Мишель Бюсси - Самолет без нее

— Марк?

Из-за тонкой стенки послышался голос Николь.

— Марк? С тобой все в порядке?

Николь закашлялась. Картонные перегородки слегка заглушали кашель. Марк поднялся, решив, что обдумает все позже. Он встал, убрал тетрадь в рюкзак и поставил коробку назад в шкаф. Несколько минут постоял, опираясь на столбики кровати. В комнате было жарко, даже душно.

— Марк? — настойчиво повторила Николь чуть дрожащим голосом.

— Иду, Николь. Уже иду.

Дверь спальни выходила прямо в гостиную. Николь уже убрала со стола и покрыла его кружевной скатертью. Она сидела на диване и плакала. На столе перед ней лежал голубой конверт.

Тест ДНК.

Дубликат отчета, три года назад переданный ей Гран-Дюком.

2 октября 1998 г., 23.19.

Марк выдвинул стул и сел напротив бабушки. Затем медленно достал из кармана надорванный конверт, полученный от Матильды де Карвиль, и положил его перед собой.

Два голубых конверта. По одному на каждого.

— Я знала, что у Матильды де Карвиль есть свой экземпляр, — тихо произнесла Николь. — Конечно, знала. Но думаю, что ей было неизвестно, что Гран-Дюк дал мне копию.

— Ты права, — подтвердил Марк. — Она понятия об этом не имела.

Николь провела по глазам носовым платком.

— Что именно она тебе сказала?

У Марка не оставалось выбора. Собственно, он и приехал сюда ради того, чтобы все объяснить. Он говорил долго. Рассказал о своем посещении дома Карвилей, рассказал о дневнике Кредюля Гран-Дюка, подробно изложив содержание последних страниц, посвященных тестам ДНК, рассказал об угрызениях совести, которыми терзался детектив. Лишь об одном Марк умолчал — об убийстве Гран-Дюка. Почему-то он не мог заставить себя сообщить бабушке эту новость. Боялся ее ошарашить. Прежде чем на это решится, он должен все хорошенько обдумать. Проанализировать информацию, почерпнутую из записей Гран-Дюка. С самого начала и до конца. И все проверить.

Николь поднесла платок ко рту и откашлялась.

— Марк! Кредюль Гран-Дюк не то чтобы солгал в своем дневнике. Просто он не написал всей правды. На самом деле все было не совсем так. Просто Кредюль любит приукрашивать действительность…

Она говорила о нем в настоящем времени, и это озадачило Марка.

— Я здесь был, — сказал он. — На дне рождения Лили, когда ей исполнилось пятнадцать. И видел все собственными глазами. Видел, как он дарил ей вазу. Видел, как она разбилась. Как Лили порезалась и как Гран-Дюк собирал осколки и рассыпался в извинениях.

— Разумеется. Ты все запомнил верно. Но ты не знаешь, что было дальше.

Марк побледнел.

— Дальше?

— Вы с Лили ушли из дома. Отправились в кафе «Манон» праздновать день рождения Лили. И вернулись после полуночи…

Марк накрыл рукой надорванный голубой конверт и принялся нервно водить им по столу. Николь снова откашлялась, прочищая горло. Это мало ей помогло. Она хрипло продолжила:

— Я осталась одна с Кредюлем. Он сидел на диване с рюмкой кальвадоса. Я мыла на кухне посуду. И плакала. Слезы капали в раковину.

— Ты… Ты плакала?

— Марк. Я же не дурочка. Кредюль работал на Карвилей. Я догадывалась, что в один прекрасный день Матильда потребует, чтобы он организовал тест ДНК. Она была в своем праве. Я бы на ее месте сделала то же самое… Но не таким же способом! Эта хитрость, шитая белыми нитками! Устроил ловушку, ничего себе! И из чего? Из подарка! А ведь Кредюль был единственным, кого мы приглашали на дни рождения Лили…

Марк чувствовал, как его охватывает смущение. Бабушка никогда раньше не разговаривала с ним так доверительно.

— Когда ты догадалась?

— Как только увидела, что Эмили порезалась до крови. И что Кредюль собирает осколки. Грубая работа. Лучше бы принес шприц и жгут. И сказал бы честно, что ему нужно. Я не так уж много от него требовала. Мы с ним с самого начала договорились: я позволяю ему приходить, а он за это делится со мной всем, что сумеет узнать.

— Но в этом-то он тебя не обманул? Он ведь принес тебе копию отчета из лаборатории…

Глаза Николь заполнились слезами.

— Все не так, Марк. Не совсем так. Да, он принес мне отчет, но… В общем, я стояла над раковиной и плакала. А потом вдруг решилась. Я как раз споласкивала нож. И вот сжала зубы и полоснула себя по пальцу. Совсем слегка надрезала, но кровь потекла. Забинтовала палец и понесла Кредюлю рюмку ликера. А в ликер накапало немного крови. Совсем чуть-чуть. Но он все понял. Он был не дурак.

