— Именно для того и берет, чтобы не было похоже на самоубийство.
— Это так бессовестно.
— Что?
— Погубить за компанию еще двенадцать человек, если решил покончить с собой.
— Разве банкир может вести дела с оглядкой на совесть? Кстати, погибло кроме него не двенадцать, а только одиннадцать человек.
— Но ты же сказал, на борту их было тринадцать.
— Когда плыли на Корсику. На обратном пути их было только двенадцать.
— Кто был тринадцатым?
— Тринадцатой. Это была женщина.
— Куда она подевалась?
— Осталась на Корсике. — Густав порылся в бумагах. — Ее фамилия Дельпьер. Анжела Дельпьер.
— Почему эта Дельпьер осталась на Корсике?
— Не знаю. Я уже все зарезервировал. Авиабилет. Номер в отеле. Остановишься в «Мажестик». Полетишь рейсом «Люфтганзы» через Париж, вылет в четырнадцать тридцать. В семнадцать часов сорок пять минут будешь в Ницце.
— Я должен…
— Скажи, ты меня что — идиотом считаешь? С чего бы я стал все это тебе рассказывать? Конечно, ты должен. Ты уже дважды расследовал катастрофы на море. Двух недель передышки вполне достаточно — или тебе хочется сиднем сидеть под крылышком милой женушки?
Он пододвинул ко мне через стол книжечку с авиабилетом. На фирме все резервировалось через турбюро, «Глобаль» никогда официально не заказывала билеты или номера в гостиницах для своих сотрудников. Никто не должен был знать, что за человек вылетал, приезжал, жил в отеле.
Я сказал:
— Ты, как и я, знаешь, что я не имею права расследовать это дело в одиночку.
Конечно, он это знал. Видите ли: в таких случаях по поручению полиции независимый эксперт немедленно начинает расследование. Параллельно с ним агент страховой компании, разумеется, тоже может изучать обстоятельства дела.
— Французы уже привлекли эксперта. Бывший морской офицер. Ты с ним познакомишься. Ну, что уставился? — Внезапно заплывший жиром клоп обнаружил свою звериную сущность. Его свиные глазки сузились до щелок. Я не раз видел его таким. Таким он и был на самом деле.
— Роберт, ты что — не хочешь или не можешь? Слишком трудная задача? Эта работенка тебе уже не по силам? Чувствуешь, что не справишься? Может, мне перевести тебя в невыездные? Или ты, может, вообще сыт по горло? Как-никак уже девятнадцать лет тянешь эту лямку. Срок немалый. Могу понять, если тебе эта работа в тягость.
Этого я, разумеется, не мог стерпеть. Как ни тошно было у меня на душе, я заставил себя разыграть его. Изобразив изумление, я воскликнул:
— Не верю своим глазам! Гляди-ка — и впрямь подействовало!
— Что подействовало? — озадаченно спросил Густав.
— Я дал кучу денег одному старому магу, чтобы он превратил тебя в отвратительную жабу. И он вполне справился!
— Ха, — кратко хохотнул Густав. — Ха-ха. Не перенапрягайся. — Он перегнулся через стол и подлым фальшиво-доверительным тоном немедленно ответил ударом на удар. Упавшим голосом он спросил:
— Вид у тебя, Роберт, просто на море и обратно. Скажи, ты, часом, не болен?
Мой мозг тут же забил тревогу.
Свинья. Грязная свинья. Я в твоих руках. Еще бы. И ты знаешь, как взять меня за горло. Мне сорок восемь. Намного старше всех твоих подчиненных. И я столько дел расследовал так, что фирме не пришлось платить страховку. Но это не играет никакой роли. За это мне платили. Вполне прилично платили. Однако, особенно в последнее время, я несколько раз оплошал. Это ты так утверждаешь, грязная свинья. Совсем я не оплошал, просто нашей фирме пришлось выложить денежки! Но когда такое случается, всегда виноват тот, кого ты послал расследовать дело, ищейка проклятая.
— Я, конечно, учту, если ты действительно неважно себя чувствуешь, Роберт. Ведь я могу послать Бертрана или Хольгера. Но ты лучше их обоих вместе взятых. Потому и хочу послать тебя. Но если ты говоришь, что не можешь, — что ж, будь по-твоему…
— Могу я, могу! — Мной овладел страх лишиться источника существования. Бертран. Хольгер. И все прочие. Моложе меня. Полные свежих сил. По сравнению с ними я уже старик. Что, если я признаюсь, как мне худо, и попрошу передать это дело кому-нибудь другому? Густав всегда говорил, что он мой друг. Большой друг, уверял он. Большой друг, дерьмо такое! Мой большой друг Густав Бранденбург спокойно и без малейших колебаний напишет докладную руководству фирмы и посоветует отстранить меня от активной работы.
А что скажет доверенный врач фирмы?
После этого разговора мне нужно было еще явиться к нему. В тот день полагалось пройти обычное ежегодное обследование. Я уже много месяцев со страхом ожидал этого дня. Ведь врач, конечно, заметит, что со мной творится неладное. И что тогда? Что тогда?
