На выходе они сдали пропуска и через минуту оказались на Пироговке.
- Вы меня так напугали там, в телефонной будке... Ужасно. Так странно смотрели.
- А сейчас? - Уланов мягко и как-то невесело улыбнулся.
- Теперь-то вы кажетесь нормальным человеком.
- Только кажусь?
- Не сердитесь... И до свидания, - она протянула руку, ладонь была тонкой и прохладной.
- Я не умею сердиться. Может быть, я смогу помочь вашей Наде? Иногда достаточно восстановить энергетику, и человеку становится лучше.
Им открыла мать Елены - Лидия Семеновна.
Она поздоровалась с Улановым, повернулась к Елене.
- Наде, по-моему, сегодня хуже, - торопливо сказала она. - Храбрится, чтобы я не волновалась. Но я-то вижу.
- А где отец?
- В магазине...
В комнате на широкой тахте, вся в подушках, сидела девочка, она подняла на них свои темные серьезные глаза, вздохнула и перевела взгляд на кукол, лежащих перед ней.
- Мам, это кто, доктор? Я не хочу двигаться, мне тяжело.
- Я не доктор, я волшебник. - Уланов, у которого защемило от жалости сердце, подсел к ней на кровать и осторожно взял её руки, сначала одну, потом другую. Тоненькие, как две ветки, и холодные. Девочка смотрела на него и не двигалась, потом прошептала:
- Ты правда волшебник? Достань мне черепашку, только небольшую. Она ведь медленно ходит, и я смогу с ней играть.
Уланов кивнул и взглядом попросил её молчать. Он чувствовал, как искажена её энергетика, сколько в ней темных провалов и лагун. Он держал её ладони в своих и чувствовал, как его сила течет к ней, как светлеет и становится упругим сияние её сердца.
- Закрой глаза, ты увидишь хороший сон.
Девочка задышала ровно и глубоко. Елена стояла в дверях и смотрела на все это со смешанным чувством недоверия и страха. Она видела, как порозовели щеки дочери, каким спокойным стало её дыхание. Надя преобразилась на глазах, посвежела, как после купания, в лице её появилось давно уже забытое лукавое выражение. Елену вдруг охватила жгучая надежда: может быть, все устроится, обойдется и не надо ехать в эту далекую Германию, доставать эти деньги. Боже, помоги, помоги моей девочке!
Уланов, словно услышав её мысли, повернулся:
- Ей, конечно, будет получше, но... Оперировать все равно надо. И вы знаете, Лена, у неё все будет хорошо. Это даже и не предчувствие, что-то определенно говорит мне это. Не могу пока точно сказать, как все устроится, но у неё будет долгая и хорошая жизнь. - Он проговорил это медленно, взвешивая каждое слово, лицо его было задумчивым и серьезным.
Елена натолкнулась на его внимательный взгляд, и глаза её снова наполнились слезами. Может быть, на свете действительно существует справедливость, и судьба сжалилась, наконец, над ними и после стольких лет тоски и одиночества расщедрилась на благосклонность. Она почувствовала прилив благодарности к этому человеку, разом пробудившему в ней столько надежд. Она, не раздумывая, ухватилась за них, отбросив сомнения и страх перед их возможным крушением.
- Как хочется вам верить, Саша. - Она смотрела на него пристально и серьезно.
Уланов вздрогнул, оторвавшись от своих видений, наклонился и осторожно поцеловал ей руку. Она поспешно отняла руку, встала и отошла к окну, отвернувшись, чтобы он не заметил на её глазах слезы. Она вдруг вспомнила вчерашнюю свою мысль, чтобы Бог послал ей бандита достать денег на операцию. Кого же Он послал на самом деле? Этот человек со странным взглядом появился так неожиданно и так стремительно завоевал её доверие...
В дверях появилась Лидия Семеновна, удивленно взглянула на уснувшую внучку. Елена приложила палец к губам:
- Пусть спит.
- Отец пришел, - полушепотом произнесла Лидия Семеновна, - купил детских соков и шоколадку. Шоколадка - три тысячи. Разбойники...
Девочка повернулась на правый бок, светлые локоны рассыпались по цветной подушке. Давно уже Уланов не видел детей в такой близости, и теперь он почувствовал, как внутри его что-то дрогнуло, какое-то потаенное, полузабытое ощущение. Он понял, что теперь будет часто приходить сюда, что обречен помогать ей, этому маленькому и пока не очень счастливому существу.
