Оглядев окрестности огромной стоянки, она не увидела и следов толстого торговца в плохо сидящем костюме. Пожилая чета положила глаз на кремовый «шевроле-каприс», а бойкий молодой продавец ее обхаживал. Это ж сколько надо иметь денег,
чтобы позволить себе такой автомобиль? Сто штук в год? А Эйприл пытается наскрести крохи, чтобы выкупить своего сына.
Отчего ее жизнь пошла наперекосяк? Ведь когда-то они с отцом мечтали, как она станет актрисой. Видит бог, у нее были для этого все данные, она была звездой в каждом спектакле театральной школы.
Их план был прост и ясен. Отец будет работать в две смены, пока она не окончит Школу искусств Северной Каролины, а покорив Бродвей, Эйприл пристроит специально для него флигель к своему дому в Хэмптоне. Отец уйдет наконец с завода – он ведь стольким пожертвовал ради нее после смерти матери; она перед ним в вечном долгу. Когда они Белух предавались таким мечтам, его глаза светились надеждой.
Однако, строя планы, они не могли предусмотреть одного – опухоли. Она только две недели отучилась в колледже, когда ей позвонили и попросили срочно приехать домой. Отец упал на лужайке перед домом, и диагноз оказался хуже некуда. Рак годами обвивал ствол мозга, сказали врачи. По их словам, ему оставалось жить месяца два. Через три дня его не стало.
И вот в восемнадцать лет она осталась сиротой и очень скоро столкнулась с суровой реальностью. Ее отец был разорен. Хуже чем разорен – у него были огромные долги. Он пропустил уже три платежа по закладным за дом.
Через два месяца она оказалась на улице. А потом все покатилось под откос, все быстрее и быстрее. Удивительно, как ярки воспоминания, хоть прошло девять лет; боль нисколько не притупилась. Ей невыразимо недоставало отца, она лишилась привычного комфорта, но главное – она потеряла надежду, под знаком которой прошло все ее детство, которая вела ее к осуществлению мечты.
Появление за окном ее машины вернуло Эйприл к реальности. Она смотрела, как торговец с трудом протискивается между спинкой сиденья и рулем.
Дверь отворилась, и мистер Сименсон вразвалку вошел в контору.
– Думаю, документации о прошлых ремонтах у вас нет, так, мэм? – спросил он, плюхаясь в кресло.
Эйприл покачала головой.
Жирные пальцы мистера Сименсона забегали по калькулятору, и он черкнул несколько цифр на листке. Когда он потянулся за каталогом, Эйприл подалась вперед:
– Я посмотрела в библиотеке перед тем, как прийти сюда. Получается около пяти тысяч трехсот.
Сименсон засмеялся:
– Я таких сумм не плачу.
– И сколько же вы дадите? – Эйприл прищурилась.
– Тысячу семьсот пятьдесят.
– Тысячу семьсот пятьдесят! – Эйприл опешила. – Но я же так о ней заботилась. Она в прекрасном состоянии.
Сименсон пожал плечами:
– Пробег большой, краска начинает блекнуть. За машину в таком состоянии много не дадут.
– Но не тысячу же семьсот пятьдесят!
Сименсон поднял руки, словно сдаваясь:
– На мне свет клином не сошелся. На вашем месте я бы попытался продать ее сам. По своей цене. Это ваше право.
Нечто в выражении лица Сименсона раздражало Эйприл; он как будто знал что-то такое, чего не знала она. И вдруг она поняла. Он чувствует, что она в отчаянии, а для него отчаяние означает слабость.
– Если только вам не срочно нужны деньги, – добавил он и ухмыльнулся.
Сьюзен вдруг проснулась, похолодев от страха. В темноте раздался громкий, пронзительный плач. Мальчик!
Она вскочила с кресла, оглядела комнату, пытаясь понять, что напугало ребенка.
Одному Богу известно, сколько времени он стоял в кроватке, вцепившись в стенку и раскачиваясь. Сьюзен подбежала к нему, выхватила из кроватки и крепко прижала к себе.
Ребенок заходился истошным криком – она никогда никого не видела в таком состоянии, тем более такого малыша. Сначала он попытался вырваться у нее из рук, но потом узнал ее и крепко обнял.
– Ш-ш-ш, – нежно приговаривала Сьюзен. – Я с тобой. Все хорошо.
Но ничего хорошего не было. Все было плохо, хуже не бывает. Мальчик перенес невыразимые страдания, и это так просто не пройдет, сколько бы они ни обнимались. Сьюзен тут же дала молчаливый обет, что никогда не обманет этого беспомощного ребенка.
– Я не знаю, что с тобой было, миленький, но больше никто не причинит тебе вреда. Я с тобой, и ты в безопасности.
Она качала его, шептала на ушко нежности. Его дыхание постепенно становилось ровнее, а маленькое тельце расслаблялось. Через пять минут он совсем успокоился и с любопытством начал оглядывать комнату. Но бог мой, как же от него пахло!