— И что он сказал?

Николь улыбнулась — кажется, в первый раз.

— Смутился немного. Как мальчишка, которого застали за шалостью. Но Кредюль не был злым человеком. Он попросил прощения и признал, что вел себя как последний кретин. Трогательно было его слушать. А потом пообещал, что сделает тест на установление родства между Эмили и Карвилями — для Матильды. И еще один — между Эмили и Витралями. Для меня. А потом…

Николь снова закашлялась. Кашель не давал ей говорить. Марк с трудом выдавил из себя:

— Николь… Что ты имеешь в виду?

Николь мяла и комкала в пальцах белый платок.

— Ты действительно хочешь это знать? Ну ладно, в любом случае я не совершила никакого преступления. Хотя я сомневаюсь, что Кредюль написал об этом у себя в дневнике.

Нет, Марк не хотел ничего знать! Слезы бежали по щекам Николь, но она их не утирала.

— В тот вечер мы с ним занимались любовью. Пока вы веселились в кафе. Два старика. Для меня это было в первый раз… После того как умер твой дед. Первый и единственный. Гран-Дюк давно положил на меня глаз. Он был славный. Практически единственный мужчина, которого я пускала к себе в дом. Он…

— Николь…

Марк встал и с немного неуклюжей нежностью опустил руки на плечи бабушке, а затем приложил к ее губам свой палец. Ему отчетливо, словно наяву, представился труп Гран-Дюка.

— Ты не обязана мне это все рассказывать…

— Обязана, Марк. Так нужно.

Николь вытерла слезы и убрала в карман платок.

— Ладно, Марк. Ты прав. Тебе это неинтересно. Болтает старуха…

Она сделала по комнате несколько шагов, поправила скатерть на столе и уставилась на лежащий перед Марком голубой конверт.

— Ты что, его открывал?

— Это долгая история. Можно сказать, что это произошло случайно. Но в общем, да. Открывал.

— Тогда ты должен понимать, почему я плачу. Не из-за Кредюля. Вернее, не только из-за Кредюля. Я плачу из-за Эмили.

Марк в свою очередь вскочил с дивана, охваченный ужасным предчувствием. У него подкашивались ноги. В голове плавал туман.

«Я плачу из-за Эмили». Слова Николь пробивались словно плотную вату. Что это значит: она плачет из-за Эмили? Ведь анализ ДНК, напротив, должен ее успокоить. Разве он не равносилен официальному свидетельству о рождении?

Он осторожно взял со стола надорванный конверт и вложил его в руку Николь. Затем потянулся ко второму — тому, что Гран-Дюк когда-то вручил его бабушке.

Марк вскрыл конверт.

Прочитал текст отчета.

Комната закружилась у него перед глазами. Пианино, фотографии в рамках, салфетки, диван, телевизор — все завертелось в каком-то невообразимом вихре.

Листок выпал у него из рук.

То, что было написано на листке, вообще не имело смысла.

2 октября 1998 г., 23.37.

Мальвина сидела на прибрежной гальке и не получала от этого никакого удовольствия. Ей было жестко и холодно. В небе висел тусклый серп луны, едва освещавшей пляж. Мальвине не удалось найти себе место для ночлега. Она довольно долго просидела в поезде «Руан-Дьепп», остановившемся на вокзале. Пока не появилась давешняя молоденькая контролерша. Она не бранилась и не негодовала, просто очень вежливо попросила Мальвину освободить вагон. Правда, услышав в ответ: «Пошла ты куда подальше, отвяжись от меня!», она повела себя менее любезно. Вызвала на подмогу двух контролеров-мужчин, и втроем они практически силой выволокли Мальвину из вагона.

Мальвина очутилась на улице. Из-за этого проклятого фестиваля воздушных змеев все гостиницы в городе были переполнены.

Мальвина весь вечер бродила по Дьеппу. Не заглянула ни в одно кафе — есть совсем не хотелось. Да даже если бы хотелось… Она все ходила и ходила, пока ноги не вынесли ее на пляж. Она дождалась, пока разойдутся все эти придурки со своими уродскими воздушными змеями, смолкнет музыка и закроются ларьки с жареной картошкой, вафлями и прочей дрянью, понатыканные по всему пляжу и принадлежащие таким же козлам, как эти Витрали.

Около полуночи все стихло. Только несколько флюоресцирующих геометрических фигур продолжали болтаться в небе, удерживаемые веревками, привязанными к врытым в траву столбикам. Мальвине было на них плевать. Восторгаться листом блестящей бумаги, даже взлетевшим к облакам, — ищите дураков в другом месте. Будь ее воля, она бы перерезала все веревки и стала смотреть, как погасшие светила одно за другим валятся в море и тонут.