Мокрухтин сидел неестественно прямо в кожаном кресле и поглаживал его, а перед ним на стене висел портрет Бенджамина Франклина со стодолларовой купюры; клиент смотрел на него не отрываясь и видел уже не лицо на портрете, а зеленое обрамление с английскими словами о достоинстве купюры и улыбался.
— Евгения Юрьевна, — тоже улыбаясь во весь рот, сказал Барсуков, — примите, пожалуйста, у Федора Степановича.
Федор Степанович вздрогнул и потянулся к дипломату.
Как только Мокрухтин покинул кабинет, Евгения встала:
— Еду на встречу с Иваном.
— Добро, — все еще довольно улыбаясь, кивнул Барсуков. — Назначаем на завтра?
— Посмотрим, — обернулась она. — Как сложится. — И вышла.
Мокрухтин спиной стоял у выхода, ему отмечали пропуск. Евгения свернула на черную лестницу и оказалась во дворе, где ожидала ее «Ока» с тонированными стеклами. Сквозь узоры чугунной решетки Евгения следила, как он направился к запасному выходу особняка шахматной федерации, выходящему своим фасадом на Гоголевский бульвар. Пока Мокрухтин не вошел в здание, она ждала в машине с включенным двигателем. И только потом медленно тронулась вслед. Выехав на бульвар, она застала его на выходе из шахматного клуба. Пройдя особняк насквозь, Мокрухтин появился перед своими охранниками, поспешно вылезшими из джипа «Чероки» навстречу хозяину.
Отметив про себя его странное поведение, Евгения тем не менее не очень удивилась. Клиенты у них бывали самые разные, бывали и такие, которые боялись собственных телохранителей; держали их больше для престижа, нежели для личной безопасности, естественно, не доверяли им, подозревая, что они подкуплены конкурентами. Что ж, подозрения не всегда беспочвенны!
Джип с трудом полз по узкой проезжей части Гоголевского бульвара, на тротуаре которого плотно стояли припаркованные машины, багажниками вылезая на дорогу. Маленькая юркая «Ока» Евгении с легкостью держалась за джипом, пропустив впереди себя еще три машины. Выехали на Пречистенку. Перед Садовым кольцом остановились на светофоре. Евгения опустила голову, чтобы ее не узнали из джипа. Загорелся зеленый. Машина с Мокрухтиным пересекла Зубовскую площадь и втянулась в ущелье Большой Пироговской. «На «Спортивную» он, что ли, едет?» — подумала Евгения. Нет, Мокрухтин свернул на Еланского. Евгения еле успела перестроиться с левого ряда на правый поворот. Все-таки мужчины в Москве джентльмены, позволили женщине проехать. Джипу-то хорошо, он никого не спрашивал, пер напролом, все от него шарахались — и не потому, что боялись, что он их помнет, нет, боялись, что они его поцарапают и покраска этого «Чероки» будет стоить столько же, сколько их машина.
С улицы Еланского, презрев все правила движения, джип бибикнул машинам, идущим навстречу, и те покорно притормозили, дав совершить ему левый поворот, хотя там была двойная сплошная линия. Евгения на своей «Оке» не знала, что и делать. Джип свернул на Второй Тружеников переулок, Евгения проехала дальше и тоже, выждав момент, сделала левый поворот. Вернулась. Джипа нигде не было. «Во дворе», — догадалась Евгения. И она начала прочесывать один двор за другим. Удача улыбнулась ей: джип стоял у подъезда старого пятиэтажного дома с лифтом, пристроенным к наружной стене. Когда она увидела машину, кабина лифта остановилась на четвертом этаже, через некоторое время пошла вниз. Из дверей подъезда показались охранники и сели в джип, который тут же уехал.
Евгения следила за ними и думала. Потом «Ока» развернулась и поехала в магазин женской одежды, который располагался на Новом Арбате. Там Евгения купила себе черное платье из жатого крепдешина и босоножки на плоской танкетке, заехала в глухой двор и переоделась прямо в машине. Голубой костюм аккуратно сложила на заднем сиденье, спрятала в пакет, который с платьем ей вручили в магазине, и тронулась в обратный путь.
«Оку» Евгения бросила во дворе за квартал от дома Мокрухтина. Прежде чем выйти, внимательно осмотрела себя в зеркале, надела черные очки, закрывавшие половину лица, оглянулась по сторонам и вылезла из машины. Пошла она не напрямик к дому Мокрухтина, а сделала зигзаг. К подъезду приблизилась с другой стороны. Вызвала лифт. На четвертом этаже вышла. Четыре двери. Какая? Какая-то звериная интуиция проснулась вдруг в ней. Так уверенно подойти к нужной двери, позвонить, спокойно подождать, когда откроют, — было такое ощущение, что это не она стоит у двери, что это не она нажала кнопку звонка, а другая женщина, та, что стоит в стороне у лифта и наблюдает за ней, как она подняла руку и звонит в дверь. Впрочем, может, это ей показалось чутьем, интуицией, а на самом деле где мог скрываться Мокрухтин, как не за стальной дверью с двумя замками и глазком в центре?