Глава 6. ПОПЫТКА ПРИРУЧЕНИЯ
Саранцев давно заметил, что полнеет, но это ему даже нравилось. Ему недоставало солидности, рядом с Капитоновым, Авдеевым и Камовским он выглядел слишком моложаво и неубедительно. Теперь же лицо его приобрело спокойное и благодушное выражение, иногда на нем мелькала дежурная снисходительная улыбка, только глаза оставались настороженными и внимательными. Он умел говорить уклончиво, отделываться дежурными фразами, но решения принимал всегда быстрые и логичные. В глубине души он считал, что Капитонов с компанией становятся ему обузой. Его давно уже не устраивало его положение в ассоциации - не равноправного члена, а какого-то советника. У него было собственное дело - информационный центр, он создал службу охраны, которая обеспечивала безопасную работу офиса Капитонова и всего хозяйства Камовского, со всеми его торговыми точками и складами.
Теперь они двигались к созданию фонда и собственной партии, и это тоже были его идеи. Капитонов по старой аппаратной привычке выдает их за свои. Зачем они ему: Капитонов, эта перекрасившаяся номенклатурная крыса, этот вылезший из недр торговой мафии Камовский, этот большой ребенок Авдеев.
Чего у них не отнять - спайки. Невидимые миру, но мощные связи, и на самом верху, и в средних слоях огромного, многослойного, как пирог, государственного аппарата, и среди крупных биржевиков и банкиров. Благодаря связям они ухитрялись перекачивать из бюджета в ассоциацию огромные суммы в виде заказов на выполнение научных, конструкторских и других работ. Это обеспечивало непотопляемость ассоциации, когда многие крепкие фирмы пошли ко дну.
Последнее время он объездил почти все крупные российские города, создавая филиалы информационной сети. Теперь там всюду были его люди, молодые, крепкие и энергичные. Ему теперь не страшны ни рэкетиры, ни нерадивые клиенты, он мог дотянуться до кого угодно. Была и программа действий, и деньги, и сеть филиалов. Никто, кроме него, не представлял её масштабов и возможностей. Но Капитонов не подпускал его к своим связям, и теперь оставалось только одно - полное отделение от ассоциации. А для самостоятельных дел нужна своя команда, нужна реклама и личная популярность. Но и это не проблема, были бы деньги и независимость.
Сложнее собрать собственную команду. Требовались люди, на которых можно было положиться, свои ребята, приятели, однокашники, родственники. Именно потому он перетянул к себе Валерия Зуева, теперь требовалось заполучить Уланова. Ежедневно сталкиваясь с продажностью, поневоле поймешь, что значит в такое время обыкновенная честность. Ему нужен надежный товарищ, не способный подставить ножку, бескорыстный, проницательный, способный видеть насквозь людей, близкий советник. Зуев - хороший парень, но он - технарь, да ещё и ленив, лишен честолюбия. Одно время ему нравился Авдеев, художественная натура, фотогеничная помесь стихийного демократа с романтическим патриотом. Как трогательно он ждал прихода демократии всю жизнь. Известная фигура, но робок, смотрит в рот Капитонову, да к тому же родственник Камовского.
Да, ему нужен Уланов. Сама судьба послала его в такое решительное время. Но его надо завоевать и переделать. Толкнуть к действиям. Стоит ему ввязаться в борьбу - а в ней своя логика, - появятся и желание и злость.
Саранцев вышел в холл и устроился в кресле. Хотелось посмотреть на Уланова со стороны, как он появится, как пойдет по коридору в поисках его кабинета. В темно-сером костюме, голубой в полоску сорочке и вишневом галстуке, превосходных американских туфлях, с ярким журналом в руках, он смотрелся как цветная реклама новой офисной мебели.
Уланов появился точно, как обещал, он совершенно не изменился и одет был как в студенческие времена - джинсы, кроссовки, свитер и куртка. Он пересек холл, повернулся к Саранцеву и удивленно поднял брови. В нем было что-то неуловимо деревенское - русоголовый и круглолицый, с мягким подбородком и пухлыми губами, и только острые, внимательные глаза, казалось, жили собственной, отдельной жизнью.
Саранцев вскочил на ноги и, полуобняв его за плечи, прижал к себе. Встреча вышла даже теплее, чем он планировал.
В кабинете он усадил Уланова напротив себя, произнес серьезно и значительно:
- Ты прости меня, Саш, я ведь ничего не знал про твое несчастье...
- Ничего, Дима... Откуда ты мог знать? - Уланов на мгновенье задумался и продолжал: - Мне самому иногда кажется, что это было не со мной, а с кем-то другим.
Уланов говорил ровным глухим голосом, но взгляд его был напряжен. Саранцев физически ощущал исходящее от него волнение. Он схватил трубку телефона - это была прямая связь - и хрипло проговорил:
- Зайди ко мне, Валера. - Потом повернулся к Уланову, проговорил: Сейчас я тебя удивлю. Догадайся, кто это?
