– Тихо, ребята, - я услышал еще дале
кий, но явно близящийся шум трактора.
Мы замерли в надежде. На что? Нас трое, даже в «Кировец» всем составом не влезем.
Но, стало быть, везет не только дуракам и пьяным: за деревьями в поле показался радостный свет фар, и нам подали великолепный экипаж - работягу-трактор, запряженный в громадную телегу с соломой.
Мы помахали ему, он остановился. Тракторист приглушил двигатель, спрыгнул к нам - молоденький совсем парнишка, допризывник.
– Ты куда так поздно? - спросил я.
– Да в «Ключики», - охотно, будто только и ждал этого вопроса, отозвался он. - И правда, припозднился. Закурить найдется?
– Ты нас до поворота на «Бирюкове» не захватишь? - Паренек показался мне славным, и я рискнул назвать конечную точку нашего отступления.
– А чего ж - нет? Захвачу. ГАИ здеся не бывает.
Мы закурили, стоя в свете тракторных фар, дивясь на наши длинные тени и обласканные мирным рокотом приглушенного дизеля, смешанным запахом масла, солярки, соломы. Впервые стало спокойно на душе, что-то разжалось в ней колючее. А может, просто навалилась усталость в конце пути, когда все все равно и даже опасность прячет в норе свою змеиную голову.
– А ты мне знакомый, - вдруг сказал паренек Прохору. - Я тебя по телевизору видел. В Белом доме, на трибуне.
С каждой его фразой Прохор отступал на шаг, пока не растворился в темноте. Паренек рассмеялся:
– Да ты, мужик, не волнуйся. Мы с батяней - за красных. - И тут же честно уточнил: - Правда, маманя наша пока за белых. Но мы ее перевоспитаем. Поехали, что ли? Ты, дамочка, в кабинке, а вы - наверх. Заберетесь?
– Заберемся, - сказала Яна. - Я на сене поеду.
– Да где ж я тебе его возьму? - удивился паренек.
– А это что? Целая телега. Тебе жалко, да?
– Так это же солома!
– Большая разница! - фыркнула Яна.
– Это как кому, конечно, - рассудительно не согласился паренек. - Коровы вот разбираются.
– Я ж не корова!
– Не корова, - опять засмеялся он, - больше на козу похожа. Упрямая, видать, бодучая.
Прохор тоже неосторожно рассмеялся, и Яна тут же влепила ему:
– А вот этот, с трибуны, козел, да?
– Ну, - уклонился парень, - кто его знает… По виду сразу не скажешь. Поехали, что ли?
Прохор нащупал в соломе веревку, кряхтя, взобрался наверх, протянул Яне руку. Я сложил ладони в замок, подставил ей «ступеньку». Она легко взлетела наверх… и тут же обрушилась мне на голову, потому что козел Прохор не сумел поймать ее руку…
…Урчал трактор, бежал впереди него свет фар, скрылись за облака звезды, телега плавно колыхалась, как корабль на мерной волне.
Мы чурками блаженно лежали на соломе.
– Какие звезды! - мечтательно произнесла Яна, задумчиво глядя в небо.
Сейчас что-нибудь отмочит.
– Какие тебе звезды? - ворчливо пробормотал Прохор. - Где?
– Там… - романтично протянула Яна. - Там… за облаками. Скажешь их там нет? Слушай, Проша. - Она так стремительно села, что едва не свалилась с телеги. - Будь другом - пройдись немного пешком. Километров двадцать, а? Я так по мужу соскучилась! - Она умоляюще прижала руки к груди. - Оставь нас наедине. Я одарю его своей любовью, и он, обласканный сверх меры, заснет глубоким сладостным сном, приклонив свою седую, не раз битую голову на мою белоснежную грудь, а? Красиво? То-то. - Уже другим тоном, в форме приказа: - А ну слезай, а то пристрелю…
– Кстати, - спросил я, - ты пистолет из бардачка забрала?
Яна ахнула и промолчала.
– Корова!
– Стало быть, так, - покорно согласилась она. - Или коза.
Зря, конечно, я на нее собак спустил, моя ведь вина… Я взял ее за руку, она вздохнула.
У поворота на «Бирюково» мы слезли с телеги. Точнее, свалились - ноги уже не держали.
– Как тебя зовут? - спросил я парня.
– Ковалевы мы. Семен Михалыч…
– Ну, спасибо тебе, Михалыч, выручил. Расплатиться нам с тобой нечем. Не при деньгах еще. Но, может, и мы когда тебе сгодимся.
– Может, и сгодитесь. Мы тут рядом обитаем, в «Ключиках». Ферма у нас. Заходите когда, рады будем.
И мы расстались. Чтобы в самое ближайшее время встретиться вновь. По поводу куда более серьезному, чем случайная попутная дорога в ночи.
– Ну, ребята, последний рывок, - с такой унылой бодростью произнес я, что самому стало противно.
Сейчас моя команда взбунтуется и устроит лежачую забастовку под кустом. До утра.
– Я пешком не пойду, - заявила Яна. - Проша, донесешь меня вон до того дерева - я тебя поцелую.
