В этой жизни, конечно, были свои различия. Раз в неделю, к примеру, случался базарный день, когда братья отправлялись в городок в четырех милях от фермы, занимались делами, обедали как обычно и отправлялись обратно с покупками. Насчет последнего они не жадничали, ибо любили и вкусно поесть, и выпить, но никто не видел, чтобы они сорили деньгами, — слишком уж осторожными и осмотрительными были братья. А еще случались ярмарки, и иногда братья отправлялись куда дальше — купить овец или коров, и такие случаи делали перерыв в их размеренной жизни, но редко когда их не слишком худые фигуры нельзя было увидеть возле камина в час, когда опускались сумерки.
А после, к изрядному изумлению Мэттью, Томас начал куда-то уходить в одиночку. Как правило, братья с базара возвращались вместе; но случилось так, что Томас, когда приходило время ехать домой, исчезал, и Мэттью приходилось отправляться одному. Три раза он возвращался очень поздно и с извинениями. Чем дальше, тем чаще он оправдывал свои отлучки вечерними поездками по базарным делам, оставляя брата в одиночестве. Сначала Мэттью встревожился, потом испугался. И когда он обнаружил, что Томас, отправляясь на таинственную вечернюю прогулку, принарядился, Мэттью бросило в холодный пот, и он осмелился высказать ужасное подозрение:
— Он завел женщину!
Он оглядел удобную гостиную, представляя, что будет, если Томас приведет сюда жену. Она, конечно, захочет все здесь изменить — женщины всегда так. Скажет, что от сигар воняют занавески, и запретит подавать выпивку до вечера. И конечно, она предъявит права на его личное кресло! Перспективы ужасали.
«Кто же это может быть?» — раздумывал Мэттью, и ужас его был так силен, что сигара его потухла, а грог остыл.
Томас вернулся домой с сияющими глазами и торжественной миной. Он налил себе выпить и воцарился в своем любимом кресле.
— Мэттью, братишка! — сказал он в самой торжественной манере. — Мэттью, не сомневаюсь, что люди никак не могут понять, как же мы с тобой так и не устроили супружескую жизнь.
Мэттью печально покачал головой. Что-то должно было случиться.
— Супружество, Томас, — слабо отозвался он, — супружество — не та вещь, которая может случиться со мной.
Томас понимающе махнул рукой.
— Совершенно верно, Мэттью, совершенно верно, — сказал он. — Конечно, мы были слишком молоды, чтобы думать о таких вещах до… до недавнего времени. Мужчина не должен о таком думать, пока не повзрослеет и не станет достаточно благоразумным.
Мэттью угрюмо отхлебнул из своего бокала.
— А сам ты об этом подумываешь, Томас? — спросил он.
Томас раздулся от гордости и важности, став неуловимо похожим на огромную лягушку.
— Я намереваюсь кое о чем объявить, Мэттью, — сказал он, — объявить, что собираюсь повести к алтарю миссис Уолкиншоу…
— Что, хозяйка «Пыльного Мельника»? — воскликнул Мэттью, вспомнив известный в городке постоялый двор.
— Миссис Уолкиншоу, будущая миссис Погмор, — конечно, владелица этого заведения, — ответил Томас. — Да, именно она!
— Ну-ну! — сказал Мэттью. — Ах, все верно. — Он бросил на брата хитрый погморовский взгляд. — Надо полагать, у нее неплохо набита мошна — так, Томас? Он был зажиточным человеком, ее первый муж.
— Не сомневаюсь, что будущая миссис Томас Погмор сможет принести неплохое состояньице, Мэттью, — с большим самодовольством сказал перспективный жених. — О-чень неплохое состояньице. И то, что оставил покойный мистер Уолкиншоу, и то, что она сама скопила, и деньги, вложенные в дело, а их, надо сказать, немало.
— И никаких иждивенцев, думаю, — отметил Мэттью.
— Никаких, — сказал Томас. — Нет, очень удобно не сомневаться в этом. Я… я бы не перенес кучи… детишек в этом доме.
Мэттью посмотрел на него еще раз и снова вздохнул.
— Ну, конечно, все изменится… — начал он.
Томас примирительно поднял руку.
— Не для тебя, Мэттью! — сказал он. — Не настолько. Будущая миссис Томас Погмор знает, что половина всего здесь — твоя. Мы только купим еще одно кресло и поставим его вот тут, между нашими.
— Ну конечно, она знает, каковы мужчины — ведь она содержит бар, — сказал Мэттью, слегка успокоившись. — Не хотелось бы ни чтобы здесь что-то меняли, ни пытались изменить мои привычки.
