Эта история с ключами… Ведь она почти угадала ее, благодаря этому звонку в половине одиннадцатого. Он увидел, как Маленькая Графиня уронила ключи. И вспомнил о полотнах Ренуара.
Самое же большое удовольствие доставило Жермене то, что он допустил неловкость. Уронил картину на Севрскую вазу. Руки дрожали? Во всяком случае, он трусил. Он вел себя как новичок или как человек, говорящий себе: — Еще раз… Всего один раз!..
Чувствующий, что это уже не его дело, что подобные вещи не для него…
— Идиот…, - вполголоса проговорила она, шагая в толпе прохожих по большим бульварам.
Милый, родной идиот! Отличился, нечего сказать! Что же он предпринял, оказавшись на улице один, раненый, истекающий кровью, которая к тому же еще могла выдать его с головой? Прежде всего поспешил прочь, подальше от этого дома. Потом, возможно, передохнул немного в каком-нибудь закутке. А дальше?
— Надеюсь, он не сделал такой глупости и не взял такси…
Ведь полиция опросит всех таксистов. Наверняка уже опрашивает. Даже столь сильно взволнованный, он не должен был настолько потерять голову.
— Идиот!
Да, идиот, что не пришел сразу домой, к ней, она бы помогла ему. Нашла бы какого-нибудь врача среди друзей, в конце концов потребовала бы соблюдения профессиональной тайны. Врачи ведь обязаны ее соблюдать.
Конечно, ему было стыдно.
— На самом деле я вовсе не подонок…
У нее было ощущение, что она разговаривает с ним, вот так, на ходу, и никогда еще не была она с ним так нежна. Давно бы так. Ей бы следовало с самого начала обращаться с ним именно так, не принимать его слишком всерьез, понять, что он, со всеми этими его загадочными улыбками — всего лишь мальчишка, глупый мальчишка, которому она была нужна, чтобы выпутаться из трясины, в которой он увяз.
Да, идиот!.. Как все эти мальчишки, посещающие ее отца, строящие, из себя храбрецов, а на деле от страха едва не делающие в штанишки.
Месье, видите ли, хотел свозить ее на зимний курорт и прокатить в автомобиле! И она не возражала. Разве не должна была она сказать ему:
— Да ты с ума сошел, милый! Успеем еще. У нас все это еще впереди. А пока пиши лучше свои статьи о боксе и регби. Конечно, она не ошибалась сегодня ночью, слыша его голос, зовущий на помощь. Он нуждался в ней. Но не решался прийти и попросить помощи.
— Месье слишком самолюбив…
Черт бы его побрал, этого глупого, милого идиота! Теперь он был способен наделать еще больше глупостей. Не мог же он до сих пор оставаться на улице, под дождем, который все еще продолжался. Куда он мог пойти, к кому мог обратиться за помощью?
Да еще наверняка мучается там, в каком она состоянии! Видит ее всю в слезах, считающей себя обманутой и покинутой.
Глупый мальчишка…
Вот что не давало ей впасть в отчаяние, вот почему, невзирая ни на что, была в ней какая-то скрытая радость: она обнаружила в нем почти ребенка, нуждавшегося в ней ребенка.
Первое время она сама боялась. Боялась, что он узнает, кто она на самом деле, узнает, чем занимается ее отец, боялась оказаться недостойной его, потерять его.
И вот он…
Она все шагала и шагала по бульварам, стараясь по своей давней привычке не думать вслух.
Надо было действовать, и как можно быстрее. Кто-нибудь мог вспомнить, что он видел его в зале Ваграм, возле Маленькой Графини. И он уже час как должен был находиться в редакции. Вошла в еще одно кафе. Была не была, еще стаканчик мандаринового ликера. Телефон.
— Алло, мадемуазель, будьте добры, соедините меня с главным редактором. Это мадам Блан…
Надо было предупредить, чтобы не вызывать подозрений. Она не была уверена, что поступает правильно, но надо было действовать.
— Алло? Месье Манш?.. Это мадам Блан… Мой муж просит извинить его… Когда он вернулся прошлой ночью, отправив вам статью, я ждала его с телеграммой: у него в провинции скончался дядя… Ему пришлось выехать первым же поездом… Его не будет несколько дней…
Теперь она чувствовала себя сильной, тем более, что во время телефонного разговора вспомнила о Жюле.