Дверь стала открываться. Евгения слышала, как щелкают запоры, потом к глазку прильнул глаз, она улыбнулась и подняла очки, хозяин узнал и открыл. В проеме стоял Мокрухтин в синем спортивном костюме, разинув от неожиданности рот. Черный ангел прилетел. Пока тот не исчез, Мокрухтин протянул руку и втянул ангела в квартиру, и Евгения краем сознания почувствовала, что та она, которая стояла у лифта, медленно двинулась вслед. Дверь закрылась. Связка ключей легла в карман спортивной куртки Мокрухтина. Левой рукой он все еще держал ее за руку. Потом резко развернул к себе, и она, улыбаясь онемевшими губами, промолвила:
— Вы сказали, я вам нравлюсь. Я пришла.
Спустя два часа она позвонила из автомата в офис. Трубку схватил Барсуков:
— Ты где?
— У Киевского. Он не приехал.
— И давно его ждешь?
— Больше часа.
— Вот гад! Это уже не первый раз. Завтра я его найду и выскажу все, что думаю. Мы были у Киевского вместе, слышишь? Вместе! А сейчас поезжай домой.
Евгения вышла из автомата и направилась к машине. На ней был все тот же голубой костюм. Теперь, после звонка Барсукову, она молила Бога, чтобы Иван не показался. Вдруг она сядет в машину, а он идет. Скорее уехать!
Но далеко уехать Евгения не смогла. Нога, которой она нажимала на газ, внезапно отнялась. Тело сотрясала дрожь. Евгения спустилась к набережной и припарковала машину к обочине. Некоторое время сидела неподвижно, не зная, что делать. Потом сознание стало проясняться. Главное — это снять стресс. В аптечке есть валокордин. В нем фенобарбитал. Евгения с трудом перегнулась через спинку кресла, зацепила чемоданчик с аптечкой, достала флакон и высосала его до половины. Постепенно ее начало отпускать, нога вновь обрела чувствительность, но тело оставалось ватным и появилась какая-то заторможенность, замедленность реакции, вялость. В таком состоянии не только вести машину, но и самостоятельно доехать на городском транспорте до дому она не сможет. Евгения с трудом выбралась из «Оки» и остановила такси.
— На Остоженку.
Весь путь она дремала. Водитель с участием поглядывал на нее, чувствуя запах валокордина, который наполнил салон. Он все хотел спросить: «Вам плохо?» — но так и не решился ее потревожить.
Дома Евгения передала свекрови ключи от машины и даже сумела сказать, что та сломалась и где она ее оставила. А сама, чувствуя непреодолимую тяжесть, пошла спать. Муж, вернувшись с работы, застал испуганную мать и спящую в спальне жену. Уже поздно вечером он пригнал машину и на цыпочках, стараясь не разбудить, лег рядом. Запах валокордина витал в комнате.
В два часа ночи из слухового окна на крышу дома 2/3 по Второму Труженикову переулку вылез Герман. Над домом висела луна. Чтобы его силуэт не был заметен, мужчина лег на железную кровлю и, стараясь не греметь, съехал до дождевого желоба. Держась за нейлоновую стропу, перебирая ногами по стене, он стал спускаться вниз. Обогнул балкон пятого этажа, а на четвертом перебросил ноги за перила и плавно опустился по стропе на пол. Балкон был пуст, и только в углу чернела табуретка. Балконная дверь открыта, шторы задернуты.
Герман вынул пистолет с глушителем, отвел занавеску. В глубине комнаты на кровати лежал Мокрухтин. Последовал еле слышный хлопок. Спящий даже не дернулся. Герман подошел вплотную, включил фонарик и обомлел: Мокрухтин скончался отнюдь не от выстрела, а от многочисленных ножевых ран, исколовших синюю от татуировок грудь. Лицо его закрывала книжка. Герман приподнял ее. Ошибки не было — Мокрухтин. Рядом нож. Кровь пропитала всю постель и лужей застыла на паркете. Герман тут же выключил фонарик и, держа оружие наготове, осторожно заглянул в соседнюю комнату. Никого. Кухня, ванная, туалет — никого. Входная дверь заперта.
В прихожей он почувствовал слабый запах духов. В голове его тут же выстроилась цепочка: голый Мокрухтин — отчаянные удары ножом в грудь — закрытое книжкой лицо — духи. Неужели женщина?
Держа в правой руке пистолет, левой он отодвинул в сторону дверцу трехстворчатого шкафа. В первом отделении висели костюмы Мокрухтина, но женских ног из-под них видно не было. Второе отделение: плащи, пальто, дубленки — и здесь ее нет. Отделение третье: коробки с обувью — пусто.
