- Телевидение вами, действительно, интересовалось...
- Готова! Отвечу на все вопросы! Только чтоб этой поганой журналистки не было! "Наташки из Воркуты"! Какая же она сука, какая сука! Меня провела! Меня обставила! И чтоб скорее сдох этот старец поганый Георгий Степанович! Все-таки выдал меня! Выдал, подлец! Так и быть должно. Стаж имеет с тридцать седьмого...
- Не сильно ругайте его. Он сначала все на Аллочку валил. Очень-очень вас боялся... Вчера только показал, что вы это были, вас видел. Как из шкафа для щеток вышли и быстренько в квартиру Мордвиновой и через какую-то минутку - вон и снова в шкаф. Почему не доверили дело Аллочке?
- Она могла быть под кайфом. Нужно было действовать наверняка. Себе только и могла доверить. Когда поднялся переполох - из шкафа вышла, бросилась тушить пожар вместе со всеми! Героизм проявила - руку обожгла. Меня жалели все... Сыграла, так сыграла! Всех облапошила! Актриса! Еще какая! А женщина! И любить, и ненавидеть умею на всю катушку! До упора! Готова, готова говорить перед всем миром! Никакой маски! В открытую! Давайте зовите этих самых телевизионщиков! И света! Много света! Всю страну оповещу перед казнью:
Пригвождена к позорному столбу,
И все ж скажу, что я тебя люблю!
В один из ясных августовских дней мы сидели с Николаем Федоровичем Токаревым у него на дачке. Над банкой с вишневым вареньем кружились осы. В чашках дымился чай. На лбу у него краснел рубец от раны, от пули, которая проявила удивительное милосердие... Я старалась на это место не смотреть... Кошка лежала на крыльце, спала, свесив голову со ступеньки. Легкий ветер гнал по высокому голубому небу стада пышных белых облаков.
- Скажите, - подала голос после разговора о том, ос ем, - почему, ну почему у нас, в России вовсю процветает преступность? Теперь вот с наркомафией сладу нет. Ведь вот ушел от ответственности один из главарей, Сливкин! Ушел! Сумел чистеньким выскочить из такой уж грязищи!
- Сумел. Выкрутился. Но наши ребятки, мой генерал, неплохо сработали. Целое гнездище паразитов накрыли! Самого Юрчика Пономаря взяли в прожектора. Вполне может "вышку" получить. Отлежится, залечит дырки и прямиком на тот свет.
- Мне его жалко.
- Потому что Вергилия умеет цитировать?
- Потому, что я знала его Чацким из "Горе от ума"...
- Чацкий, мой генерал, не отправил на тот свет троих наших парней. Приплюсуй сюда эту Аллочку. По его команде её уничтожили.
- А меня вот пожалел...
- Бывает и на старуху проруха...
- Ну взяли, ну разоблачили... Но ведь таких наркобанд десятки, если не сотни! Выходит, огромный невод вытаскивает на берег мелкую рыбешку и той наперечет? Мы... наши... ваши... не справляются, не могут, не тянут? Наркомафия растет и цветет! Почему? Почему?
Николай Федорович резко отодвинул от себя чашку, выплеснув на клеенку чай, хмуро взглянул на меня из-под жестких седых бровей:
- Я слышал мнение о наших уголовниках генерального секретаря Интерпола Раймонда Кендалла. Он считает, что основная причина наших поражений в том, что наши уголовники абсолютно наглы и беспощадны до крайности. С ними нельзя цацкаться. Их, говорит он, надо душить где и как только можно. Иначе они задушат нас всех. Я согласен с ним на все сто процентов, мой генерал!
- Логично. Обе руки и я за! - подал голос Михаил, пальцем обводя по контуру упавший на стол ярко-желтый липовый листок. - Но вот штука. Любой начинающий оперативник знает: ежемесячно из России утекает на Запад до трех миллиардов долларов. А тут на верху поют славу друг дружке за то, что он вымолил у валютного фонда пятнадцать миллиардов... кто, значит, и куда ведет Россию? Президентская рать или сливкины? Или в союзе, в связке? Или как? Когда-нибудь, конечно, нам расскажут... Но не сегодня и не завтра. Где оптимизма накопать на черный день?
- Правда, где? - поддержала я.
Николай Федорович повертел чашку по блюдцу, заглянул в неё и спросил:
- Ив сего-то? Так им и передать? - поднял на нас с Михаилом усмешливый взгляд. - Голуби мои! Сей момент беседовал с духом Льва Николаевича! Он мне вот что сказал: "Делай что должно, и будь что будет". По-моему, мудро. Может, и вам подойдет?
... До электрички топали с Михаилом молчком. Он тащил на плече тяжелый черный рюкзак. Через два часа он улетал "в горы, за бабочками".
