— Мама, не поздно ли заводить милого дружка?
— Он мне не знакомый и не друг, — твердо ответила мать, — он мне любимый человек. Твоего отца нет в живых уже пятнадцать лет, его память это не потревожит. А если родственники шокированы, то мы пойдем в загс и официально поженимся.
— Час от часу не легче! Выйти замуж в семьдесят лет! Это противоестественно. И Тамара тоже так считала.
— А я считаю противоестественным, когда женщина с тридцати лет живет одна и, не имея собственных детей, работает директором школы! — возмутилась мать. — Я и Тамаре это говорила, но с ней не поспоришь. В первое время я не настаивала, думала, что она как-нибудь свою жизнь устроит. А потом не хотела травмировать Константина Эдуардовича. Ты ведь знаешь, какой у Тамары был характер, она превратила бы нашу жизнь в ад.
— Но зачем тебе поселять его здесь?
— Я хочу, чтобы он находился рядом. Хочу вечерами пить с ним чай и смотреть телевизор, читать одни и те же книги, гулять в скверике, утром завтракать вместе. Тамара не могла этого понять, но у тебя-то есть семья — муж, дети, почему же ты возмущаешься?
— Не знаю… но все не одобряют, — растерялась Лера.
— Какое нам дело до всех! — Мать обняла ее и заглянула в глаза: — Дочка, мне семьдесят два года, может быть, совсем немного жить осталось, неужели я не заслужила капельку счастья перед смертью?
— Что ты, не говори так! — испугалась Лера.
— Значит, решено, на той неделе он сюда переезжает.
— Ну подожди хотя бы сорок дней!
— Что ты, в нашем возрасте мы не можем так долго ждать!
Сергей позвонил, подождал. Дверь не открывали, но изнутри доносился шум текущей квартирной жизнедеятельности. Сергей нажал кнопку еще и еще раз. Наконец послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и Сергей увидел невысокого худенького мужчину в тренировочном костюме и кокетливом розовом передничке с рюшечками. Вытирая мокрые руки о передник жестом усталой домохозяйки, мужчина извинился:
— А я не слышу звонка, я там постирушку затеял, вода льется. А вы, наверное, к Валентине Сергеевне, так ее нету еще.
— Я капитан Гусев из УВД, и похоже, что именно к вам. Хочу поговорить об убитом директоре школы номер пятьсот восемнадцать Стаднюк Тамаре Алексеевне.
— Убитой? — в голосе мужчины прозвучало неподдельное изумление. — Ее убили?
— Да, пять дней назад в школе вечером. Вы — Никифоров Юрий Иванович?
— Да, конечно, — Юрий Иванович отвел глаза, — а почему вы ко мне пришли, я ведь с ней очень мало знаком…
— Но у вас был с ней конфликт?
Юрий Иванович беспокойно оглянулся:
— Извините, я только газ сейчас под супом подкручу, а то выкипит…
Он прошел на кухню и вернулся удовлетворенный.
— Да, так вы насчет Тамары Алексеевны… Понимаете, моя жена, Валентина Сергеевна, — женщина очень занятая, так что детьми больше я занимаюсь… а дети у нас способные. Мариночка на четырех олимпиадах первые места заняла, в своей школе считалась лучшей ученицей. А тут мы обменялись, удачный обмен подвернулся, почти без доплаты: мы со знакомыми квартирами поменялись, потому что им нужно было непременно переехать в наш бывший район — бабушка у них посещает школу астральной медитации, а возить ее туда ни у кого времени нет. А теперь она может пешком ходить, там близко… — Юрий Иванович беспокойно принюхался: — Ой, извините, я только жаркое в духовке проверю, а то как бы не пересохло…
Через минуту он вернулся успокоенный.
— Да, значит, мы о Тамаре Алексеевне… так вот, как только мы сюда переехали, я сразу навел справки и узнал, что ее школа здесь поблизости самая лучшая. Я туда и пошел. Сначала к завучу обратился, к Алле Константиновне, принес ей наши дипломы, Мариночкины то есть, конфет хороших коробку… Так мы с завучем хорошо поговорили, она меня обнадежила, что Мариночку обязательно возьмут, но тем не менее к директору отправила, без нее, говорит, такие вопросы у нас не решаются. Я опять все дипломы принес, конфет коробку еще лучше, прихожу к директору, а она все мои дипломы и конфеты от себя оттолкнула и говорит — не скажу, что грубо там или громко, вроде бы даже вполне тихим голосом, но как-то так зло и высокомерно, что уж лучше бы кричала, — Юрий Иванович снова беспокойно оглянулся, — извините, я только утюг выключу, а то перегорит, — и скрылся на этот раз в комнате.
Через минуту он снова появился умиротворенный.