Я долго об этом думал. У меня был лишь один выход: лгать. Все отрицать. Я здоров. Просто врач неправильно истолковал симптомы, которые он обнаружил, не мог не обнаружить. У меня не было никаких жалоб на здоровье, абсолютно никаких! Это мой единственный выход. В этом случае им не за что будет зацепиться. Надеюсь, что не за что, о Боже. А если доктор все ж будет настаивать на своем диагнозе? Если они несмотря на все поверят ему, а не мне?
У Густава от горя будет разрыв сердца, подумал я. У этого пса, который выжимал все соки из своих подчиненных, а потом, когда они выдыхались, теряли способности и силы, отшвыривал их прочь, как старый хлам, с глаз долой!
— Я не болен, — заявил я.
— Рад это слышать. Правда, Роберт, я рад. Хотя выглядишь ты хуже некуда. Что с тобой? Неприятности?
Я промолчал.
— Дома?
— Гм.
— Карин?
— Гм.
— Что с Карин?
— Ничего особенного, — ответил я. — То же, что всегда.
— Сегодня ночью ты опять кричал во сне, — сказала моя жена.
— Я кричу во сне каждую ночь, — буркнул я.
— Но не так громко, как сегодня, — возразила Карин. — Сегодня ты так вопил, что я уже хотела войти к тебе и разбудить, потому что Хартвиги наверняка опять все слышали. А может, даже Талеры и Нотбахи. — Это были наши соседи по лестничной площадке и жившие этажом выше и ниже. — Эти крики невыносимы для меня, ты что, не понимаешь? — сказала Карин. Этот разговор происходил полтора часа назад. Мы сидели за завтраком, и Карин, произнося эти слова, намазывала себе булочку маслом. Она всегда много ела за завтраком и пила крепкий кофе. Я вообще ничего не ел, только пил чай. — Потому невыносимы, что фрау Хартвиг то и дело заговаривает со мной об этих твоих криках. И постоянно допытывается, может, ты все-таки болен. Что тебе снятся кошмары, давно никто не верит. Все они считают, что ты очень болен. У тебя, мол, что-то с головой. Фрау Хартвиг вчера сказала, что тебе следовало бы обратиться к психиатру. Представляешь, каково мне было это слышать.
— Да, тебе конечно, трудно пришлось, — сказал я и отхлебнул чай. А Карин продолжала с полным ртом:
— Мне тоже кажется, что тебе следует пойти к врачу. К психиатру. Все же ненормально, когда человек каждую ночь кричит во сне — и так длится уже два года. Фрау Хартвиг говорит, что это ненормально. А во время командировок, когда ты спишь в отелях, ты тоже кричишь во сне?
— Не знаю, — выдавил я и зажег сигарету. — Не думаю.
— Значит, только дома, только когда ты со мной, — подытожила моя жена.
Я промолчал.
— Мой муж кричит во сне, когда он дома. В поездках, когда берет в постель какую-нибудь шлюху, он не кричит. Значит, виновата я. Я всегда виновата. Во всем. Ах ты, мой бедненький. Я еще доведу тебя до дурдома, да? Тебе плохо со мной, так? Я тебе опротивела, да? Ну, давай, давай, скажи, что опротивела.
Я промолчал.
— Да он еще и трус, — усмехнулась Карин. — У него такая сволочная работа, что он шляется по всему миру, месяцами оставляет жену одну, вообще ее больше не видит, когда вдруг появляется дома, даже уже не разговаривает с ней, не слушает, когда она с ним говорит. Ты меня слушаешь?
Я промолчал.
— Свинья, — сказала Карин. — Я тебе надоела за десять лет, да? Да что там десять! Вот уже два года, как ты не спишь со мной. Не обнимаешь, когда уходишь или возвращаешься. А когда я хочу тебя поцеловать, ты отворачиваешься. Тебя тошнит от моих поцелуев. Скажи, что тебя тошнит.
Я молчал.
— Скажи же, трус несчастный! — завопила Карин.
Я молчал.
— Думаешь таким манером отделаться от меня? Ошибаешься! Господь тебя покарает, да-да, покарает. — Она вновь говорила совершенно спокойно. — Ты животное. Мерзкое животное. Да, вот что ты такое. Но для посторонних — само обаяние, — сказала Карин и срезала верхушку яйца. — Любимец дам. Все от тебя без ума. «У вас очаровательный супруг, фрау Лукас!» — «Боже, ваш муж просто душка, фрау Лукас!» — «Ах, фрау Лукас, как вы, должно быть, счастливы! У вашего мужа такая интересная профессия!» Что я им отвечаю? Да, я счастлива. Мой муж действительно очарователен. Он и впрямь обаятелен, необычайно обаятелен. Если бы эти бабы знали! Если бы знали тебя так, как знаю я. Без маски. Истинного Роберта Лукаса. Садиста. Надругавшегося над моей душой. Человека, который обманывает свою жену и обижает, как только может. Если бы они знали, какой дьявол в тебе сидит. Роберт, ты слышал, что я сказала?
