Ознакомительная версия.
Сколько раз я сталкивалась с тем, что стоит мне завести знакомство с замужней женщиной, как первый ее вопрос о том, есть ли у меня муж, семья, ставил меня в тупик. Но потом я поняла: это водораздел, здесь проходит граница мира.
Незамужние женщины – как каста прокаженных. Их избегают и боятся. И жалеют. И это было для меня ненавистней всего – жалость людей, которых я презирала. И вообще жалость для меня как нож по сердцу. Еще давно я поклялась, что никто и никогда не будет меня жалеть, я просто не позволю этого.
Я сильная независимая женщина, и почему я должна считать себя человеком низшего сорта? По какому праву? И кто это решил?..
Ты же справишься, шептала я бессонными ночами, глядя в потолок. Ты сильная. Ты должна справиться. Динка не виновата, что ей всю жизнь хотелось иметь семью. Это было ее манией, пунктиком.
С Динкой мы виделись все реже и реже. Звонки становились все короче и необязательней. Простая перекличка между двумя мирами-галактиками из серии: «Как дела и что делаешь»… Динка стремительно отдалялась, а я по-прежнему вращалась на своей орбите и не собиралась с нее сходить. За последний год мы виделись вообще раз шесть-семь, и это не вызвало у нас никакого удивления. Наверное, мы обе уже в душе смирились с существующим порядком вещей, установленным не нами и не сегодня. Каждый должен пастись среди своих и в своем стаде. Замужние с замужними, одинокие с одинокими…
К тому же Мишка меня сразу невзлюбил, с первого взгляда. Он сразу распознал во мне своего врага: кожей, нюхом, звериным чутьем. Для него, самца с самомнением, я была настоящим врагом, который мог подвигнуть его домашнюю курицу на бунт и на сопротивление. Он понял все правильно. Вот только Динка бунтовать не собиралась; ее устраивала собственная жизнь, больше похожая на медленное умирание. Но это была моя точка зрения, не совпадающая с мнением большинства. И я не собиралась ее никому навязывать.
Однако ее последний крик-вопль, просьба, чтобы я провела Новый год с ней, укрепил меня в мнении, что в Динкиной жизни что-то идет не так. Поэтому она и призвала меня на помощь. Я всегда была для подруги палочкой-выручалочкой, истиной в последней инстанции и Терминатором, готовым сражаться за нее со всем миром.
И вот теперь исчезнувший Мишка только подтверждал мою мысль – что Динка все это время молчала, не желая посвящать меня в свои семейные проблемы. Но дело – дрянь, и поэтому она призвала меня, старого солдата на заслуженной пенсии, к новым сражениям, от которых я чертовски устала.
Еще во дворе я увидела Даню и Сеньку и помахала им рукой. В ответ около моего уха просвистели снежки, и я погрозила им кулаком.
Динка с несчастным видом сидела на кухне: уголки губ были опущены, и она нервно теребила тряпку, которой вытирала с кухонного стола.
– И что здесь случилось? – сказала я нарочито бодрым голосом. Так врач приходит к безнадежно больному и пытается шутками-прибаутками отвлечь его от болезни.
– Мишка пропал. У меня плохое предчувствие.
– Найдется!
– А если он… как Игорь.
– Фантазия работает, подруга! – усмехнулась я и взяла ее руку в свою. – Успокойся, твой Мишка уже на пути к дому. Куда он уйдет? Чего ты выдумала.
– Он вообще в последнее время стал каким-то другим.
– Тоже – предчувствия? – хмыкнула я.
Динка обиделась.
– Я серьезно. А ты хохмишь!
– Ладно не буду. Выкладывай. Я слушаю тебя.
– Во-первых, год назад Мишка потерял работу и очень переживал по этому поводу.
– Ты мне об этом ничего не говорила. Могла бы позвонить. Я бы ссудила тебе деньги. Без проблем.
Динка заерзала на табуретке.
– Ну… я хотела справиться сама, и потом я думала, что это – временно. Да и неудобно как-то у тебя деньги просить.
– Неудобно делать другое. А мы же подруги. Кроме того, у тебя двое детей. Как ты одна корячилась-то?
– Я работала за двоих, взяла еще полставки, занималась репетиторством. Было, конечно, нелегко. Но четыре месяца назад Мишка устроился на работу.
Я прикинула в уме.
– Значит, восемь месяцев он сидел на твоей шее.
Динка промолчала.
– И что дальше? Куда он устроился-то?
– В российско-германскую фирму. С приличным капиталом.
– Сам или длинная мохнатая лапа?
– Бывший одноклассник Гера Савельев подсобил. Если бы не он… Мишка так и сказал: «Если бы не Герка!»
Я всегда знала, что сильной половине человечества везет в этой жизни незаслуженно. Там, где бабе нужно вылезти из себя, чтобы застолбить новое место работы или пойти на повышение – мужикам достаточно крепкого молчаливого рукопожатия, совместной поездки на рыбалку, звонка бывшему однокласснику и – теплое место в кармане.
