зимарина он ненавидит. И боится. Но...
— Что «но»?
— Там какие-то сложные отношения. Я не знаю.
— Еще кто против?
Чуркин снова вытер глаза и нос, назвал несколько фамилий.
— Их вы тоже собирались уничтожить, как Бабаянца и Турецкого? Что? Я не слышу вас.
— Да...
— Кто убил Бабаянца?
— Я не знаю точно, Семен Сем... Я там не был.
— Где «там»?
Чуркин молчал.
— Значит, вас не было в усадьбе княгини Подворской, когда убивали Гену, так? И вас не было на Веерной улице в Матвеевском, когда Красниковский убивал майора КГБ Биляша?
— Вы и это знаете... про Красниковского. Я клянусь, я не знал, только догадывался, я никого не убивал, клянусь. Я не могу убить даже мышь.
— Это трогает до слез. Какую роль играет Красниковский?
— Он командует Амелиным.
— Кем он еще командует?
— Я не знаю... не знаю имен.
— Кто передал вам пленку с записью беседы с Турецким?
— Амелин.
— Каким же образом вы хотели устанавливать «новый порядок»?
— Я не знаю. Я к этому не имею отношения. Я только помогал Амелину. Он мне ничего не говорил про Красниковского. Я сделал свое умозаключение.
— Путем подслушивания разговоров своего хозяина?.. Где и с кем вы встречались при посредстве Амелина?
— Ни с кем, честное слово. Он и Красниковский ездили в Кремль.
— В Кремль?!
— Да, в Кремль. Но я сидел в машине, мы останавливались на Манеже.
— Зачем туда ездили эти двое?
— Не знаю. На какие-то заседания. Сегодня будет очень важное заседание, но мне сказали — приходить не надо.
— Кто сказал?
— Амелин.
— Для чего вас брали раньше?
— Для безопасности.
— На шухере, значит, стояли?.. Гадалку Бальцевил кто убил?
— Гадалку?! Я йе знаю никакой гадалки, клянусь! Я все сказал, Семен Семенович! Я больше ничего не знаю! Я маленький человек! Меня принудили. Меня унижали.
Меня никуда не брали. Мне даже не давали денег. А теперь жизнь такая дорогая...
— Не надо, Чуркин, я могу заплакать от жалости к вам.
* * *
Романова явилась в прокуратуру республики в разгар совещания. Без всякого приветствия прошла к прокурорскому столу и положила на него целлофановый пакет.
