— Да, конечно, входит, — услышал он восторженный ответ. — Это самый важный предмет, который изучают члены нашей организации. Нам претит всякая несправедливость.
— Вы не анархист? — задал гость неуместный вопрос.
Шеф Бюро убийств отрицательно покачал головой:
— Нет, я философ.
— А это то же самое.
— С одним различием. А именно: у анархистов хорошие намерения, а у меня хорошие дела. А какая польза от философии, которую нельзя применить? Возьмите отечественных анархистов. Вот они решились на убийство. Они строят планы, день и ночь сговариваются, наконец наносят удар и почти всегда оказываются в руках полиции. А лицо или персона, которую они намечали в жертву, остается невредимым. У нас не так.
— А вы разве никогда не терпели неудач?
— Мы стремимся исключить неудачу. Тот из нас, кто по слабости или из страха терпит неудачу, приговаривается к смерти. — Драгомилов важно умолк, его бледно-голубые глаза светились торжеством. — У нас никогда не было неудач. Разумеется, для выполнения задания человеку дается год. Ну, а когда это важное дело, ему даются помощники. Повторяю, у нас не было ни одной неудачи. Организация настолько совершенна, насколько человеческий ум способен ее сделать таковой. Даже в том случае, если я оставлю ее, скоропостижно скончаюсь, организация будет продолжать действовать точно так же.
— Делаете ли вы какие-либо различия, принимая заказы? — спросил Винтер Холл.
— Нет, от императора и короля до самого скромного крестьянина — мы принимаем заказ ото всех, если… вот в этом «если» и заключается главное — если признано, что их приговор социально оправдан. А в том случае, если плата, которая, как вам известно, вносится авансом, нами принята и данное убийство признано справедливым, это убийство непременно совершается. Таково одно из наших правил.
Фантастическая идея блеснула в сознании Винтера Холла, пока он слушал. Она была так заразительна, что безраздельно завладела им.
— Вы, я бы сказал, чрезвычайно внимательны к этической стороне, — начал он. — Вы, как бы это сказать, энтузиаст этики.
— Фанатик этики, — вежливо поправил Драгомилов. — Да, я приверженец этики.
— И все, что, по вашему убеждению, справедливо, вы непременно делаете?
Драгомилов утвердительно кивнул головой и первым нарушил воцарившееся было молчание:
— Вы задумали кого-то убрать. Кто это?
— Мое любопытство так разыгралось, — был ответ, — и я настолько заинтересован в своем деле, что предпочел бы попытаться… понимаете, вначале оговорить условия сделки. У вас, разумеется, есть прейскурант, определяемый, конечно, положением и влиянием э… жертвы.
Драгомилов кивнул.
— Предположим, я хочу убрать короля? — спросил Холл.
— Король королю рознь. Цены разные. А ваш человек — король?
— Нет, не король. Он могущественный человек, но не из числа знатных семейств.
— Он не президент? — быстро спросил Драгомилов.
— Он не занимает никакого официального поста. Фактически он является значительной фигурой в частном деле. За какую сумму вы обеспечиваете уничтожение человека, занимающегося частным делом?
— Убрать такого человека не так уж сложно и рискованно. Он бы обошелся дешевле.
— Нет, не то, — настаивал Холл. — Я могу себе позволить быть в этом деле щедрым. Мое поручение очень трудное и рискованное. Это человек могучего ума, необыкновенно увертливый и ловкий.
— Миллионер?
— Не знаю.
— Я бы запросил сорок тысяч долларов, — заключил глава Бюро. — Конечно, узнав точно, кто он, я, возможно, буду вынужден повысить цену. Не исключено, что я могу и снизить ее.
Холл извлек из своего бумажника банкноты, каждый из которых был на крупную сумму, пересчитал их и вручил Драгомилову.
— Я понял, что в вашем деле требуются наличные, — сказал он, — поэтому я их захватил с собой. А теперь, насколько мне известно, вы гарантируете, что убьете…
— Я не убиваю, — прервал Драгомилов.
— Но вы гарантируете, что будет убит любой человек, которого я назову…
— Разумеется, но с неизменной оговоркой, что расследование подтвердит справедливость такого приговора.
— Ну что ж. Я прекрасно понял. Любой названный мною человек, даже если это будет мой или ваш отец?
— Да, хотя так получилось, что у меня нет ни отца, ни сына.
— А предположим, я назову себя?
— Все было бы сделано. Приказ вступил бы в силу. Нас не касаются капризы клиентов.
— А если, предположим, завтра или, скажем, на следующей неделе я изменю свое решение?