Мистер Томас Погмор дал понять, что все останется по-старому, и направился в постель, мурлыкая под нос веселую мелодию. Он был в заметно хорошем настроении — и оставался в нем несколько недель, пока миссис Уолкиншоу, красивая черноглазая вдова лет сорока пяти, иногда заезжала к братьям на чашку чаю, возможно, чтобы лучше познакомиться с будущим жилищем. Она была бодрой и жизнерадостной дамой, и Мэттью решил, что у Томаса хороший вкус.
А потом наступил вечер, когда Томас вернулся домой раньше, чем обычно, вошел в гостиную в подавленном настроении, упал в кресло и застонал. А то, что он забыл плеснуть себе горячительного, натолкнуло Мэттью на мысль, что Томас в очень-очень плохом состоянии.
— В чем дело, Томас? — осведомился младший из близнецов.
Томас застонал еще громче.
— Дело! — воскликнул он в конце концов, сделав могучее усилие и прибегнув к помощи графина и сигар. — Дело в сделке, Мэттью. Осмелюсь сказать, — продолжил он после того, как выпил рюмочку, скривившись, будто ее содержимое было горьким, как хина. — Осмелюсь сказать, что есть множество пословиц о ветрености и хитрости женщин. Но, разумеется, не имея ровным счетом никакого опыта обращения с ними, я был, можно сказать, безоружен.
— То есть она обвела тебя вокруг пальца, Томас? — спросил Мэттью.
— Самым жестоким образом! — вздохнул Томас. — Никогда больше не поверю этому коварному полу!
Мэттью выдохнул несколько колец бледно-голубого дыма, прежде чем задать следующий вопрос.
— Могу ли я надеяться, — наконец сказал он, — могу ли я надеяться, Томас, что это не касается денег?
Томас скорбно покачал головой, наполнив затем бокал.
— Именно денег, Мэттью, — сказал он. — Насколько я понимаю, вместе с ней мне должно было достаться значительное состояние; весьма значительное состояние!
— Ну? — спросил Мэттью, затаив дыхание.
Томас в отчаянном жесте развел руками.
— Если она снова выйдет замуж, то останется без гроша! — кратко сказал он.
— Правда? — осведомился Мэттью.
— Она сама мне призналась — этим же вечером, — ответил Томас.
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Томас зажег сигару и задумчиво закурил; Мэттью набил свою длинную трубку и выпустил несколько синих колец в потолок, глядя на них, словно в поисках вдохновения. И именно он первым нарушил молчание.
— Очень плохо это все, Томас, — сказал он, — очень. Разумеется, ты не поддерживаешь мысль о том, чтобы выполнить свою часть сделки?
— Я был жестоко обманут, — сказал Томас.
— В то же время, — сказал Мэттью, — когда вы устраивали помолвку, разве не договорились о том, что состояние, так сказать, должно входить в комплект?
— Не-ет! — ответил Томас.
— Тогда, конечно, если ты бросишь ее, она может подать на тебя в суд за нарушение обещаний, и тебе, как обеспеченному человеку, придется хорошо заплатить[5], — заметил Мэттью.
Томас вновь застонал.
— Что должно быть сделано, Томас, надо сделать хитроумно, — сказал младший брат. — Нужно использовать дипломатию, или как там ее называют. Нужно, чтобы ты ненадолго уехал. Времени хватает, работы никакой у тебя сейчас нет — съезди-ка на пару недель в Скарборо-Спа, а потом езжай проведать кузена Хапплстона к нему на ферму в Дархэм, он будет рад с тобой увидеться. А пока ты в отъезде, я все улажу — оставь это мне.
Томас решил, что это отличный совет, и сказал, что последует ему, а после отправился в свою комнату раньше, чем обычно, — упаковать чемодан, чтобы отбыть с поля битвы с неприятностями завтра с утра. Когда он ушел, Мэттью налил себе вечерний стаканчик и, проверяя его на вкус, устроился поближе к огню, потер руки и улыбнулся.
«Было прекрасно с моей стороны поговорить об этом деле со стряпчим Шарпом, — подумал он про себя. — Странно, что Томас не задумался об этом».
Он выудил из нагрудного кармана письмо и медленно перечитал его. Вот что там там говорилось:
Мистеру Мэттью Погмору
Лично в руки
Корнборо, пл. Рынок, 10,
11 мая 18…
Уважаемый господин!
В соответствии с Вашими требованиями я запросил завещание покойного мистера Сэмюэля Уилкиншоу, владельца постоялого двора «Пыльный Мельник», чтобы просмотреть его в Сомерсет-Хаус. За исключением незначительных сумм слугам и старым друзьям, все состояние покойного безоговорочно отошло вдове, и никаких ограничений, касающихся ее второго брака. Валовое имущество оценивается в £15,237 и выше, чистое — в £14,956 и выше. В дополнение к этому земельные владения, нематериальные активы, мебель и инвентарь «Пыльного Мельника» также достаются вдове.
