Лишь после падения диктатуры и установления монархии Севилья опять начинает возрождаться. Премьер-министром Испании и лидером социалистов становится уроженец города Фелипе Гонсалес. Именно по его предложению в девяносто втором здесь проводится вторая всемирная выставка. И на этот раз успех более чем очевиден. Кроме новых павильонов, построенных к выставке, в городе обновлены старые здания, отремонтированы дороги, реставрированы дворцы и храмы. Дан новый толчок развитию промышленности города, построена новая скоростная магистраль между столицей и Севильей, ставшей к тому времени четвертым городом страны.
Кроме того в девяностые годы интенсивно развивается туризм, и Севилья становится центром притяжения для многочисленных туристов.
В Севилье находится третий по величине христианский храм в мире. После собора святого Петра в Риме и собора святого Павла в Лондоне это самый большой храм, построенный к тому же намного раньше.
Дронго знал историю Севильи и бывал в потрясающем воображение храме, где был похоронен Христофор Колумб. Уже сидя в такси по дороге в отель Дронго подумал, что, если все закончится благополучно, он вызовет сюда Джил. Нужно только продержаться три дня, пока будут идти съемки, и дождаться отъезда группы. Только три дня. Три дня в Севилье.
Группа прибудет в город завтра утром. Неужели маньяк, который облил кислотой Ингебору и угрожал Ингрид Грайчунас, находится в группе и завтра рискнет появиться в городе?
Испанская сторона забронировала для них отель «Альфонсо Тринадцатый», один из самых роскошных отелей не только в Севилье, но и во всей Испании.
Здание было построено в восемнадцатом веке на месте дворца, принадлежавшего халифам, и затем переоборудовано в девятнадцатом в неому-дехарском стиле. И в девятнадцатом веке это был один из красивейших дворцов испанского королевства. С тысяча девятьсот двадцать восьмого года он становится роскошным отелем, о котором слагаются легенды.
Машина въехала во двор. Дронго вышел из машины. Предупредительный швейцар уже достал чемодан. Дронго поднялся по крутым ступенькам в холл отеля. Он впервые остановился в этом отеле и поэтому с любопытством осматривался.
Стойка портье находилась слева от входа. Справа бросалась в глаза вывеска магазина известной фирмы «Прада». В глубине виднелся атриум, внутренний дворик, в котором располагался ресторан.
Дронго обратился к портье:
— Для меня заказан номер.
— Будьте любезны, вашу кредитную карточку, — попросил портье.
«Надеюсь, здесь ничего не случится», — в который раз подумал или пожелал себе Дронго, протягивая кредитную карточку.
Он даже не мог себе представить, что завтра к исходу первого дня один из прибывших будет убит.
Дронго не любил спускаться к завтраку. И вообще не любил вставать по утрам, и в Европе тоже. Но в первые дни его пребывания в европейских странах и особенно в Америке сказывалась разница во времени, поэтому он обычно просыпался там раньше.
В Японии или в Китае подобного феномена не бывало, потому что время смещалось там в другую сторону и рассвет наступал раньше.
Именно поэтому Дронго проснулся в первый день своего пребывания в Севилье необычно рано и довольно долго лежал в постели, глядя в высокий потолок своего большого номера, выходившего окнами на проспект Сан-Фернандо.
Приняв душ и побрившись, он спустился вниз. На часах было около десяти, когда он вошел в ресторан.
Посетителей было немного. Он не любил плотно завтракать по утрам и поэтому, взяв булочку с сыром, прошел к столику и попросил официанта принести ему чашку чая. Проходившая мимо молодая женщина восхищенно обернулась и, улыбнувшись ему, прошла дальше.
«Фаренгейт», — понял Дронго.
По утрам запах парфюма бывал особенно сильным. Дезодорант, крем для бритья, лосьон после бритья и сам парфюм были одноименной фирмы, и в сочетании они создавали волну аромата, плотно окружавшую его по утрам. Другие парфюмы он не любил, за исключением мужской «Дюны», которую позволял себе по ночам. Но «Фаренгейт» он применял в течение многих лет и не собирался его менять, даже рискуя вызвать к себе повышенное внимание по утрам представительниц прекрасного пола.
К соседнему столику подошел мужчина лет пятидесяти. Он был чуть выше среднего роста, полноват, с несколько одутловатым лицом, большими мешками под глазами, в роговых очках, давно вышедших из моды. На нем была темная мятая шелковая рубашка и также мятые светлые брюки. Он попросил официанта принести ему кофе, после чего отправился к стойке с закусками и основательно нагрузил поднос едой. Когда он вернулся к своему столу, в зал вошла высокая женщина. На ней был светло-серый брючный костюм, в руках она держала темно-серую сумочку. Такого же цвета были и туфли. Видно, она понимала толк в моде. Положив на тарелку несколько ломтиков сыра и фрукты, женщина прошла к столу, за которым сидел незнакомец.
