Но мать улыбалась и поглаживала его по плечу.
— Нет, дорогой мой, бедняжка Норма твоя жена и моя подруга. Мы должны помочь ей. Она несчастна. Мы ей поможем.
А Ронни только громко стонал.
В половине девятого мать объявила, что ужин готов.
— Пэм, милочка, сходи в дом за Нормой. Она уже, наверное, пришла в себя.
— Ох уж эта ваша пресловутая семейственность! Не забывай, что здесь не Швейцария и я не Вильгельм Тель! Сходи-ка лучше сама. Ты наверняка сумеешь повлиять на нее.
Поток брани из уст Нормы действительно могла выдержать только мать, и она привела Норму.
— Норма, милая, тебе нужны силы. Сейчас ты должна думать только о своей роли.
И та перевела мутный взгляд с тарелок на мать.
— Спасибо тебе, дорогая, — процедила Норма. — Если бы я хотела умереть, то обошлась бы без твоей помощи. Но умирать от еды мне что-то не хочется.
Она с воплем выскочила из-за стола, швырнула в Трая тарелку и приняла позу Марка Антония, выступающего в Форуме перед плебсом.
— Пришла пора произнести речь, — громогласно заявила она. — Время, место и девушка, если только ее можно назвать девушкой.
— Норма! — вскричал Ронни.
Она не обратила на него внимания.
— Время произнести речь. Речь… У меня есть волокита-муж. Ладно. Он волочится за каждой юбкой от побережья до побережья, и пал так низко, что таскался за так называемой актрисой из Англии Сильвией Ла-Мани. Ладно. Меня это не волнует, пускай себе таскается за кем угодно. Но одну линию я хочу провести — линию моей жизни. У меня не будет мужа, который готов волочиться даже за самой старой актрисой Голливуда. У меня не будет подруги, которая сидит здесь и которую я считаю самой старой сукой, хоть там она швейцарка или эскимоска. Мнит себя швейцаркой, а пытается украсть у меня мужа…
Все мы сидели словно парализованные. Потом вдруг вскочил Ронни, никогда не отличавшийся выдержкой.
— Хватит! Не хочу! Надоело! Не хочу! — Он направил на Норму палец. — Считай, что я лишил тебя роли Нинон, считай, что я больше тебе не муж, считай, что ты самая последняя женщина на земле.
Он повернулся к матери.
— Анни, дорогая моя, не слушай эту змею, эту пьяную сову. Сыграй ты в моем фильме, умоляю тебя.
А потом мать сделала то, что привело Пэм в изумление. Она-то думала, что мать оскорбится за свой сыр в вине, потому что та с трепетом относилась к этому национальному блюду. Если бы сам папа римский посмел его раскритиковать, он тут же стал бы ее врагом на всю жизнь. Но мать подошла к Ронни и медленно повернулась к Норме.
— Я устала, — заявила она. — Небо свидетель, я пыталась сделать все ради нашей старой дружбы, Норма Дилэйни. Но сейчас я поняла, что нет никого, никого на свете, кто мог бы помочь тебе. Я умываю руки. — Потом она обратилась к Ронни. — Ронни, дорогой, это моя вина. Я заставляла тебя поступать против твоего желания во имя Нормы. Теперь я вижу, что была не права. И единственное, чем я могу выразить тебе свое раскаяние, это согласиться сыграть эту роль.
Надежды Пэм вспыхнули с новой силой, но тут же чуть не погасли из-за крика Нормы.
— Так! Ты украла не только моего мужа, но и мою роль! Ты украла…
— Заткнись! — рявкнул Ронни.
А Норма сорвала с себя ожерелье и бросила его к ногам Ронни.
— Значит, ты отдаешь мою роль Анни?
— Да!
— И разводишься со мной?
— Да.
— Ха! Разводишься?! А ты забыл, что случается при разводе из-за супружеской неверности — ведь ты начал мне изменять с первого часа, как я стала твоей женой! Мой адвокат составит список, и он будет толще телефонного справочника. Посмотрим, кто с кем разведется. И ты также забыл о законе насчет собственности. Тебе придется отдать мне половину того, что у тебя есть, половину денег за фильм о Нинон.
Норма попыталась швырнуть в Ронни тарелку, и Пэм едва успела перехватить ее руку.
— Но, несмотря на все это, мой дорогой супруг, знай, что развода не будет, не будет! Иначе я устрою такой скандал, который уничтожит и твою «Вечную женщину». Так что о разводе забудь.
Ронни позеленел, а Норма повернулась к матери.
— Теперь поговорим о бабушке всех сирен. Если, моя старенькая швейцарская фрау Ронни еще раз предложит тебе роль Нинон, лучше сразу откажись от нее, иначе ты окажешься на суде в числе его любовниц, если, конечно, твои адвокаты не сумеют доказать, что ты слишком стара для любовных утех. И даже не адвокаты, а твои враги. Более того, если ты сейчас же не откажешься от роли Нинон, я устрою веселое представление. Я немедленно позвоню Летти Лерой, а уж она-то сумеет расписать твои грязные махинации с моим мужем и ролью. Все застыли. Норма вновь обратилась к Ронни.