– Зарплату он сразу стал получать приличную. Но… Мишка сильно изменился.
– Вот с этого места поподробнее, как говорят следователи на допросах.
– Он стал больше времени проводить вне дома, куда-то уходить по вечерам. После работы задерживался, говорил, корпоративные мероприятия. Пару раз соврал, что едет к матери, хотя я перезванивала ей, и она с торжеством говорила, что его не было. Сдается мне, что она только и ждет нашего развода. Просто мечтает о нем. Хотя ей-то что от этого?
Я упрямо покачала головой.
– Ты не права. Ненависть свекрови к невестке почище классовой ненависти бомжа к олигарху. Она твердо убеждена, что ее сыночек достоин самого-самого лучшего. Принцесса любого европейского княжества или королевства – самый подходящий вариант. Ты на него не тянешь. Ты – женщина с ребенком, которая охомутала ее драгоценного Мишеньку. А что он-то тебе говорил?
– Врал. А я делала вид, что верю этому.
– Почему?
– Не хотела скандалов и выяснений отношений. И боялась, что он уйдет.
Динка пристально посмотрела на меня и с отчаянием выпалила:
– У него есть женщина. Я знаю.
– Откуда?
– Я пролистала его записную книжку. Она записана в конце и не по алфавиту. И поставлена галочка. Я позвонила ей пару раз и бросила трубку. А потом… – голос Динки задрожал. – Я недавно подслушала их разговор. Я пришла с работы пораньше и услышала, как он ворковал с ней по телефону: «Аня, Анечка! Мы с тобой в эдеме». То есть с ней ему как в раю. А со мной, значит, – Динкины глаза были полны слез… – И теперь его исчезновение. Здесь точно эта сучка замешана.
Все было странно. Но говорить об этом Динке значило сеять в ней преждевременную панику. А это было из разряда запрещенных приемов.
– И что ты хочешь от меня? – устало качнула я головой. Мне уже хотелось спать; душевное сидение с Егорычем меня несколько утомило, и теперь телу хотелось принять горизонтальное положение и расслабиться.
– Ты должна что-нибудь придумать.
– Знаешь, если честно, то ничего не лезет в голову, – призналась я. – Стычка с ментами, ночь в обезьяннике – не самое лучшее время препровождения для мозгов. Боюсь, что они у меня явно не в рабочем состоянии.
– Хорошо. Выспись. Двух часов тебе хватит?
– Надеюсь. Но если что – не буди. Дай женщине выспаться после трудового Нового года. Я дала ментам работу. Да меня за это премировать надо.
– Премию тебе никто не даст. И не надейся.
– Я уже давно ни на что не надеюсь. – И это была чистая правда.
«Крайне циничное существо», называли меня знакомые и коллеги, и я старалась их не разочаровывать.
– Где спать будешь? В гостиной или в детской?
– Ребятишки, чай, скоро придут? – спросила я, отметив про себя, что Динка не предложила мне спальню. Очевидно, это было для нее ритуально-священное место, куда посторонним вход воспрещен.
– Нескоро. Погода стоит хорошая, пусть в снежки играют. Ты три раза выспаться успеешь.
– Ну, если так… Одеяло у тебя найдется? Теплое, верблюжье? Под каким абы я не засну.
– Есть и такое. Сейчас принесу.
Через минуту я лежала в детской – на деревянной кровати под теплым коричнево-бежевым одеялом, именно таким, как я любила, – теплым, мохнатым и немного колючим. Я натянула его до самого подбородка и вскоре уже спала, не слыша, как Динка вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Проснулась я от того, что кто-то тихо тряс меня за плечо.
– Что? – вскрикнула я и подскочила на кровати. Свет в комнате был потушен, только слабый жидкий свет ночника, горевший у второй кровати, освещал детскую.
– Тише! – приложила она палец к губам. – Уже десять часов вечера. Дети спят в соседней комнате. Только что заснули.
– И сколько я проспала?
– Четыре часа подряд. Как будто бы ты работала в шахте.
– Общение с Егорычем, – зевнула я. – Он кого хошь утомит.
– Вставай, и пошли в кухню.
От плаксивости Динки не осталось и следа. Она была сосредоточенна. Волосы собраны сзади в жидкий хвостик. На носу – очки.
– Ты носишь очки?
– Только иногда. Я работала по ночам, зрение стало падать – пришлось обзавестись очками. Я жду тебя в кухне.
Я скинула одеяло и зевнула. Мишки еще нет дома, это ясень пень. Динка что-то придумала и будет претворять свой план в жизнь. Судя по ее виду, настроена она воинственно и легкого вечера для меня не предвидится. А жаль! Хотелось поесть и снова завалиться спать.
Ознакомительная версия.