В вагоне нам места не нашлось. Стояли в тамбуре, вместе с пожилым дяденькой. Он держал на поводке рыжую беспородную собаку с темными очами южной красавицы.
- Откуда такое чудо? - спросила я.
- Представьте, - хозяин улыбнулся, - я подобрал её возле помойки. Не вынес её взгляда. Такие глазищи! Она любит гулять только на поводке. Она гордится, что у неё есть хозяин. Домашние собаки её не поймут.
Когда Михаил садился в машину, чтобы ехать на аэродром, я сказала ему:
- Законченный авантюрист.
- От такой слышу, - ответил он, вылез из машины, тяжелый и словно бы неуклюжий, обнял меня...
Я долго смотрела его машине вслед. И даже уже не машине, а невидимой линии, по которой она умчалась. И мне было грустно. Очень. Я эгоистка. Мне хочется, чтобы все нужные мне люди не уезжали от меня никогда, а только спешили ко мне.
... Звонок из Швейцарии застал меня врасплох. Я отстукивала на машинке разговор с Николаем Федоровичем.
- Билет купила? - спросил Алексей.
- Ага...
- Когда вылетаешь-прилетаешь, эгоистка?
- Знаешь, Алешка, - начала тянуть, - я тут видела собаку, бездомную. Теперь, правда, при хозяине. Он её взял за красивые глаза. Говорит, она очень любит гулять на поводке. Очень гордится тем, что у неё есть хозяин.
- Дальше! Если бы ты не была блондинкой...
- И вот я... сижу, думаю... как же жить в стране, где человеческая жизнь абсолютно нипочем, и как же так получается... ведь у нас было столько прекрасных, талантливых людей... Толстой, Достоевский, Циолковский, Бунин... Я думаю, ну почему, почему подлецы торжествуют? Меньшинство диктует свои правила большинству?
- Во-первых, пробует диктовать, а не диктует. Во-вторых, агрессивное меньшинство часто сильнее вялого, безынициативного большинства. В-третьих, тебе бы надо уже о своих детях подумать всерьез...
- А я и думаю: "Боже! Какие дети! Какие дети! Мир погряз во грехе! И пускать маленького, беззащитного в этот Содом?"
- Ну надо же! Ну ты словно вчера родилась! Ох, если бы ты не была блондинкой...
- Именно вчера я и родилась, догадливый ты мой. Во всяком случае, недавно. И столько открытий совершила! Знаешь, через что прошла? Не знаешь, ибо озабочен самосовершенствованием на фоне Альп. Я всегда была в общем-то бродячей собакой, а теперь особенно. И поводок не греет сердце... в том смысле, что не тронусь с места, пока окончательно не добью материал под названием "Старость - радость для убийц".
- Родная! Я что-то не просек... Я думал, у тебя все обыкновенно...
- Устрицы, мол, у неё к горлу подступают... делов-то!
- Таня! Татьянка! Я сейчас же вылетаю к тебе! Если, конечно, не возражаешь... Если не считаешь полным идиотом. Если ещё помнишь...
- Кое-что, Алешка, кое-что... Вроде, глаза у тебя синие? В руке скальпель? Поэтому обнимать способен только одной левой... Прилетай, прилетай! Не люблю, когда нужные люди уезжают от меня, а люблю, когда спешат ко мне. Эгоистка жуткая, слов нет...
- Танечка, Танечка! Я увезу тебя из этой поганой страны, где люди давно не живут, а мучаются! Я хочу, чтоб ты расхаживала по тихим, красивым комнатам и отходила душой...
- Опять о несбыточном? Опять грезы? Знаешь, я все-таки убогая советская девица и представления мои о нужном убогие, без полета... Я не представляю себя шествующей среди анфилад, ампира, а также выбирающей поутру среди четырех золоченых сортиров один... Мне и надо-то - лежанка, машинка да место, где можно поставить чашечку кофе...
- Таня! Танечка! Я люблю тебя! Я готов для тебя...
- Погоди. Еще. Не могу, никак не могу пить кофе из чашечки мейзенского фарфора, смотреть в окно и видеть, что там, в контейнере для отбросов, роется старый старик заодно с бродячим псом... И радоваться: "Ой, это не я!" Поэтому сейчас забуду обо всем, и о тебе тоже, сяду за машинку и добью свой "чернушный" материал... Чтоб всей стране окончательно испортить настроение. Во злодейка!
- Я люблю тебя! Я не могу не любить тебя! Я... Уже в самолете! Уже лечу к тебе!
... Соврала. Не сразу села за машинку. Постояла у темного окна, поглядела на ясный полумесяц. Слезы текли неизвестно почему. Ведь все, вроде, ничего, а местами так просто замечательно. Во всяком случае, кого-то там убивают, а я ещё жива. И потом... скучно никого не любить... Надо, надо любить.
