За четыре года до того, как был сделан этот снимок, страховая компания «Пруденшл» отправила отца Веры на пенсию — медицинское освидетельствование показало, что у него слабое сердце. Ему было пятьдесят, и шел третий год Первой мировой войны. Та война напрямую не коснулась семьи Лонгли, хотя сын Амелии, Уильям Хаббард, погиб в сражении при Вими-Ридж. Вскоре после вынужденного ухода Артура на пенсию умерла Присцилла Нотон, оставив своей племяннице Айви дом и 500 фунтов. Лонгли решили переехать в сельскую местность и весной 1919 года обосновались в Грейт-Синдон, деревне в десяти милях от Колчестера, в Дедемской долине.
В отличие от ныне не существующей виллы Артура на Лейер-роуд, на месте которой стоит многоквартирный дом, это был явно не «дом джентльмена». Агенты, через которых Артур покупал дом, описывали его как коттедж. Хотя по сегодняшним меркам это нечто более солидное. Нынешние владельцы, Пол и Розмари Оливер, сменили название дома с «Лорел Коттедж» на «Финчес» и сделали перепланировку первого этажа, объединив столовую и кухню в одну большую гостиную; маслобойня превратилась в кухню, а гостиная — в столовую. Однако во времена Лонгли и, возможно, Веры на первом этаже были четыре комнаты, а лестница на второй этаж находилась в самом центре дома. Когда в дом переехали Артур и Айви с двумя детьми, наверху было четыре спальни. Самую маленькую Артур превратил в ванную комнату, оставив большую спальню им с женой и по отдельной комнате сыну и дочери.
Стены «Лорел Коттедж» сложены из не содержащего железа кирпича желтовато-серого цвета, который называют белым кирпичом, и покрыты кремовой штукатуркой, крыша шиферная. Дом был симметричен: дверь в центре, подъемные окна по обе стороны от нее и три окна наверху. Палисадник делился на две равные части дорожкой, которая шла к входной двери, или дверям, потому что их было две, из деревянных панелей снаружи и стеклянная внутри. В большом саду за домом, у забора, рядом с воротами стоял флигель, который когда-то был жилым, но теперь не использовался и в котором в дождливые дни играли дети семьи Лонгли; Оливеры превратили его в гараж.
Какое детство было у Веры Лонгли в Колчестере и затем в Грейт-Синдон? Может, она пережила какую-то душевную травму? Через два дня после дня рождения, когда ей исполнилось двенадцать, она писала своей единокровной сестре:
Дорогая Хелен. Большое спасибо за денежный перевод. Я собираюсь купить на него теннисную ракетку. Завтра я уезжаю на каникулы в Кромер, в Норфолк. Надеюсь, на море будет чудесно. С любовью, Вера.
И летом того же года, 1919-го:
Дорогая Хелен, папа показал мне твое письмо. Я с огромным удовольствием буду подружкой невесты на твоей свадьбе. Надеюсь, ты будешь очень счастлива, выйдя за капитана Чаттерисса. Спасибо, что предложила мне быть подружкой невесты. С нетерпением жду встречи. С любовью, Вера.
Свадьбу сыграли осенью. Хелен познакомилась с двадцативосьмилетним Виктором Чаттериссом, служившим в индийской армии, когда он приехал домой в отпуск. На свадебных фотографиях Хелен Вера на полголовы выше других девушек — неуклюжая, худая, с большими серьезными глазами, в доходящем до середины икр платье из какого-то блестящего материала с кружевными вставками. Похоже, она была любимицей отца, который писал своей сестре Кларе:
…Моя маленькая Вера превращается в привлекательную девушку, гораздо более красивую, чем можно было надеяться. Она напоминает мне тебя в этом возрасте — такие же волосы цвета чистого золота, причем, похоже, они уже не потемнеют. Мне кажется, Вера умнее брата, что, с одной стороны, не может не вызывать сожалений, а с другой — гордости. Ее школьный табель просто превосходен. В прошлом полугодии она была лучшей в классе по английскому языку и истории. Я уступил ей и разрешил брать уроки игры в теннис; это дополнительные расходы, которых лучше бы избежать, но Вера делает такие успехи, что мне не хотелось отказывать. Кроме того, это поможет ей в жизни, правда? Я убежден, что должен дать девочке все самое лучшее. Впрочем, она сама все тебе расскажет, когда приедет на следующей неделе…
Клара, которая была на пять лет старше Артура, поздно вышла замуж и уехала вместе с мужем в Кромер, где Вера иногда проводила каникулы. Бездетная тетка из Кромера ее очень любила, и Вера писала Хелен в Индию, что «тетушка Кло» заказала ей два длинных платья у собственной портнихи и отвела к фотографу, чтобы сделать студийный портрет. Кроме тенниса, Вера занималась бальными танцами. В 1921 году она получила школьную награду за успехи в учебе, а потом еще одну — томик Раскина[15] «Сезам и лилии» в переплете из телячьей кожи, за лучшую работу по рукоделию в течение трех полугодий подряд. На первый взгляд у Веры было счастливое и благополучное детство.
