Может быть, ей казалось, но после разговора с Джо Вика стала замечать на себе чье-то постоянное внимание.
Однако ничего не происходило. Но это только усиливало тревогу. У Вики стали сдавать нервы. Она получила через знакомых медицинскую справку для Алеши на полгода и перестала водить его в школу. По сто раз на день она подбегала к окну и внимательно оглядывала двор. Через какое-то время она заметила, что в их дворе постоянно дежурят два человека. Они дежурили через день, каждый раз на разных машинах.
На семейном совете было принято решение спрятать Алешу у родственников. Викина тетя — Вера Федоровна — жила одна. Ее квартира, расположенная в другом районе, как им казалось, была идеальным местом. Но тревога за сына не покидала Вику. Она ожидала самого худшего.
И когда однажды в их квартире зазвонил телефон, Вика сразу поняла: то, чего она боялась больше всего на свете, произошло. Стеклянными глазами она смотрела на надрывающийся телефон, не в силах сдвинуться с места.
К телефону подошла мама.
Дрожащим голосом Викина тетка рассказала, что Алеша исчез. Пока она спала, кто-то пробрался в квартиру и выкрал ребенка.
Поняв по лицу матери, что предчувствия ее не обманули, Вика упала в обморок.
Приехавшая милиция не обнаружила никаких следов. Но одна из постоянно сидящих во дворе бабушек сообщила, что видела, как из подъезда выходил мужчина с мальчиком. Но мальчик шел охотно, поэтому она ничего не заподозрила. На вопрос, не был ли этот мужчина негром, она заявила, что никаких негров, кроме мальчика Веры Федоровны, в их дворе она сроду не видала, а мужчина был «наш».
Узнав об исчезновении внука, Викин отец по своим каналам тут же связался с посольством Намибии и пригрозил дипломатическим скандалом. Там ему ответили примерно то же, что и в первый раз. А когда он потребовал, чтобы его немедленно соединили с Джо, ему сообщили, что первый секретарь посольства Республики Намибия час назад срочно вылетел к себе на родину.
У Вики случился нервный срыв, и родители, всерьез опасаясь за ее психическое состояние, были вынуждены положить ее в больницу. Несмотря на то что Викой занимались лучшие врачи, ее состояние все ухудшалось. Длительный стресс грозил перерасти в шизофрению. Врачи качали головой и говорили, что ничего не могут обещать.
…Горностаев замолчал и посмотрел на Турецкого.
— Я прошу вас, Александр Борисович, — твердо сказал он, — заняться этим делом. Я прошу вас съездить в Намибию и вернуть сына матери. Иначе она сойдет с ума. Все документы и командировочные мы вам здесь, в МИДе, срочно подготовим. Борис Константинович Крылов лично поговорит о вашей командировке с генеральным прокурором.
От изумления Александр Борисович Турецкий лишился дара речи.
— Простите, Михаил Сергеевич; я вас правильно понял? — переспросил Турецкий, придя в себя. — Вы просите меня отправиться в Намибию и вернуть сына этой самой Вики? Я прошу вас, поймите меня правильно, мне действительно очень жаль, что так произошло, мне жаль родителей Вики, но почему вы просите об этом меня? Подобная поездка попросту не входит в мои служебные обязанности. Вы спокойно можете поручить подобную командировку кому-нибудь из своих сотрудников, знающих языки и диалекты всех этих намибийских племен и народностей. Они лучше справятся с этим заданием… — И уже более твердо, справившись с шоком от неожиданного поручения, повторил: — Извините, мне действительно очень жаль Вику, но я отказываюсь от этой странной миссии. Если я не ошибаюсь, именно ваше министерство занимается улаживанием подобного рода конфликтов. Почему бы вам не попробовать договориться на дипломатическом уровне?
— Я пробовал, — тихо сказал Горностаев, и Турецкий вдруг увидел на его глазах слезы. — Вика моя дочь.
Горностаев отвернулся.
— Мне очень жаль, Михаил Сергеевич, — запинаясь, проговорил Турецкий. — Я не должен был с вами так разговаривать. Мне следовало догадаться.
Горностаев резко повернулся к Турецкому:
— Александр Борисович, я вас умоляю, помогите мне. Моя дочь сходит с ума. Я могу никогда больше не увидеть собственного внука. Поверьте, я не стал бы обращаться к вам, если бы была хоть малейшая возможность решить этот вопрос собственными силами. Но ни я, ни даже министр не в состоянии повлиять на сложившуюся ситуацию. Я не знаю, что делать… Вы себя уже давно зарекомендовали невероятно способным и тонким детективом, вы сможете вытащить моего внука… если, конечно, согласитесь… — понурившись, с дрожью в голосе, грустно добавил чиновник.