Дронго внимательно следил за обоими. Он понял, что перед ним режиссер Витас Круминьш и коммерческий директор Рута Озолинь. Очевидно, они уже успели приехать, разместиться в номерах и решили позавтракать.
— Доброе утро, — сказал по-русски Круминьш. Он учился в Москве, долгое время жил в Ленинграде и вообще предпочитал говорить по-русски, даже в Риге.
— Доброе утро, — сказала по-латышски Рута Юльевна. Несмотря на тяжелый переезд, она выглядела достаточно отдохнувшей. Дронго отметил, что у нее тщательно уложенные волосы. Очевидно, коммерческий директор считала, что умение хорошо выглядеть и быть подтянутой в любое время суток — часть имиджа.
— Я совсем не спал, — угрюмо буркнул Круминьш опять по-русски, — этот переезд меня чуть не убил. А сейчас я еще должен возиться с вашими дешевками.
— Говорите тише, — предупредила его Рута Юльевна. По-русски она говорила с заметным акцентом. — Вас могут услышать.
К ним подскочил официант.
— Вы говорите по-немецки? — строго спросила его Рута Юльевна.
— Немного. — В Испании большинство служащих высококлассных гостиниц говорит по-английски и по-немецки.
— Принесите мне кофе и молоко, — также строго потребовала Рута Юльевна. Ей было не больше сорока, и было видно, что она умеет ухаживать за своей кожей. И умеет отдавать приказы.
Официант бросился выполнять ее указание. Круминьш устало пожал плечами.
— Говори или не говори, все одно и то же. Вместо того чтобы заниматься делом и снимать фильмы, я мотаюсь по Европе, чтобы сделать несколько кадров ваших дешевок, которые все равно потом уедут в какую-нибудь другую страну.
— Вам не нужно было столько пить в самолете, — укоризненно произнесла Озолинь, — я вас просила…
— Ладно, — зло отмахнулся Круминьш, — хватит меня просить. Я не мальчик, и не нужно мне объяснять, как себя вести. И учтите, Рута, что я в последний раз согласился поехать с вашей группой. С меня хватит ваших девочек, ваших придирок, этого идиота Медниса. Ему в баскетбол нужно играть, а он заделался оператором. И считает себя крупным специалистом в этой области. Настоящий кретин…
— Перестаньте, — разозлилась Рута Юльевна, — вам лучше отсюда уйти. Скоро прибудет представитель встречающей стороны.
— А мне все равно… — огрызнулся Круминьш, — и хорошо мне уже никогда не будет. С тех пор как я перестал снимать фильмы, мне не может быть хорошо. Я уже десять лет ничего толком не снимаю. Только делаю халтуру. Да еще мне дают такого оператора, как Меднис. Я теряю квалификацию, работая с этим криминальным типом.
От возмущения Рута Юльевна перешла на латышский язык. Очевидно, она выговаривала режиссеру, который сидел и слушал, мрачно кивая головой. Закончила коммерческий директор только тогда, когда официант принес ей заказанный кофе и молоко.
Рута Юльевна сама смешала кофе с молоком и принялась неторопливо пить, осуждающе глядя на режиссера. Тот молча ковырял вилкой в тарелке.
— Вы знаете, что мне тоже не нравится Эуген Меднис, — перешла на русский язык Рута Юльевна, — но ему осталось работать только несколько дней. Потом мы с ним расторгнем контракт. Он слишком часто нас подводил. И я всегда говорила Андрису, что он может подвести нас в любой момент. И когда пропали деньги, я тоже ему говорила…
— Какое мне до этого дело. Он спортсмен, а не оператор, — отмахнулся Круминьш. — Может, вы еще пожалуетесь вашему костолому Балодису, чтобы он переломал мне кости, как он сделал это в Ницце в прошлом году с…
Рита Юльевна перебила его, снова заговорив по-латышски. Круминьш слушал целую минуту, а затем вдруг махнул рукой.
— Ладно, — вздохнул он, — может, вы и правы. Пойду приму душ. — Режиссер тяжело поднялся. — Я хотел поплавать в бассейне, но кто-то оставил эспандер на краю бассейна и тот упал в воду. Теперь чистят бассейн. Не нравится мне здесь.