В 1922 году, когда сыну и дочери исполнилось пятнадцать, а мужу пятьдесят пять, сорокачетырехлетняя Айви Лонгли родила еще одного ребенка. Девочку назвали Эдит — уже тогда это имя считалось старомодным. В 1908 году, когда близнецы были еще маленькими, Айви писала своей тетке Присцилле Нотон, что боится иметь еще детей. После рождения сына и дочери она несколько месяцев болела. Роды были тяжелыми и продолжительными и привели к частичному выпадению матки; сама кормить близнецов грудью Айви тоже не могла. Она писала мисс Нотон:
Мне всего тридцать, и у меня еще могут быть дети — ужасная перспектива! Говорят, что подробности родов — боль и тому подобное — забываются, но я все помню. Кроме того, в нашей семье уже были близнецы, и не только у меня: сестры матери, которые умерли в младенчестве. Иногда я представляю, что в сорок лет у меня родится нежеланный ребенок…
Вторая дочь появилась на свет, когда Айви, должно быть, уверилась, что опасность миновала. Все указывало на то — в том числе прецеденты, — что ребенок станет обузой. Пожилой отец с больным сердцем, мать на пороге менопаузы, открыто заявляющая, что «не любит детей», брат и сестра, вступившие в подростковый возраст, каждый с давно установившейся ролью в семье. Джон, как и его отец, учился в средней школе Колчестера и был в таком возрасте, когда мальчики в обществе сверстников очень стесняются любого проявления сексуальности со стороны родителей. А разве можно найти более убедительное свидетельство сексуальности, чем рождение ребенка? Кроме того, родители Джона были старыми — отец на двадцать лет старше, чем у большинства одноклассников. Что касается Веры, то причины ущерба лично для нее на первый взгляд вполне очевидны. Новорожденный ребенок того же пола должен был перетянуть на себя родительскую любовь, прежде предназначавшуюся ей.
Однако ничего такого, похоже, не случилось. С самого начала Эдит — вскоре она стала называть себя Иден — была всеобщей любимицей. Не будет преувеличением сказать, что ее обожали, по крайней мере отец, брат и сестра. Отношение миссис Лонгли к ребенку оставалось тайной. Она редко писала письма и, по всей видимости, вообще ни с кем не переписывалась в период между смертью тети и отъездом старшей дочери в Индию. Не сохранилось и ее фотографий — если таковые существовали — вдвоем с Иден. Вместе их можно увидеть только на одном снимке, где также присутствуют Артур Лонгли, Джон, Вера и Клара Доусон. Снимок был сделан на пляже в Кромере: Вера держит на коленях трехлетнюю Иден, а на заднем плане в шезлонге сидит Айви, лицо которой скрыто в тени широкополой шляпы.
В 1924 году Вера писала Хелен Чаттерисс:
Жаль, что ты не видела моей младшей сестры. Она самый красивый ребенок на свете, но фотографии совсем не передают ее прелести. Я должна тебе кое в чем признаться. Когда я выхожу с ней на прогулку — веду за руку или везу в коляске — то мне хочется, чтобы люди считали, что это мой ребенок, а я его мать. Думаешь, это глупо и странно? Конечно, я еще недостаточно взрослая, чтобы быть ее матерью, но люди говорят, что я выгляжу на восемнадцать. А на прошлой неделе одна знакомая мамы, которая не видела меня раньше, предположила, что мне двадцать четыре! Как нетрудно догадаться, мама была не очень довольна, потому что это делало ее еще старше.
Эдит мы все называем Иден, потому что она сама так себя называла, когда еще не научилась выговаривать звук «т». Мне кажется, это очень милое имя. Эдит больше подходит для старой тетушки. Не понимаю, почему мама и папа его выбрали. Волосы у нее сверкают, как чистое золото. Надеюсь, они не потемнеют. Мои, конечно, не потемнели, но в ее возрасте они у меня были белыми…
После окончания школы Джон устроился на работу в банк «Мидленд». Когда представилась возможность перевестись в лондонское отделение, он раздумывал не дольше одного дня, после чего принял предложение и поселился в качестве жильца в доме двоюродной сестры матери и ее мужа. До замужества Элизабет Уайтстрит носила фамилию Нотон. Вместе с мужем и двумя детьми она жила в Уэнстеде, который тоже относится к Эссексу, но расположен на восточной окраине Лондона. Проживая в их доме, Джон познакомился с молодой девушкой, наполовину швейцаркой, Вранни Брюйер, которая также снимала тут квартиру и которая работала — не имея соответствующего образования — сиделкой в местном приюте для детей. Отец Вранни умер во время эпидемии инфлюэнцы в 1918 году, а мать — семь лет спустя. Ее мать тоже была детской сиделкой, или, скорее, няней, нанятой одной семьей из Цюриха, где она и познакомилась с Йоханном Брюйером. Вранни была на два года старше Джона Лонгли — она родилась в Цюрихе в 1905 году; это обстоятельство стало одной из причин недовольства родителей выбором сына, когда в 1928 году Джон, которому исполнилось двадцать один, женился на ней. Еще большее смятение у Артура и Айви вызвало происхождение Вранни. В двадцатых годах двадцатого века англичане, и особенно сельские жители, все еще сохраняли глубокое недоверие к иностранцам. Не будет преувеличением сказать, что в 1928 году Айви Лонгли относилась к выбору сына точно так же, как современная женщина из тех же слоев общества отнеслась бы к тому, что ее сын женится на чернокожей африканке. Если одна из бабушек Айви действительно происходила с Фарерских островов — именно ее гены внесли решающий вклад в красоту самой Айви и ее дочерей, — то данный факт был благополучно забыт. По свидетельству миссис Чаттерисс, отказ присутствовать на свадьбе — несмотря на то что Артур приехал, вместе с шестилетней Иден — стал причиной постоянной напряженности в ее отношениях с невесткой, и когда Джон ездил навещать мать, которую обожал, он был обязан делать это один.
