Если не считать этого все время возвращающегося сна, Крамнэгел в общем спал спокойно. Хотя сновидение его по большей части было фантасмагорией, основывалось оно на том, что он обдумывал перед тем, как заснуть, и потому все выглядело до странности четким. Крамнэгел затвердил свой план назубок, и сон представлял собой ряд вариаций на тему, застывшую в подсознании подобно цементу. Крамнэгел был совершенно спокоен, потому что целиком и полностью отдавал себе отчет в своих действиях. Часы показывали восемь. Он встал, побрился, почистил зубы и принял душ, стараясь не замочить бинты на голове. Затем оделся и пошел в закусочную на углу, где позавтракал оладьями с апельсиновым соком и кофе с пирожным. Кофе он выпил три чашки. Раны его все еще болели, но он уже свыкся с ними и приноровился двигаться так, чтобы ощущать как можно меньше боли.
Позавтракав, взял такси и поехал в банк, где снял со счета все деньги, оставив лишь десять долларов. Это заинтриговало Ходника, но Крамнэгел уклонился от объяснений, а в ответ на вопрос о своих ранах сказал, что попал под такси. Покинув банк, он отправился в автомагазинчик и приобрел неприметный дешевый автомобиль. Уж если человек решил взяться за дело, то дело надо делать со всей дотошностью и не забывать о психологии.
Подъехав на своей машине к ближайшему универмагу, он купил комбинезон из грубой ткани и желтую металлическую каску, переоделся в них в туалете бара, куда заехал из магазина выпить пива. Затем купил несколько легких сигар, а в канцелярском магазине Лимана приобрел последний имевшийся в продаже американский флажок. Да, да, сэр, на них сейчас чрезвычайно большой спрос, во всем городе не достать. Вот именно, сэр, в патриотические времена мы с вами живем. Реакция явно перешла в наступление.
Проехав в другую часть города, Крамнэгел поставил свою машину на стоянке, откуда пешком дошел до спортивного магазина братьев Канибург, в окне которого был выставлен катамаран, и приобрел там набор клюшек для гольфа. У продавца, обслуживавшего его, сложилось впечатление, что покупатель приобретает клюшки безо всякого выбора, что, впрочем, было вполне естественно, ибо Крамнэгел никогда в жизни в гольф не играл. Закинув сумку с клюшками за спину, он направился в сомнительную лавчонку, специализирующуюся на торговле нацистскими знаками различия для юных ублюдков, играющих в человеков и сверхчеловеков, а также наборами украшенных свастикой кофейных ложечек, якобы принадлежавших когда-то Еве Браун, и прочими сувенирами подобного рода. Хозяин лавчонки, седой человек с нездоровым цветом лица и скверными зубами, стоял за прилавком, наряженный в некоторые из лучших своих товаров. Он также предлагал вниманию покупателей большой выбор армейских револьверов, винтовок и даже противотанковую пушку, к которой, как он уверял, имелся комплект снарядов. По пятам за ним неотлучно следовала полицейская собака, обученная всяким хитрым трюкам вроде, например, того, чтобы кусать заключенных, когда надзиратель выкрикнет их номера.
– Мне нужна винтовка с оптическим прицелом, – сказал Крамнэгел.
– Почему бы вам не заказать ее по почте? – поинтересовался хозяин.
– Да мне она нужна только затем, чтобы попугать мерзавцев, – пробурчал Крамнэгел. – А после Кеннеди и всех этих других убийств я фирмам, торгующим по почте, больше не доверяю. Кто их знает, насколько они надежны.
– Верно, чертовски верно. А если хотите знать, то просто пугать мало. Убивать их надо. Убивать. Осточертел мне весь этот сантиментальный треп, что они, мол, всего-навсего дети. Национальные гвардейцы тоже дети. Хорошие, славные дети, не то что всякие там грязные красные жиды, которым подавай все преимущества американских граждан, а гражданской ответственности чтоб никакой. Убивать их надо, да так, чтоб прямо на глазах у родителей. Тогда б мы живо очистили страну, это я вам говорю. Верно, Вотан?
Обнажив два ряда желтых клыков, пес победно вскинул голову в ожидании дальнейших инструкций.
– Отличный у вас пес.
– Еще бы. Принадлежал когда-то генералу Гансу фон Кремпелю – не знаю, слыхали ли вы о нем, – его еще называли Красным Ангелом Минска.
– Как же, слышал, – сказал Крамнэгел, который на самом деле никогда такого имени не встречал и счел его странноватым для генерала.
– Но он, конечно, не продается.
– Я так и понял.
– Я вам покажу, что у меня есть, – сказал хозяин, которому поведение Крамнэгела пришлось по душе, и вынес три-четыре снайперские винтовки.
Крамнэгел выбрал одну из них – бельгийскую, украшенную филигранью, – потому что ее приятно было взять в руки и она хорошо вмещалась в сумку с клюшками. А также и потому, что была она в магазине единственной, к которой хозяин сумел найти патроны.
