Челноков смял папироску и старательно погасил в пепельнице каждую искру отдельно.
— У переезда долго стоял. Потом два ската менял. Раньше не обернулся.
— Плохо обернулся, Сергей Дмитриевич. — Сурин встал, подошел к маленькой вешалке, прибитой у двери, и приподнял рукав висевшего на ней рабочего пиджака. У самого края расплылось неровное, темное пятно. — Кровь?
— Кровь, — согласился Челноков.
— Откуда?
— Из носа.
— В четверг шла кровь?
— В четверг.
— Одевайся, Сергей Дмитриевич, поедем.
— Куда?
— На Дворцовую. И пиджачок захватим.
Челноков посидел, подумал, потом встал и обеими руками натянул кепку.
3
В коридоре четвертого этажа Сурин оставил Челнокова на скамье, а сам, стараясь быть сдержанным, прошел к Соколову.
— Привез, мой генерал, — начал он с шутливой официальностью и не удержавшись, подскочил к Соколову, хлопнул его по спине и воскликнул: — Молодец, Виктор! Правильно меня нацелил. В цвет!
Соколов пригладил редкие волосы, скрывавшие молодую лысину, и обрадованно переспросил:
— Верно?
— Точно! В самое яблочко попали!
Сурин рассказал все, что слышал и видел в квартире Челнокова. Соколов еще больше повеселел:
— Давай его сюда.
Заполнив первую страницу протокола общими сведениями, Соколов спросил тоном сочувствия в голосе:
— И часто у вас кровь идет носом?
— Не часто, но бывает.
— К врачу вы ходили по этому поводу?
— Не ходил.
— Что ж вы так небрежно к своему здоровью относитесь? Где же это у вас случилось?
— В машине… Сидел за баранкой, думал пот, — рукавом вытер, вижу кровь. Чистыми концами зажал, голову поднял и остановилось.
— Только рукав пиджака запачкали или еще что?
— Может еще что, — не помню.
Сурин, сидевший напротив Челнокова, подался вперед и, уставив на шофера холодные глаза, нанес подготовленный удар:
— А рубаху почему замывал?
Розовые пятна расплылись по скулам Челнокова.
— Попало и на рубаху.
— Кто с вами еще в машине был?
— Никого.
— А вы припомните.
— И припоминать нечего, — один ехал.
Началась та утомительная стадия допроса, когда следователь старается подвести преступника к признанию еще не названного преступления, а допрашиваемый упрямо настаивает на ложных показаниях, ожидая пока перед ним раскроют все карты.
Соколов круто сменил тему вопросов.
— Скажите, Челноков, вы Бондареву Екатерину Петровну знаете?
Челноков от неожиданности широко раскрыл глаза.
— Знаю… Дрова ей возил.
— Когда вы ее видели в последний раз?
— Прошлым летом.
— А в этом году?
— В этом не видел. По телефону насчет дров разговаривал, а видеть не видел.
— О чем же вы по телефону разговаривали?
— Она хотела, чтобы я на этой неделе дрова привез, а я ей сказал, что сухих сейчас нет. Обещал привезти к концу месяца.
— А в четверг вы зачем к ней заезжали?
Челноков еще больше удивился.
— В четверг? К ней? Да я же говорю, что и в глаза ее не видел.
— Зачем говорите неправду? — вмешался Сурин. — Говорите все как было, вам же лучше будет.
Шофер посмотрел на Сурина, потом на Соколова, вытащил из кармана папиросу и как-то небрежно отрезал:
— Ошибаетесь вы, товарищи начальники.
Открылась дверь и в комнату вошел майор Прохоров. Он что-то шепнул Соколову и положил перед ним несколько листков бумаги.
— Выйдите, Челноков, в коридор, — сказал Соколов, — посидите там.
Шофер вышел и Соколов вполголоса прочел заключение Научно-технического отдела. Следы на фарфоровой вазе принадлежали двум разным лицам. Один из следов совпадал со следом, оставленным на замке сундука, другой… — Соколов перечитал эти строки дважды, — другой был идентичен следу, оставленному на бокале рукой Галины Гуровой.
Майор ушел, оставив Соколова и Сурина в глубоком молчании. Зазвонил телефон. Соколов выслушал какое-то донесение, положил трубку и скучным голосом сказал:
— Сегодня на похоронах Бондаревой Гурова, подойдя к гробу, воскликнула: «мамочка, прости меня!» и упала в обморок.
Сурин вскочил:
— Я поеду, Виктор.
— Куда?
— Привезу невестку.
— Не нужно.
Сурин сел и положил руки на стол.
— Слушаюсь, товарищ старший.