— Итак, мой милый, кто из нас будет играть Нинон? Пэм была свидетелем того, как паника в нем боролась с гневом, но гнев пересилил.
— Анни! — закричал он. — Роль достанется Анни!
— Ей?
— Ей!
— Превосходно! — внезапно успокоилась Норма. — Могилу вы себе вырыли, можете ложиться. Я сейчас же иду звонить Летти Лерой.
И она направилась в дом.
Пэм была потрясена настолько, что едва не утратила дар речи.
— Она это сделает? — наконец пролепетала она.
— Несомненно, — Ронни был бледен, как полотно. — Она достаточно завелась. — Он помолчал. — Но ничего. Несколько месяцев назад я установил в студии выключатель, чтобы прерывать все телефонные разговоры в доме.
— Тогда, ради бога, воспользуйся им, — сказала Пэм.
— Да, да.
И Ронни торопливо зашагал в противоположную от дома сторону, к небольшой студии, которую он выстроил несколько лет назад. Тогда обнаружилось, что он не только великий американский кинорежиссер, но и превосходный художник-абстракционист. Насколько помнила Пэм, к домику у бассейна студия находилась ближе, чем дом, куда направилась Норма, и не сомневалась, что Ронни сумеет ее опередить. Но тревога не оставляла Пэм, она чувствовала, что под ангельским благородством матери скрывается жестокость.
Тем временем мать снова занялась едой, словно здесь и впрямь собрались на маленький интимный ужин. Минут десять ели в полном молчании. Ронни не возвращался. Нормы тоже не было. Пэм, как юла, крутилась в кресле.
— Отлично получилось, право же, отлично, — заметила мать. — Но в следующий раз нужно будет добавить кое-что.
Это были ее единственные слова. Потом знаменитая складка суровой сосредоточенности пересекла ее лоб. Мать встала.
— Дорогие мои, — объявила она, — меня беспокоит бедняжка Норма. Я в ужасе. Конечно, у нее злой, вульгарный язык, но она так несчастлива. Видит бог, она не хотела зла. Я иду к ней.
— Анни! — вскричала Пэм. — Пожалуйста, ради…
Но мать, словно не слыша, направилась к дому. Дядя Ганс, Джино и Пэм ждали долго, не меньше десяти минут. Пэм одолевали ужасные мысли. Выключатель Ронни не позволял пользоваться телефоном, а Норма слишком пьяна, чтобы самой ехать к Летти Лерой. Но ведь есть телефон в сторожке у ворот, где живет шофер с женой… «Боже мой, — подумала Пэм, — если Норма в состоянии хоть что-то соображать, через двадцать минут Летти Лерой будет известно все».
Она вскочила и вместе с Траем помчалась к сторожке.
А когда прибежала, то увидела, что внутри темно. На всякий случай она забарабанила в дверь и подергала ручку. Дверь была заперта. Очевидно, ни шофера, ни его жены не было дома.
Пэм повернула обратно. В доме горел свет. Подходя, она услышала голос матери:
— Пэм… Пэм… Пэм…
Пэм побежала. Дверь была открыта. Пэм влетела в холл и увидела мать, стоявшую у подножия лестницы. А у ее ног бесформенной грудой лежала Норма.
Я сидел в черном костюме на колдовском барабане и слушал Пэм, как принято говорить, «с напряженным вниманием». Время от времени я перебивал рассказчицу, но всем своим видом старался внушить спокойствие, поскольку по мере приближения к финалу Пэм нервничала все больше. Трай в углу возился с красным мячом, безуспешно пытаясь удержать его на кончике носа. Взгляд Пэм был устремлен куда-то вдаль. Я встал и смешал ей джин с тоником, причем от волнения забыл положить лед.
На другой стороне бассейна дядя Ганс оторвался от шахмат и помахал мне рукой.
— Ники, Анни дома?
Дядя Ганс был полностью счастлив только в присутствии матери.
— Нет, дядя, — ответил я и поставил бокал перед Пэм. — Что же случилось Дальше?
Пэм отхлебнула из бокала.
— Пришел Ронни. Он вошел почти сразу за мной, со стороны бассейна. Конечно, все увидел. Мы молча стояли и смотрели друг на друга. Потом заговорила наша старушка: «Ронни, Ронни, она умерла! Сломала себе шею, как отец Ники». Не знаю, на ее ли глазах разбился твой отец, но думаю, что да. Несколько минут мы молчали. Ронни выглядел страннее привидения, но сохранял удивительное спокойствие. Потом вошли Джино и дядя Ганс.