— Так вот, Тамара Алексеевна мне, значит, и говорит: заберите, говорит, все ваши подношения, они мне не нужны. Я растерялся даже и все дипломы ей сую, какая, мол, у нас девочка замечательная. А она снова твердит, что ей это совершенно неинтересно, а вы, говорит, лучше скажите, что вы можете сделать лично для нашей школы. Я не совсем ее понимаю и уточняю:
— В каком, извиняюсь, плане?
— В плане спонсорской помощи. Вот, например, недавно один папаша оказал школе спонсорскую помощь в размере двух компьютеров «Пентиум», а еще одна родительница — в размере вот этого гарнитура мягкой мебели, на котором мы с вами сидим.
Я, говорю, извиняюсь, это вы на нем сидите, а мне стул дали такой жесткий, что долго на нем и не высидеть, геморрой наживешь.
— Так и сказали про геморрой? — с улыбкой спросил Сергей.
— Ну, во всяком случае подумал, — неопределенно ответил Юрий Иванович. — А она тогда и спрашивает, где, мол, я работаю? Я отвечаю, что, мол, извиняюсь, но я инженером работаю. Ну что ж, директриса отвечает, всякое в жизни бывает. А жена ваша? Жена моя, говорю, очень занятая женщина. Это, — Тамара Алексеевна говорит, — хорошо. Это, говорит, очень удачно, что она у вас в бизнесе… Да нет, отвечаю, она не в этом смысле занятая, она больше по политической части, она крупный активист Партии умеренного прогресса… А вот это, говорит директриса, никуда не годится. Я, конечно, ничего лично против вашей жены и этой партии не имею, но нашей школе нужны способные дети, то есть такие, родители которых способны что-то полезное сделать лично для школы. А в вашей семье я таких способных не вижу.
Очень меня эти ее слова задели. Обидно, говорю, такое от вас слушать! Чего-чего, а уж способностей у нас очень даже достаточно. И не слишком ли, говорю, большую цену ломите, я же все-таки, говорю, не в школу для «новых русских» детей ребенка привел, а в самую простую, у вас, говорю, даже не гимназия.
Тут она зашипела на меня, как кобра прямо, ядом плюется.
— Да уж, — говорит, — в школе для «новых русских» инженерам делать нечего с вашими-то возможностями.
— А мне, — говорю, — такая школа для «новых русских» и даром не нужна, там детей ничему не учат. Мне, — говорю, — важно ребенку образование дать, у вас же, я чувствую, никакого образования не получишь, раз вздумали за деньги детей в простую школу принимать. И я, говорю, вопрос этот в роно обязательно поставлю.
Как она на меня зарычит, даже очки слетели! Идите, говорит, куда хотите, хоть в роно, хоть в министерство, станут там с вами разговаривать! А сейчас прошу вас из моего кабинета выйти и вообще здание школы покинуть.
Вот вам и весь конфликт. А что я потом в вестибюле выражался, так очень накипело, но ничего я нецензурного не употреблял, вам и гардеробщица подтвердит, я же понимаю — школа все-таки…
— А где вы были вечером двадцать второго октября? — на всякий случай спросил Сергей.
— Мариночку в бассейн водил, — с готовностью откликнулся Юрий Иванович. — У нас время не очень удобное, с семи до девяти, да потом еще пока она волосы высушит. Я ее там ждал, потому что на улице дождь шел, по магазинам я не ходил.
— Кто-нибудь вас там видел?
— Три мамы и две бабушки, так с ними и просидел два часа, они могут подтвердить.
— Да-а, ну что ж, я пойду.
— Скажите, — Юрий Иванович отвел предательски заблестевшие глаза, — а как ее убили, директрису-то?
— Зарезали ножом в собственном кабинете, — сухо сказал Сергей, — а вы, я так понимаю, не очень по этому поводу расстроились?
— От вас ничего не скроешь! — развел руками Юрий Иванович.
Звонок в дверь раздался неожиданно. Маргарита Ивановна задремала, самого звонка не слышала, а проснулась только от лая Рамзеса. Она взглянула на часы: ровно четыре. Все правильно, это пришла давняя приятельница Зоя лечить зубы.
Маргарита Ивановна работала стоматологом много лет, потом вышла на пенсию, а потом, когда пенсии — и ее, и мужа — стало не хватать, решила немного подработать. Дочка была давно замужем и жила отдельно, и в ее комнате Маргарита Ивановна устроила маленький кабинетик. Она приобрела в своей бывшей поликлинике списанное кресло, бормашину, а материалы и лекарства купила импортные. И потихонечку стала лечить зубы сначала знакомым, потом — знакомым знакомых. Все оставались довольны, потому что брала она недорого, а пломбировала хорошо, рука у нее всегда была легкая. Не сказать, что отбоя не было от клиентов, теперь ведь столько появилось и поликлиник, и центров всяких, но Маргарита Ивановна считала, и жизнь доказывала ее правоту: в городе Санкт-Петербурге ни один стоматолог не останется без работы, потому что вода у нас очень плохая, влияет на зубы.
