«Если бы ты не был таким хорошим, мне было бы значительно легче».
– Юраша, я обещаю, через два дня после моего возвращения мы увидимся. Я приеду к тебе, как всегда, сразу после ночного эфира.
«Совру что-нибудь, и все будет окей. Главное, врать достоверней, и при этом честно глядеть в глаза Мише и детям».
Надо сказать, что это предстоящее вранье пугало ее значительно больше, чем пластмассовый дохлый Красавченко со всем его открыточным шантажом. Положив трубку, она несколько минут стояла, тупо глядя на башни собора Святой Екатерины. Ей вдруг пришло в голову, что вся эта история с Красавченко не так уж и серьезна. Ничего смертельного. Дерьмо воняет, но можно заткнуть нос. Грязь пачкает, однако для борьбы с ней существуют всякие гигиенические средства. Но главное, никому ведь от этого не больно. Противно до тошноты, однако не больно. Можно просчитать, перехитрить, прокрутить умную комбинацию. А вот в сфере реальных чувств надо делать реальный выбор, резать по живому. Никого не перехитришь, ничего не просчитаешь.
Лиза достала чемодан, стала складывать вещи, подумала, что слишком мало купила подарков детям и мужу. А Юре вообще ничего. Времени на магазины уже не будет, придется покупать все при пересадке во Франкфуртском аэропорту, в два паза дороже. Между прочим, себе вообще никакого подарочка не сделала. А зря. Себя надо любить и уважать, баловать иногда всякими бесполезными приятными сюрпризами.
На полке, где лежало ее нижнее белье, она обнаружила один из поляроидных снимков, тех, что были сделаны в порноквартале.
– Сюрприз, – пробормотала она весело, – Елизавета Беляева на фоне представителей сексуальных меньшинств. И, разумеется, открыточку сунули не куда-нибудь, а именно в нижнее белье. Так пикантней.
Спокойно вглядевшись, она заметила, что на лице ее не просто испуг, а брезгливая паника. Такое лицо бывает у человека, случайно наступившего босой ногой в навозную кучу. Какое, к черту, возбуждение? Пластмассовые куклы красавченки, при всем их коварстве, не могут просчитывать самых обычных человеческих реакций. Они понимают, что такое страх, однако не имеют представления о брезгливости. Любой нормальный человек тут же заметит подвох. Телеведущая Беляева не испытывает в порноквартале ни восторга, ни плотоядного возбуждения.
Впрочем, так ли это важно, кто что заметит и подумает? Если снимки будут обнародованы, каждый увидит в них то, что пожелает увидеть.
«Ну ладно, порноквартал – это не так страшно. А остальное?»
Об остальном она запретила себе думать до возвращения в Москву. Оставшийся день пролетел незаметно. Заключительное заседание, торжественное закрытие конференции, банкет.
Она постоянно ловила себя на том, что тревожно озирается, косится в сторону, как испуганная лошадь. Это заметила и американка Керри.
– По-моему, ваш Красафченкофф исчез, – сообщила она, усаживаясь рядом с Лизой на торжественном банкете в гостиничном ресторане, – я это вижу по вашему лицу. Вы стали спокойней и уверенней. Я должна извиниться.
– За что, Керри?
– Я ляпнула глупость, спросила, нет ли у вас с ним романа. Простите, Лиза. Я понимаю, насколько вам неприятно было услышать этот вопрос.
– Ерунда, Керри. Давайте вообще забудем о нем. Вы правы, его здесь уже нет, и хватит о нем говорить, слишком много чести. Удивительно вкусный лосось.
– Да, они здесь как-то особенно его готовят, запекают на углях. Ресторан покупает живую рыбу. Мы с вами многое потеряли, ни разу не позволили себе поужинать в этом ресторане.
Утром, перед отлетом, Лизе пришлось оплатить счет за пользование платным баром. Бутылка белого рейнского вина стоила тридцать долларов, и еще раз она помянула про себя Красавченко добрым словом.
До Франкфурта летели многие участники конференции. Рядом с Лизой в самолете сидел норвежский профессор Хансен. Эта компания ее вполне устраивала. Старик немного поболтал, пошутил и наконец стал уютно похрапывать.
«Все хорошо, – думала Лиза, – я возвращаюсь домой. Ничего страшного не произошло, ничего в моей жизни не изменилось. Остались все те же проблемы, однако я уже успела к ним привыкнуть».