Ну и развелось же всяких психов, думал про себя Крамнэгел, возвращаясь к машине. Да если б его вонючий пес действительно принадлежал тому нацисту, ему сейчас было бы лет двадцать семь – двадцать восемь, и все же сумасшедший лавочник всерьез верит собственным словам: ему и в голову не пришло хоть немного поупражняться в арифметике. Теперь Крамнэгелу оставалось сделать лишь две покупки. Он купил сандвичей со сливочным сыром и с джемом, салат с курицей. Ему ведь предстояло долгое бдение, а взять еды будет негде. Затем он зашел в книжный магазин и долго копался в замусоленных книжках в бумажных переплетах. Словоохотливый хозяин, на его счастье, куда-то ушел, а никто из продавцов не узнал забинтованного и одетого в рабочий комбинезон Крамнэгела, хотя, когда он шел по улице, некоторые из наиболее шумных членов так называемого «молчаливого большинства» приветствовали его воинственными криками.
После долгих раздумий Крамнэгел остановил свой выбор на двух книгах: «Мысли и поучения Будды» и «Горячие губки».
Вернувшись на стоянку, он сел в машину и поехал к стадиону. Было еще очень рано, поэтому контролеры в воротах не стояли. Он раскурил сигару. Зайдя в ворота, наткнулся на двух строительных рабочих.
– Что это с тобой приключилось, приятель?
– А-а, избили меня, – невозмутимо отвечал Крамнэгел.
– Вроде эти молокососы особенно и не сопротивлялись, но некоторые оказались большие мастаки драться.
– Да, пожалуй, мне просто не повезло. На каратиста нарвался.
Эти слова Крамнэгела вызвали взрыв смеха.
– Ты из доновановских, что ли? – спросил один из рабочих.
– Угу, – ответил Крамнэгел.
– Профсекция девятнадцать ноль восемь?
– Она самая.
– Так твои на другой стороне собираются, у восточной трибуны.
– Ну да?
– Эй, дружище, это же стадион, а не площадка для гольфа! – крикнул второй рабочий.
– А я завтра поиграть хочу! – крикнул Крамнэгел в ответ. – Но мою машину уже столько раз взламывали, что я больше ничего в ней не оставляю, а то опять сопрут.
– Да, беда с дешевыми машинами.
– Зато с дорогими надо думать о запчастях и перепродаже, – сказал первый рабочий.
– Это уж точно. Не одно, так другое.
– Мы выступаем на университет через пять минут, приятель, – сказал рабочий Крамнэгелу.
– Спасибо за сообщение, а то я сам не знал. Я вот только схожу облегчусь.
– Не траться здесь, приятель, прибереги для студентов! – крикнули ему, но Крамнэгел уже скрылся в одном из широких бетонных проходов. Найдя туалет, он вошел в кабину и запер за собой дверь. Выбранная им кабина оказалась в туалете центральной. Встав на унитаз, легко дотянулся до вентиляции, раздвинув пластинки, прикрывавшие ее наподобие жалюзи, убедился, что отсюда, если смотреть под определенным углом, хорошо видна губернаторская ложа на противоположной стороне стадиона, а ствол винтовки вполне пролезает в щель. Оптический прицел уже не проходил туда, но у Крамнэгела в запасе было несколько часов, чтобы приспособиться. Он мог даже вообще вынуть весь вентилятор из гнезда и обеспечить себе отличный сектор обстрела. Прежде чем приступить к работе, он съел сандвич и прочел две-три страницы мыслей Будды, которые столь не соответствовали его нынешнему настроению, что он мгновенно переключился на «Горячие губки», поведавшие ему о многих развлечениях, которых он никогда не знал с Эди. Обе книги, вместе взятые, настроили его на печальный лад. Но, пожалуй, сейчас настало время не столько для раздумий, сколько для бездумного исполнения своего плана, и он решительно принялся извлекать вентилятор из стены. Часам к четырем все было готово. Открывавшаяся Крамнэгелу картина поразительно напоминала его сон. Зарядив винтовку, он принялся ждать, подобно тому как охотник на крупную дичь поджидает редкостную добычу – замерший, настороженный и беспредельно уверенный в себе.
Через четыре часа стемнело, и на поле выстроились игроки обеих команд – они, точно скаковые лошади, переминались в вечернем воздухе с ноги на ногу, ждали начала матча и все до одного жевали резинку. Губернатор и монсеньор Фрэнсис Ксавьер О'Хэнрэхэнти обходили строй игроков. Монсеньор почти не улыбался – видимо, от сознания торжественности события. Не улыбался и губернатор – видимо, из-за предчувствия. Церемония открытия памятной доски прошла сдержанно и скромно, а речь губернатора вряд ли можно было назвать речью вообще – так, несколько бессвязных фраз, восхваляющих тех непостижимо богатых людей, которые могли подарить родному городу стадион. Затем губернатор начал подниматься в свою ложу, и перекрестие прицела легло на его спину, как крест крестоносца.