— Будет слишком поздно, — Драгомилов говорил уверенно. — Отданного приказа нельзя отменить. Это одно из самых важных наших правил.
— Прекрасно. Однако речь идет не обо мне.
— Так о ком же?
— Имя, под которым он известен, — Иван Драгомилов.
Холл выговорил это довольно спокойно и получил столь же спокойный ответ:
— Я хочу получить более точные данные, — потребовал Иван Драгомилов.
— Родился он, я полагаю, в России и, как мне известно, проживает в городе Нью-Йорке. Он блондин, яркий блондин, и как раз примерно вашего роста, комплекции и возраста.
Бледно-голубые глаза Драгомилова пристально и долго изучали посетителя. Наконец он произнес:
— Я родился недалеко от Валенко. А где родился ваш человек?
— Тоже неподалеку от Валенко.
Драгомилов испытывающе в упор посмотрел на собеседника:
— Я готов поверить, что вы имеете в виду меня.
Холл недвусмысленно кивнул.
— Вот так история! — начал Драгомилов. — Вы меня озадачили. Откровенно, я даже не могу понять, зачем вам моя жизнь. Мы с вами никогда не встречались и совершенно не знаем друг друга. Ума не приложу, каковы могут быть мотивы. Во всяком случае, имейте в виду, что для приведения в действие приказа о казни мне необходимы обоснования ее справедливости.
— Я готов их вам дать, — был ответ.
— Но вы должны меня убедить.
— Я к вашим услугам. Мысль обратиться к вам с таким предложением пришла мне в голову именно потому, что я угадал в вас, выражаясь вашими словами, фанатика этики. И я совершенно убежден: докажи я справедливость вашей смерти, вы приведете решение в исполнение. Разве я не прав?
— Правы, — Драгомилов смолк, но вскоре лицо его озарилось улыбкой. — Только тогда это было бы самоубийством, а у нас, как вы знаете, Бюро по убийствам.
— Вы, естественно, отдали бы соответствующий приказ одному из ваших подчиненных. Насколько я вас понял, под угрозой лишиться собственной жизни он вынужден был бы выполнить приказ.
Драгомилов взглянул на Холла, явно польщенный.
— Совершенно верно. Из этого видно, насколько совершенна созданная мною машина. Она сработает в любом, даже непредвиденном случае, даже в этом, самом невероятном, который описан вами. Так давайте. Вы меня заинтриговали. Это оригинально. У вас есть воображение, фантазия. Прошу вас, представьте мне этические обоснования моего устранения из этого мира.
— Не убий, — начал Холл.
— Простите, — прервали его. — Прежде мы должны определить предмет нашего спора, который, боюсь, очень скоро может стать чисто теоретическим. Ваша задача заключается в том, чтобы доказать мне, что я принес столько вреда, что моя смерть является справедливой. А я буду судьей. Что я сделал плохого? Кто из лиц неповинных несправедливо уничтожен по моему приказу? В чем я преступил собственные нормы поведения, если даже я нанес вред бессознательно или по неведению?
— Я понял и в соответствии с этим меняю ход своих рассуждений. Разрешите, во-первых, узнать, вами ли дано указание на уничтожение Джона Моссмана?
Драгомилов кивнул.
— Он был моим другом. Я знал его с детства. Он не причинил никому зла, никого не обидел.
Холл говорил убежденно, но поднятая рука и довольная улыбка собеседника заставили его умолкнуть.
— Приблизительно лет семь назад Джон Моссман построил Дом лояльности. Где он взял деньги? Мелкий консервативный банкир, он именно в этот период неожиданно вовлекается в ряд крупных предприятий. Помните ли вы, какое он оставил состояние? Откуда оно у него?
Холл собрался было заговорить, но Драгомилов дал знак, что еще не кончил.
— Вспомните-ка, незадолго до постройки Дома лояльности трест Комбайна пошел в наступление на Каролинскую стальную компанию и вызвал ее банкротство, а потом за бесценок проглотил остатки. Президент Каролинской стальной компании покончил с собой…
— Чтобы избежать каторжной тюрьмы, — вставил Холл.
— Его шантажом вынудили к этому.
Утвердительно кивнув, Холл сказал:
— Я вспомнил. Это все подстроил агент Комбайна.
— Этим агентом был Джон Моссман.
Холл слушал с недоверием. Драгомилов продолжал:
— Уверяю вас, это можно доказать, и я это сделаю. Но пока, сделайте милость, примите на веру то, что я вам сообщаю. Вам могут быть представлены исчерпывающие доказательства.