– Ты не против, если мы умоемся? – спросила она.
– Нет! – завопил он и выскользнул из ее рук на пол.
– Но ты же плохо пахнешь. Нам нужно принять ванну.
– Нет! – Он топнул ногой и затряс головой.
– Я не причиню тебе вреда.
– Нет, нет, нет! – Он сорвался с места и побежал к двери.
– Подожди! – крикнула Сьюзен. Чем она так его напугала? – Прости меня. Вернись!
И тут она увидела его лицо. Мальчик улыбался. Он просто играл в догонялки.
– Вернись, грязнуля! – Она засмеялась и побежала по ступенькам, пытаясь поймать его. Не тут-то было. Он был уже по другую сторону холла, в библиотеке.
– Где же он? Куда он спрятался? – приговаривала она. – Думаю, мне одной придется съесть все печенье.
Услышав хихиканье, она обернулась и закрыла лицо руками. Мальчик выглянул из-за угла.
– Вот ты где! – воскликнула она.
Он смеялся, поднеся кулачки ко рту. Радость переполняла его.
– Ты любишь печенье?
Не убирая рук ото рта, он кивнул.
– А ты пойдешь со мной в ванную?
Он снова кивнул.
– Вот и хорошо. Идем.
Сьюзен протянула руку. Малыш подбежал к ней и ухватил ее за палец. Когда их руки соприкоснулись, Сьюзен почувствовала, как потеплело у нее на сердце.
Три ванильных печенья, которые она предложила мальчику на кухне, исчезли мгновенно, и Сьюзен дала ему еще три.
– Пока хватит. Больше шести никто не ест. – Она улыбнулась тому, как по-матерински звучали ее слова.
Убирая на место коробку, она вдруг заметила записку, написанную неразборчивым почерком Бобби.
Дорогая Сьюз,
Я не мог спать и решил прогуляться, сделать кое-какие покупки. К завтраку вернусь.
Целую. Б.
Значит, его нет дома.
– Ну что ж, мистер грязнуля, – обратилась Сьюзен к мальчику. – Теперь пора помыться.
Она ожидала, что он снова затеет возню и его придется ловить по всему дому, но малыш прекрасно понимал: нужно так нужно. Он стал карабкаться по лестнице на второй этаж. Она догнала его уже в детской, где он разглядывал плюшевого тигра, которого Бобби подарили на работе для Стивена. Мальчику зверь явно приглянулся.
– Тебе нравится этот тигр? – Мальчик обернулся, широко улыбнулся и кивнул. – Хочешь, он будет твой?
Мальчик закивал еще энергичнее.
– О'кей. Тигр принадлежит тебе.
От его чистой радости у нее на глаза навернулись слезы.
– А теперь идем в ванную.
Ей вдруг пришла в голову дикая, нелепая мысль, что купание ребенка без разрешения его родителей, в сущности, преступление. Она разволновалась, частота пульса удвоилась. У нее в мозгу стремительно пронесся список законов, которые они нарушили за прошедшие несколько часов.
О господи! – подумала она. – Я попаду в тюрьму. Но что они сделали плохого? Только лишь спасли ребенка.
И убили человека.
Пусть так, но они не могли поступить иначе. Нельзя же было бросить ребенка на произвол судьбы. И она, безусловно, не могла позволить этому ужасному человеку его забрать.
– Скажи, как тебя зовут, мой сладкий? – спросила Сьюзен, пуская воду.
Казалось, что он ее даже не слышит.
– Хорошо, глупыш, но у тебя должно быть имя. – Она пощекотала его, и он засмеялся, но по-прежнему отказывался сказать хоть слово. – Ладно. Тогда мы будем звать тебя Стивеном. А ты можешь называть меня мамой.
Сумка жгла ей плечо, как будто весь автобус видел внутри пачку денег. Эйприл казалось, что деньги светились – эдакий большой неоновый сигнальный знак всякому в этом жалком квартале, кто готов без колебаний убить ее и за двадцать долларов, не говоря уж о тысяче семистах.
Надо было ей поторговаться. Надо было дожать перекупщика. Ведь завтра, вернув сына, она будет корить себя за то, что оказалась такой тряпкой. Но в данный момент ей нужна была тысяча долларов, чтобы избавить Джастина от страха и страданий.
Когда Эйприл пошла к выходу, водитель автобуса странно на нее посмотрел, словно спрашивая, понимает ли она, в каком месте окажется. Выходя, она поблагодарила его легким кивком. Как так получается, удивлялась она, что все знают, где живет Патрик Логан и чем он занимается, и только полиция никак не может его вычислить?
Квартал выглядел еще хуже, чем четыре года назад, когда Эйприл его покинула. На нее нахлынули воспоминания, которые, как ей казалось, навсегда изгнаны из ее памяти. Она тогда зарабатывала на жизнь стриптизом, но ни разу не поддалась напору со стороны Патрика Логана, желавшего присоединить ее к своей своре шлюх. Это было единственное, чем она могла гордиться в те страшные времена.