Во Франкфурктском аэропорту пришлось провести четыре с половиной часа в ожидании московского рейса. Вначале это было забавно. В международном перевалочном пункте скопилась такая разнообразная яркая публика, что не меньше часа можно было убить, просто наблюдая транзитную толпу. Арабские семьи с толстым папашей во главе, с целым выводком большеглазых детишек и занавешенных до бровей жен разных возрастов. Старшая жена, средняя, младшая. И у каждой – грубый макияж на лице, что выглядит довольно странно при такой нарочитой скромности наряда. Хасиды с длинными завитыми пейсами, в круглых шляпах, в черных костюмах. Индейцы с вишневыми лицами, в пестрых войлочных куртках, в сапогах со шпорами, и рядом индусы, запеленутые в длинные яркие ткани. Мужчины в тяжелых чалмах, женщины в свободных блестящих накидках на головах, с серьгами в ноздрях, с красными и синими пятнышками между бровями.
В этой международной пестроте резко выделялась группа северо-корейских товарищей, полдюжины одинаковых маленьких мужчин в одинаковых серых костюмах. Они дисциплинированно семенили по залу ожидания, как отощавшие серые гусята, сквозь толпу сытых петухов и павлинов.
Лиза нашла маленькое уютное кафе, выпила чашку кофе, съела горячий бутерброд с сыром, потом не спеша обошла сувенирные лавки, купила для Юры зажигалку «Зиппо», такую, каких нет в Москве, сделанную по образцу самых первых «зипповских» зажигалок, с фигуркой девушки в развевающемся на ветру платье. Долго выбирала в ирландском магазине свитера ручной вязки для мужа и детей, и когда наконец выбрала, услышала рядов вкрадчивый знакомый голос.
– Лиза, вы знаете, здесь все значительно дороже. Транзитный аэропорт, деться некуда, люди слоняются по магазинам, и эти сволочи взвинчивают цены до неприличия.
Она не вздрогнула, не испугалась. Она знала, Красавченко непременно возникнет опять, и была даже рада, что он возник здесь, а не в Шереметьево-2.
– Давно не виделись, – усмехнулась она, взглянув ему прямо в мертвые глаза.
– Действительно, давно. Я успел соскучиться. Но ничего, у меня есть утешение. Я могу хоть каждый день любоваться вами на видеопленке. Между прочим, изумительное зрелище.
Лиза заставила себя не реагировать. Привидение. Дурно пахнущий сгусток воздуха. Пустое место. Она расплатилась, взяла пакет, вышла из магазина.
– Эротическое кино много потеряло в вашем лице. Из вас получилась бы настоящая секс-бомба. Грудь, пожалуй, стоило бы немного увеличить, ну и вообще, добавить пару киллограмчиков, для округлости форм. Но это уже детали. Главное – темперамент, страсть, – не унимался Красавченко и даже попытался взять ее под руку.
У круглой стойки бара в центре зала Лиза заметила двух немецких полицейских. Они сидели на высоких табуретках и пили колу.
– Давайте выпьем и поговорим, – внезапно предложила она с любезной улыбкой. – Пойдемте, я угощаю, – и, не оборачиваясь, решительно направилась к открытому круглому бару.
Полицейские тем временем спрыгнули с табуреток, постояли еще минуту и разошлись в разные стороны. Один, пожилой, пузатый, не спеша пошел прямо на Лизу. Когда между ними осталось не больше метра, она уже открыла рот, чтобы произнести: «Простите, офицер, этот человек преследует меня, оскорбляет непристойными предложениями и сексуальными домогательствами». Но тут же спиной, всей кожей почувствовала, что Красавченко уже нет рядом. Он успел вовремя испариться, как и положено привидению.
– Вы что-то хотели спросить, леди? – дружелюбно улыбнулся полицейский.
– Нет… извините… – Она поняла, что стоит, преграждая дорогу полицейскому, с открытым ртом, и, опустив голову, быстро отошла в сторону, к залу отдыха, нашла свободное кресло, села, вытянула ноги, закрыла глаза.
«Ну, и чего бы ты этим добилась? Конечно, здесь к подобным заявлениям относятся куда серьезней, чем у нас, но транзитный аэропорт, толпы людей. Кому охота возиться со случайными иностранцами?»
До посадки оставалось еще два часа. Лиза не заметила, как задремала в удобном кресле, и проснулась оттого, что кто-то тронул ее за плечо.
– Лиза, пора. Вы опоздаете на самолет. Рейс объявляют уже во второй раз.
«Может, мне его просто убить?» – додумала она, не открывая глаз.
– Глупо. Честное слово, глупо, – произнес Красавченко, усаживаясь рядом, – ну чего бы вы этим добились?
Она открыла глаза и резко встала. Пакет со свитерами упал с колен. Красавченко поднял его и подал ей.
– Вы думаете, меня бы задержал этот толстяк-полицейский? Небось хотели пожаловаться на сексуальные домогательства? Не спорю, здесь, как и в Америке, к этим вещам относятся значительно серьезней, чем на нашей дикой родине. Но ничего, кроме сочувствия, вы бы от толстого немца не получили. Пойдемте, я провожу вас к выходу на посадку. По дороге побеседуем.