Марсель раза два приезжал с ним в Морсан. Жюль был врачем. Из-за отсутствия средств и невозможности открыть практику, временно работал в большой аптеке на Севастопольском бульваре. Высокий костлявый малый, с несколько лошадиным лицом, со светлыми вьющимися волосами херувима, так не вязавшимися с чертами его лица.
Надо было разыскать Жюля. Она не помнила даже фамилии. И никогда не знала его адреса.
Такси. Черт с ними, с этими последними деньгами.
— Простите, месье, мне нужен М. Жюль… Ну такой высокий, блондин, он работает у вас…
— Доктор Беллуар?
— Да… Да-да… Блондин, кудрявый, длинноволосый… Пришлось долго убеждать. Никак не хотели давать адрес.
— Доктор Беллуар не пришел сегодня утром и не звонил. Зайдите после обеда. Возможно, он будет.
— Мне необходимо разыскать его немедленно. Я его кузина. Я только что приехала в Париж, он должен был встретить меня на вокзале. Мы, видимо, разминулись…
Наконец, посовещавшись:
— Ну, если вы действительно его кузина…
— Клянусь вам… Мой отец и его отец…
— Улица Мон-Сени, 246.
На самом верху Монмартра. Возле Сакре-Кер. Пятнадцать франков на такси. Странный двор, напоминающий двор фермы. В глубине — небольшой двухэтажный павильон со столярной мастерской на первом этаже и с железной лестницей, ведущей на второй этаж…
— М. Беллуар?
— На втором…
Вскарабкалась по железной лестнице, за отсутствием звонка постучала в застекленную дверь.
— Кто там? — отозвался незнакомый голос. И она, хладнокровно и уверенно:
— Я!
Это обычно действует. В самом деле, послышались приглушенные шаги, к стеклу прильнуло лошадиное лицо, оглянулось назад. Ей показалось, что Жюль с кем-то разговаривал.
Сердце у нее бешено заколотилось.
— Откройте…
Он был в довольно мятых брюках и в рубашке. Небритый.
— Прошу прощения. Я не сразу узнал вас. Чем обязан?
— Где Марсель?
Это была не просто обычная комната. Она могла быть всем, чем угодно: просторной залой, чем-то вроде мастерской, как у столяра, на первом этаже, но разделенной на две части джутовой
занавеской. По эту сторону занавески было что-то вроде гостиной, с двумя продавленными креслами, столом, книгами, лампой.
— Но… я не знаю…
— Послушайте, Жюль…
Узнав ее через стекло, он с кем-то говорил, не так ли? Значит, за занавеской кто-то есть. Будь что будет, тем хуже, если там окажется женщина. Что придавало ей такую уверенность, неужели две порции малинового ликера? Неважно!
Она сделала три шага. Больше не требовалось. Раздвинула занавеску.
И увидела лежащего там Марселя, таращившегося на нее с таким изумленным и испуганным видом, что она чуть не расхохоталась сквозь хлынувшие слезы и не сумела подобрать другого слова кроме:
— Идиот!..
Она плакала и смеялась одновременно. Не решалась до него дотронуться, так как он был очень бледен, а грудь у него была перехвачена толстой повязкой,
— Считал себя большим хитрецом, да?
— Любимая…
— Идиот…
— Послушай, любимая…
— Да я ведь терпеть не могу снега…
— Клянусь тебе…
— Прежде всего, ты немедленно вернешься домой…
— Он не разрешает…
— Кто?
— Жюль.
Жюль, из деликатности, вышел на лестницу и теперь дрожал там от холода, в одной рубашке.
— Поклянись мне… — говорила она.
— В этом нет необходимости…
— Почему?
— Уже поклялся…
— Признайся, что ты испугался… Он отвернулся к стене.
— Признаюсь…
— Попроси у меня прощения…
— Прости…
— Обещай, что это был последний раз, и что ты будешь брать меня с собой на все матчи по боксу…
— Обещаю…
— И если я еще раз обнаружу у тебя в кармане бесхвостого поросенка…
Только после этого начался между ними серьезный разговор.
Брадантон Бич, Флорида, 28 ноября 1946 г.