— Ты не горячись, Глеб, — своим возмутительно спокойным голосом посоветовал Соколов. — Давайте разберемся. Эти отпечатки еще ничего не доказывают.
— Какие тебе еще нужны доказательства? Она призналась, что видела в этой вазе облигации? Призналась. Умолчала о том, что брала вазу руками? Умолчала.
— А мы ее об этом и не спрашивали. Может быть, она и сама сказала бы, что трогала вазу.
— А для чего? Ваза стояла в углу, никому не мешала. Зачем она ее брала? Почему рядом с ее пальцами оказались пальцы грабителя? Я еще по протоколу заметил, что она замешана, а ты ее выгораживаешь.
— Полегче на поворотах. Думай о чем говоришь.
— Думаю! Я настаиваю: нужно арестовать Гурову и предъявить ей обвинение. А так только время теряем, даем преступникам возможность замести следы.
— А Челноков?
— Ну и что? Зубов сказал, что там действовало трое, — одна женщина и двое мужчин. Женщина — это она.
— Значит, по твоему, Гурова вошла туда с Челноковым?
— Да. Раз Челноков возил дрова старухе, мог он возить и невестке. Гурова знает боцмана. Боцман знает Челнокова. Так оно и вяжется.
— Значит третьим был…
— Боцман.
Соколов долго молчал. Он аккуратно сложил в папку все бумажки, подравнял их края и встал.
— Пойдем к полковнику.
1
Ранним утром 28 апреля инспектор Отдела регулирования уличного движения старший лейтенант Жуков, объезжая свой участок на правом берегу Невы, резко затормозил мотоцикл на повороте к Пискаревскому проспекту. Его внимание привлекли жарко сверкнувшие на солнце кусочки стекла. Они валялись на снегу у обочины и опытный глаз Жукова безошибочно узнал в них осколки автомобильной фары.
Глубокий след колес, круто свернувших с проезжей части, и свеже-ободранная кора на стволе толстой липы свидетельствовали о недавней аварии.
Осколки были мелкие, шрам на стволе — глубокий. Значит, удар был сильным. Видимо, машина шла на большой скорости.
Жуков внимательно пригляделся к сугробу, образовавшемуся за зиму около дерева, и нашел то, что искал, — тонкие чешуйки зеленой краски, отвалившейся от помятого крыла. Жуков собрал в бумажку осколки стекла и крупицы краски. Потом он измерил ширину колеи и расстояние от земли до шрама на дереве. Теперь ему было ясно, что беда приключилась с грузовой машиной марки ГАЗ-51.
Чем была вызвана авария? Превышением скорости? Наездом? Неисправностью рулевого управления? Кому принадлежит машина? Кто сидел за ее рулем? Какие последствия аварии? Ответы на эти вопросы требовала безопасность городского движения.
Ни в отделения милиции, ни в ОРУД никаких сообщений об авариях на этом участке не поступало. Должно быть, шофер побитой машины добрался до гаража и никому о происшествии не сообщил.
Проверка ближайших автохозяйств также ни к чему не привела. Пришлось организовать поиски по всему городу. И только к концу второго дня по путевым листам удалось установить гараж, в который поздней ночью 27 апреля вернулась машина с правого берега Невы. Нашлась и машина. Все сомнения отпали после первого же осмотра. Нетрудно было доказать, что стекло правой фары вставлено совсем недавно, а крыло тщательно выправлено и закрашено зеленой краской.
Диспетчер гаража недовольно заметил:
— От вас ведь уже приходили.
— Кто приходил?
— Из милиции, не знаю, кто, в штатской одежде. Тоже машину осматривал и справлялся о Челнокове.
Значит, не просто авария, если уголовный розыск заинтересовался, — решил Жуков. Он вторично, еще внимательней осмотрел машину. В кабине, на спице штурвала и на резиновом коврике Жуков обнаружил маленькие пятнышки засохшей крови.
Водитель машины Челноков оказался выходным и Жуков поехал к нему на квартиру. Говорливая женщина, отворившая ему дверь, сообщила, что Сергея дома нет, что к нему приходил какой-то мужчина, который сначала назвался приятелем, а потом оказалось, что Сергей его вовсе и не знает. Они о чем-то поговорили в комнате, потом вышли и Сергей был очень расстроен и даже не посмотрел в ее сторону.
Жуков отправился докладывать начальству.
2
Филиппов доехал с боцманом до Нарвской площади. Оттуда они пошли пешком. Вид у боцмана был удрученный и Филиппов проникся к нему сочувствием.
— Вспоминай, — посоветовал он, — по какой стороне шли?
— Вроде как по этой.
— Может какие приметы запомнил, — магазин, аптеку, парикмахерскую, — подсказывал Филиппов.
