Ознакомительная версия.
— Сейчас подойду. — Кочран поднялся. — Очень сожалею, что не смог быть вам полезен. Полагаю, что как только парнишка придет в себя, он появится. Приберегите для него эти деньги.
Дэйв поднялся.
— Возможно, он их не получит.
— Что вы имеете в виду? — спросил Кочран.
Дэйв объяснил.
— Нет, нет и нет! — Кочран нахмурился. — Вы его не знаете. Он просто не способен на такое! Он такой добрый, такой чистый, как…
— Имея двадцать тысяч, — прервал его Дэйв, — он может не особенно опасаться за себя.
Он протянул руку. Кочран пожал ее. Дэйв попросил его:
— У вашей Кэти записан номер моего телефона. Дайте мне знать, если Питер случайно свяжется с вами.
— Разумеется.
Идя к выходу, Дэйв снова почесал сеттеру за ухом. В этот момент во двор влетел всадник. Темноволосый, худощавый. Но когда он приблизился, стало видно, что ему лет сорок; загорелое лицо покрыто сетью морщин. Определенно не Питер Оутс.
На локтях мятой куртки Чарлза Норвуда красовались овальные кожаные заплатки. Костюм был сшит из шотландского твида, когда был дорогим и элегантным. Мягкий пучок седых волос торчал поверх протертого воротничка рубашки. Винтик в очках был заменен французской булавкой. Зато усы в идеальном состоянии: ухоженные, напомаженные. Норвуд был чисто выбрит; и руки, выпрямляющие и без того ровный ряд книг на полке, были в полном порядке. Говорил он хорошо поставленным голосом, но чем-то напоминающим голос старой девы. А в улыбке было что-то извиняющееся.
— Питер? Он не был здесь много месяцев.
«Здесь» означало «Оутс и Норвуд. Антикварные книги».
Магазин был полутемным и тихим. Центральное место в нем занимал огромный глобус XVIII века, ярко-голубой, с зелено-коричневыми континентами. Дэйв лениво завертел его на медных осях. И тут же отдернул покрывшиеся пылью пальцы.
— С тех пор, как его отец обгорел при пожаре?
Норвуд кивнул.
— Приблизительно в это время он ушел из дома. Поселился в Арене Бланка. У той самой девицы, к которой перебрался Джон после того, как выписался из больницы.
— Вы же знаете ее имя. Она же здесь работала.
Норвуд с досадой улыбнулся.
— Эйприл Стэннард. Я отвык от этого имени.
— У меня создалось впечатление, что она, не считая Питера, единственный человек, который заботился о Джоне. Его жена ушла…
— Так говорит Эйприл?
— Да, я это слышал от нее. Это неправда?
Норвуд не ответил. Его руки перестали возиться с книгами, и он отвел глаза. Посмотрел на женщину, которая стояла в дверях. Темные очки, белокурый парик, обшитое кожей болеро поверх белого шерстяного платья, широкий кожаный пояс и сумка из такой же кожи.
— Ева, — заговорил Норвуд, — этот человек из компании, которая застраховала Джона. Он разыскивает Питера.
Источник света был у нее за спиной, и Дэйву не было видно выражение ее лица, но на секунду она замерла. Потом подошла к нему в сандалиях без задников — они хлопали при ходьбе. Сняла черные очки и нахмурилась. Была она белокожей, но время не пощадило ее шелковистую кожу. Лицо покрыто тонкой паутинкой… Для женщины она была высокой и сильной. Не тяжелой, а именно сильной.
— Почему Питера? — спросила она. — Я должна получить его страховку.
— Боюсь, вы ошибаетесь, миссис Оутс. По всей вероятности, мистер Оутс изменил завещание, когда вы разъехались.
— Но…
Она не стала продолжать, закрыла рот, резко повернулась и прошла через проход между книгами в конце магазина. Норвуд шумно вздохнул, хотел было пойти следом, но руки у него беспомощно повисли, на лице появилось болезненное выражение. Посмотрев искоса на Дэйва, он заговорил хриплым голосом:
— Должно быть, произошла ошибка…
Он побежал к стойке, где возле старомодного кассового аппарата находился телефон.
— Я позвоню… — Он схватил трубку. — Подскажите номер.
Часы Дэйва показывали 5.25 вечера.
— Коммутатор уже не работает, — ответил он, — но ни о какой ошибке не может быть и речи.
Дэйв положил карточку на стойку.
— Позвоните завтра. Вам скажут.
Норвуд молча опустил трубку на рычаг. В комнате за стеной было слышно, как горлышко бутылки стучит о край стакана. Норвуд это тоже услышал, облизал кончиком языка губы и болезненно улыбнулся.
— Полагаю, вы правы. Для Евы это настоящий шок. Извините, что я так разволновался.
Он воровато посмотрел на заднюю комнату.
— Послушайте, не разрешите ли вы нам сейчас отлучиться?