– Очень надо, еще бешенством заразишь, - торопливо отказался от своего счастья Прохор.
– А ты, милый, возьмешь меня на руки?
Взял бы, да самому впору на ручки проситься.
Мы поплелись по тропке, суетливо петляющей по лесу рядом с дорогой. Из последних, стало быть, сил. На любви и ненависти - неплохой, кстати, допинг. Рекомендую.
…Где-то за полночь я прижался спиной к деревянным воротам фермы и заколотил в них пяткой.
В доме вспыхнул свет, стукнула дверь, и замелькал меж деревьев желтый неяркий огонек керосинового фонаря.
Подняв его над головой, фермер оглядел нас, узнал Прохора и обрадовался. Странно. Просто так нормальный человек ночным гостям не радуется.
Мы прошли в дом, плюхнулись на лавки. Бирюков стал деловито собирать на стол. Без дурацких вопросов типа: «Может, вы с дороги откушать желаете?» Яна спотыкалась на ровном месте, но сноровисто помогала ему, и через пять минут мы уже поднимали по первому стакану.
Бирюков одобрительно поглядывал на нашу работу. Подогревал, подкладывал, нарезал, доставал из банок, нырял за добавками в погреб, наполнял стаканы.
Наконец мы ненадолго прервались, закурили. Ждали, кто первым начнет расспросы.
– Саныч, мы поживем у тебя, а? - не выдержал Прохор.
– Живите. Лишний рот нам не горе.
– Но… У нас нет денег… Ничего нет. Прокормишь?
Саныч пожал плечами.
– Отработаете. Или под забором издохнете.
– Ну ты сказал! Ну шуточки!
– Ты первый начал, - усмехнулся Саныч. - Я что, не понимаю, откуда вы взялись? Правда, на долго не рассчитывайте, я ведь сворачиваюсь… Чайку попьете?
– Что так? Совсем прогорел? Разорился? - подскочил Прохор. Он в свое время делал серию очерков о Бирюкове как об одном из первых российских фермеров и очень ревностно следил за его безнадежным единоборством с государством и всеми иными бандитскими структурами, которые нагло наживались на трудах и бедах наших кормильцев.
– Другое тут дело, - уклонился Саныч, вновь берясь за бутылку. - Об этом завтра поговорим. А вам в баньку с дороги надо, после трудов ваших - я нынче топил.
Темнит что-то радушный фермер, на Прохора поглядывает, будто знак какой дать хочет. Потому и баньку придумал. Чтобы разделить нас на время, пошептаться.
Да я, стало быть, не против… баньки. Тем более что Яна уже с головой нырнула в нашу сумку, копалась в ней, бельишко отбирала.
– Я ведь, Прохор Ильич, баньку-то новую сложил, все путем - и парилка-каменка, и сауна, можно и в пруд макнуться, кто отважный. А вот в старой вы поживете. Она хорошо стоит, в глубине, вас там чужой глаз не побеспокоит.
Не прост, Саныч, не прост. Недоверчив, осторожен.
Что-то его царапает, какая-то заноза торчит. Что-то, стало быть, не то…
Хватит, Серый. В баню пора. Яна вон уже на пороге приплясывает в нетерпении, узелком трясет.
– Ты только не визжи, - сказал я ей, когда начал раздеваться.
Яна в это время щебетала за моей спиной и, когда я стянул рубашку, пискнула, как попавшаяся кошке в зубы малая птаха, надолго замолчала.
– Клянусь тебе, Серый, - глухо сказала она, - я тебя не брошу… до тех пор, пока мы с ними не рассчитаемся. По полной программе.
И не только за себя. За тех, кто уже сам не сможет это сделать. Счет большой будет.
– Мочалкой тебя трогать нельзя. - Она намылила ладони и стала осторожно гладить мне спину, воркуя: - Что может быть нежнее женских рук, да, Серый? И женской души. Ты никого не забудешь? Так не больно?… Ты список составь. Повернись… И мы будем отмечать наши казни галочками. По мере исполнения приговора.
– Крестиками, - поправил я. - Мне так милее, стало быть…
В пруд после бани я лезть не собирался, острых ощущений за отчетный период у меня и так было сверх всякой меры. Однако пришлось. Яна всегда стремилась брать от жизни все хорошее, что она может дать. Такой вот у нее менталитет. Она и тут не стала раздумывать и неразумно плюхнулась в ледяную воду.
Вот это был вопль! В нем с огромной силой сконцентрировалось и вылупилось все пережитое за последние часы, неизведанный доселе восторг и ужас. Он ринулся к шарахнувшимся тучам, и под его мощным напором задрожали появившиеся в просвете звезды.
Выполнив свой долг, Яна пошла ко дну. Уже молча.
Я прыгнул за ней, выбросил ее на берег, выскочил сам, накинул на нее полотенце и стал растирать.
В этот момент послышался дробный топот ног, и из темноты вылетели на помощь Са-ныч и Прохор. У Саныча (это очень интересно!) в руках было ружье, у Проши - топор.
