– Эта картина называется…
Денис Аркадьевич не договорил, или Ева не расслышала. Его губы оказались у самого ее уха, а руки мягко обнимали ее талию, и она чувствовала их тепло через тонкую ткань платья. Он расстегнул сзади молнию, и его руки прикасались к ее груди под платьем, чуть выше бюстгальтера. Ева чувствовала чужие поцелуи на своем затылке, и не собиралась мешать этому. Сначала она хотела досадить Олегу, а потом ей стало так приятно…
Когда Денис Аркадьевич отпустил ее, она немного огорчилась. От выпитого вина кружилась голова, а на сердце было легко-легко, как будто Ева сбросила груз обиды и пренебрежения. Олег давно не ласкал ее так, их секс стал обыденным и почти механическим. А как было раньше? – спросила себя Ева. Но так и не смогла вспомнить.
– Вы курите? – спросил хозяин дома, предлагая ей тонкие длинные сигареты в лакированной шкатулке.
Она отрицательно покачала головой. Как многого она не знает в жизни! Как много упущено!
– Хотите попробовать?
Ева хотела. Ее словно подменили. Она взяла сигарету и неумело прикурила от свечи, которую поднес Денис Аркадьевич.
– Я не умею курить!
Ей вдруг стало очень весело. Как хорошо, что Олег сидит там, на веранде, со своими скучными друзьями, и не мешает ей развлекаться! Оказывается, вот чего ей не хватало, – развлечений! Таинственного сумрака, экзотических запахов, нежных прикосновений…
Хозяин дома стоял рядом, курил вместе с ней. Она чувствовала, как его рука сзади легла под платьем на ее бедро и ничего не предприняла, чтобы убрать ее оттуда. Наоборот, ей хотелось, чтобы эта рука переместилась вперед, на внутреннюю сторону бедер… Туман плыл в ее склоненной набок головке, сигаретный дым пощипывал горло. Она не вдыхала дым внутрь, боясь закашляться.
– Ева! – его голос был тих и бархатен, сладок, как вино, как запах жасмина, доносящийся из сада через приоткрытые окна, как теплые летние сумерки…
– У нас идеальная семья, – вдруг сказала Ева, оборачиваясь и глядя прямо в его полуприкрытые глаза, в черные смоляные зрачки, которые источали страстный призыв.
– Я знаю, – ответил Денис Аркадьевич и прикоснулся к ее обнаженной груди.
Ева вздохнула и закрыла глаза. Она больше не хочет быть идеальной женой. Она хочет совсем, совсем другого…
Жена Олега Рязанцева тряхнула головой, отгоняя некстати нахлынувшие воспоминания. В воздухе пахло ванилью и горячим тестом. Господи! Она сожгла пирог!
Ева бросилась к духовке, обжигаясь, вытащила пирог и с облегчением вздохнула. Низ подрумянился чуть-чуть больше, чем нужно, но в целом все обошлось благополучно.
В прихожей резко, громко зазвонил телефон…
В приоткрытое окно врывались звуки перегруженного транспортом шоссе, летела пыль и лепестки черемухи. На столе у Громова, в его личном рабочем кабинете тоже стояли в высокой хрустальной вазе несколько веточек черемухи. Он не любил заморских цветов, дорогих, красивых и искусственных, будто восковых, – без жизни, без запаха.
Игорь Анатольевич глубоко задумался и не сразу заметил секретаршу, которая уже пару минут стояла напротив стола с запечатанным конвертом в руках. Всю корреспонденцию, адресованную лично ему, Громов прочитывал сам. Это было его незыблемым правилом.
– Спасибо, Алла Викентьевна, – сказал он секретарше и взял у нее конверт.
Молоденьких девчонок в его фирме было полно, – ярких, модных и длинноногих, – но секретаршу он себе выбирал не по ногам, а по уму и порядочности. Женщину с такими качествами отыскать было непросто, особенно сейчас. Впрочем, наверное, так было всегда, во все времена.
Алла Викентьевна была коренная москвичка в третьем поколении, умнейшая, безукоризненно воспитанная, интеллигентная дама с докторской степенью и знанием двух языков, немолодая, но удивительно приятная, худощавая, высокая, с проницательными серыми глазами. Гром обожал таких женщин, он, можно сказать, преклонялся перед ними, и всегда жалел, что слишком рано женился, не успел найти подходящую спутницу жизни. Приходилось терпеть несколько вульгарную Тамару, супругу, с которой они прожили уже больше двадцати пяти лет. Гром по-своему любил жену, – слишком много их связывало: первые трудности в Москве, скитания по квартирам, рождение Маринки, его криминальное прошлое, потом полная риска и страха «деловая жизнь», похороны зятя, происшествие с Артемкой…
Игорь Анатольевич прощал жене неистребимо дурной вкус, много лишнего веса, любовь к золотым побрякушкам, которыми Тамара увешивалась с ног до головы, полное отсутствие логики, каких-либо интересов, кроме еды и магазинов, и многое другое. Он мог себе позволить молодых любовниц, чем и пользовался время от времени, разгоняя тоску. Но постоянной женщины у него никогда не было.