— Чтобы чего-нибудь выпить? Я с удовольствием к вам присоединюсь, если вы меня пригласите.
Пораженный Норвуд поднял голову.
— Ну, я…
Он улыбнулся, перестал улыбаться, снова улыбнулся.
— Конечно. С большим удовольствием. Ева?
Повернулся, нервно потирая руки.
— Мистер, — он поднял карточку и откинул голову назад, чтобы прочитать ее через свои бифокальные очки: — Мистер Брендстеттер составит нам компанию. Мартини?
— О?..
Она стояла в проеме двери, держа в каждой руке по креманке.
— Почему?
— Мне необходимо найти Питера. Возможно, вы сообщите кое-что такое, что поможет мне.
Ее голубые глаза, напоминающие холодные льдинки, наблюдали за ним с четверть минуты, потом Ева пожала плечами и отвернулась.
— Сомневаюсь, но… Присоединяйтесь.
При более дружественной обстановке слово «уютная» подошло бы для задней комнаты. Красные кожаные кресла были повернуты к золотистому дубовому столу; где настольная лампа бросала свет на книги, каталоги, порядочную пачку писем. Верхнее письмо походило на списки книг. Дэйв нахмурился. Где же он видел этот элегантно оформленный печатный бланк раньше? Он покачал головой: вспомнить не удалось.
На письменном столе под окном из матового стекла находилась огромная стопка книг. В столе размещался также и бар: там поблескивали бутылки, вдоль стен поднимались стеллажи, забитые книгами.
Ева Оутс протянула Дэйву мартини в такой же хрустальной креманке, как у них, но с небольшой щербинкой по краю. Норвуд, все еще очень бледный, предложил Дэйву жестом садиться.
— Благодарю.
Дэйв опустился в кресло и дождался, когда они тоже сядут. Он смотрел на Еву.
— Приходил ли сюда Питер? Был ли он дома?
— Чего ради?
Она закурила сигарету. Руки у нее действовали неуверенно, пламя спички дрожало. Женщина задула его, бросила спичку в пепельницу и заговорила ровным бесцветным голосом:
— Уходя из дома, он забрал все свои вещи.
Разогнав рукой раздражающий ее дымок сигареты, она отпила мартини.
— В своем детском максимализме он решил, что я погубила его драгоценного папочку, и возненавидел меня настолько, что не смог жить со мной под одной крышей ни одной лишней минуты.
Скорбная улыбка промелькнула у нее на губах.
— Хорошо, сказала я, уходи, если тебе хочется. Думаю, что это его потрясло. Он ожидал слез и уговоров. Молодежь живет согласно раз и навсегда установленным порядкам. Но он ушел с мрачным видом. После этого я его не видела.
Она снова поднесла к губам бокал. Норвуд молчал и пил, как будто выполнял ответственное задание.
— И я его не жду. Он всегда был страшно упрямым. Никогда не забуду, какие скандалы он закатывал еще младенцем, когда подошло время переводить его на всякие кашки. Разрешите вам сказать, — ее смех напоминал звон треснувшего бокала, — это было настоящее противоборство характеров. Он решил умереть с голоду, но не притронуться к казавшейся ему отвратительной пище.
Ева допила свой бокал и потянулась к бутылке. Ее рука остановилась возле бокала Дэйва, но он отодвинул его, покачав головой. Она поднялась и налила себе еще.
— Я могла бы вам рассказать целую серию не слишком интересных историй об ослином упрямстве этого ребенка.
— Он ошибался в отношении вас и Джона Оутса?
— Он не имел ни малейшего понятия о том, как обстояли дела.
Ева наполнила бокал Норвуда, поставила его перед ним и снова села в свое кресло.
— Он был слишком молод. Они все воображают, что, если у них выросли длинные руки и ноги, они уже стали взрослыми. Разумеется, Питер был не прав.
Она достала новую сигарету.
— Вы покинули отца Питера в беде, когда он находился в больнице между жизнью и смертью.
Рука с сигаретой замерла на пути к ее губам. Глаза сощурились и злобно сверкнули.
— Он разговаривал с Эйприл, — сказал Норвуд.
— Ах, так… Ну-у, — она сунула сигарету в угол рта, чиркнула спичкой и обратилась к Норвуду: — Я собиралась послать его к черту с его просьбами…
Раскурив сигарету, она повернулась к Дэйву.
— Но теперь передумала. Нужно внести полную ясность в эти дела. Вскоре после того, как мисс Эйприл пришла сюда работать, я застала ее с Джоном — как бы это выразиться — в весьма компрометирующем положении. В этой самой комнате. Я понимаю, он был таким же мужчиной, как все. То есть изрядно поглупевшим, как большинство мужчин, которым перевалило за сорок. Она же была очень хорошенькая, очень молодая и, что гораздо важнее, безотказная. Все это нетрудно понять. У Джона шарма тоже хоть отбавляй.
Ознакомительная версия.