Турецкий налил в рюмку коньяку и протянул ее Горностаеву:
— Успокойтесь, Михаил Сергеевич. Выпейте. Почему вы думаете, что, даже если я соглашусь взяться за это дело, у меня что-нибудь получится? Мои возможности гораздо скромнее, чем возможности министра иностранных дел. Если уж сам министр не в состоянии повлиять на этого проходимца Джо, то с какой стати Джо станет слушать меня?
— Вы еще не все знаете, Александр Борисович.
Горностаев подошел к своему рабочему столу и взяв какую-то газету, отдал ее Турецкому:
— Посмотрите.
Одна статья была обведена синей ручкой.
«Таинственная смерть намибийского дипломата.
Первый секретарь намибийского посольства в России Джозеф Ритуако был убит на днях в своей родной деревне в Республике Намибия. Президент республики Сэм Нуджома выразил свои соболезнования семье погибшего. Причины убийства расследуются».
— То есть Джо убили?
— Вы понимаете, что это значит, Александр Борисович? — лихорадочно заговорил Горностаев. — Это значит, что Алеша находится в чужой стране совершенно один. Я не знаю, что с ним. Никто не знает, что с ним. Что бы я лично ни думал о Джо, но по крайней мере, когда Алеша был с ним, я мог быть уверен, что мальчик в безопасности. Я бы лично отправился в Намибию и стал перед Джо на колени, умоляя вернуть внука. Но теперь…
Во взгляде Горностаева Турецкий увидел такое отчаяние и вместе с тем надежду, что, не в силах выдержать этот взгляд, отвернулся к окну:
— Я не смогу дать вам сейчас ответ, Михаил Сергеевич. Я должен подумать. Обещаю, что, как только приму какое-либо решение, тут же вам сообщу.
— Спасибо, что выслушали, Александр Борисович. — Первый заместитель министра иностранных дел протянул Турецкому руку и тяжело, подавленно закончил: — Я хочу, чтобы вы знали — какое бы решение вы бы ни приняли, я вас пойму.
Выйдя из здания Министерства иностранных дел, Александр Борисович Турецкий почувствовал себя полностью разбитым. Он понял, что не в состоянии сейчас вести машину. Постояв несколько минут и глядя в одну точку, Турецкий направился в сторону Старого Арбата.
Знакомая мостовая всегда придавала силы. Александр Борисович медленно шел в сторону кинотеатра «Художественный», рассеянно оглядывая витрины магазинов.
Он чувствовал необходимость срочно зайти куда-нибудь и выпить кофе. Выпить кофе и хорошо подумать. Но все шел и шел.
Наконец Турецкий свернул в какое-то заведение и сел за самый дальний столик лицом в угол.
Через полтора часа перед ним на столике стояли четыре пустые чашки, в руках была пятая. Турецкий специально попросил официантку не уносить пустые чашки, чтобы не переборщить, иначе все могло бы закончиться кофеиновой интоксикацией.
Все это время Александр Борисович пытался найти причины, по которым ему не стоило бы ехать в африканскую Республику Намибия. Но все эти причины звучали не слишком убедительно. Только какое-то внутреннее забытое чувство останавливало его.
«Это глупо, Турецкий. Что ты там станешь делать? Приедешь в Намибию и… И что? К кому ты там пойдешь? К отцу погибшего Джо — верховному вождю? Догадайся с трех раз, Турецкий, куда этот верховный вождь посоветует тебе отправиться? В конце концов, его сын учился не в Америке, а в Российском университете дружбы народов. Думаешь, он не научил папашу, как по-русски называется то, куда посылают в таких случаях?»
«Ну и что? Пошлет — пойдем. Негордые. К тому же еще неизвестно, кто кого пошлет».
«Он тебя пошлет, Турецкий. Он. Если его сын, находясь в России, умудрился всех послать, представляешь, кем чувствует себя его отец в своей Намибии».
«Джо совершил преступление».
«А у тебя есть доказательства?»
«А если они у меня будут?»
«Даже если они у тебя будут, Турецкий, кому ты их покажешь? Дорогому и уважаемому начальнику Константину Дмитриевичу Меркулову? Предъявишь все доказательства и внесешь дельное предложение — а, кстати, Турецкий, какое предложение ты собираешься вносить? Джо ты не арестуешь, он мертв. Может, ты захочешь арестовать его отца? Здорово. Молодец. Только вот есть подозрение, что не прокатит твое предложение. Ты уж извини, но почему-то мне так кажется».