Гром был тайно влюблен в Аллу Викентьевну, свою секретаршу, не очень молодую и не очень красивую женщину, которая напоминала ему графинь и княгинь с портретов Рокотова[2], загадочных и немного печальных. Живопись была его хобби: альбомы с репродукциями занимали целый стеллаж в рабочем кабинете и значительную часть домашней библиотеки, которую в основном составляли книги по искусству и серия «Музеи мира». Игорь Анатольевич был частым посетителем музеев и художественных выставок, куда его сопровождала Алла Викентьевна, которая и составляла культурные программы. Они бродили по гулким, пахнущим пыльными портьерами, лаком, старыми холстами и деревом, залам, делились впечатлениями и чувствовали себя удивительно, необъяснимо счастливыми.
Вряд ли Громов даже сам себе признавался, какие чувства испытывает к своей секретарше. Просто она была ему нужна, необходима рядом, – каждый день, из месяца в месяц. из года в год. Он дарил ей в праздники дорогие и изысканные подарки, объясняя это собственным хорошим воспитанием, и платил почти такую же зарплату, как и своему коммерческому директору. Алла Викентьевна была предана своему шефу всей душой, и он мог быть абсолютно спокоен за свои тылы.
Странно, но добившись финансового благополучия, деловой известности и получив возможность отдаваться совершенно другим интересам, Громов почувствовал, что как будто всю жизнь занимался чем-то подобным. Весь его путь к вершине был ничем иным, как расширением возможностей заниматься тем, что ему нравится и радует душу. И Алла Викентьевна была частью этого другого, нового мира, к которому он стремился. Если уж быть откровенным до конца, то даже политикой он решил заниматься в значительной степени из-за нее, Аллы, – чтобы стать для нее более интересным и привлекательным.
Никто не догадывался о его истинном отношении к секретарше, кроме Дениса Аркадьевича. Однажды, за очередной партией в шахматы, у них зашел разговор о женщинах.
– Чудесные игрушки! – сказал Матвеев, поднимая на Громова глаза после очередного удачного хода.
– Шахматы? – не понял тот.
– Да нет, что вы! Я о женщинах…
Денис Аркадьевич откинулся на спинку плетеного кресла и прикрыл глаза рукой. Все его жесты напоминали Громову прекрасно разыгрываемый спектакль под названием «Московский барин».
– Курите?
Громов взял из шкатулки длинную сигару с золотым ободком. Дым хорошего табака отвлекал его от мрачных мыслей о неизбежном проигрыше, который вновь обозначился на инкрустированной слоновой костью шахматной доске. Так и комплекс неполноценности может развиться, – недовольно подумал он.
– Как вы считаете, кого предпочитают женщины? Побежденных или победителей?
Денис Аркадьевич как будто прочитал мысли гостя. Громов немного растерялся.
– Ну…судя по всему, победителей…
– Всегда ли? – улыбнулся Матвеев, выпуская дым сигары вверх, в рассеянную голубизну неба. – Женщины разные, как и мужчины. Они тоже бывают сильные и слабые. Я вообще считаю, что это основное отличие в людях. Так вот: женщины послабее предпочитают проигравших, – им можно выражать сочувствие, поддерживать и становиться им нужными, постепенно приобретая таким образом власть над мужчиной-неудачником.
Громов поморщился. Ему не нравилась тема, унижающая достоинство мужчин. Но было интересно послушать Матвеева. Игорь Анатольевич был старше своего собеседника, хотя иногда ему казалось, что все как раз наоборот. И Денис Аркадьевич представлялся ему мудрым и хитрым змеем-искусителем, жившем вечно.
– Какие женщины, по-вашему, любят победителей?
– О! – Матвеев поставил локти на стол и сложил пальцы рук в замок. – Победителей любить сложно! Женщины, которые отваживаются на такое, – предпочитают любить своих кумиров тайно, обожать их из-за кулис, никогда открыто не появляясь на сцене. Потому что как будет развиваться действо, никто не знает. Невинный фарс может перейти в драму, а драма в трагедию! Или наоборот!
Денис Аркадьевич засмеялся одними губами, тогда как его глаза внимательно наблюдали за собеседником.
