Ознакомительная версия.
Глава 4
День был прожит совершенно зря. Запросто можно было его вычеркивать из собственной жизни. Таким он был непродуктивным, безрадостным, серым, унылым.
Данила стоял на заросшем остролистой осокой берегу пруда, смотрел на зеркальную середину и ни о чем другом думать не мог, как только о Леночке.
Что она теперь делает? Почему не звонит? Почему на его звонки не отвечает? И почему, в конце концов, была так откровенна с Тамарой, женой его напарника Толика? Почему сказала ей то, о чем всегда молчала с ним – со своим дорогим мужем? Или он ей не так уж и дорог? Или все же права была мать, предостерегая его от брака с Леночкой?
Черт возьми все на свете!!! Почему было суждено его выходному дню сложиться именно так вот, а не иначе?! С какой стати приспичило этой молодой еще и достаточно красивой блондинке свалиться с обрыва у пруда и сломать себе шею, или отчего там она умерла? Не могла подождать до понедельника?
Кощунственно звучало, он знал, что кощунственно и бесчеловечно даже, а человечно было его лишать семейных радостей?
– Щеголев! – окликнули его из толпы суетящихся вокруг трупа людей. – Иди сюда, взгляни.
Чего там было глядеть! Он все успел осмотреть, пока бравые ребята, насытившись по дороге завтраком, соизволили подъехать. Все осмотрел, навел справки, поговорил серьезно с участковым. Даже записать кое-что успел, не для них, для себя.
Мария Николаевна Углина, тридцати семи лет от роду. Не замужем, точнее вдова. Воспитывает несовершеннолетнюю дочь. За ней, кстати, послали, но пока не нашли нигде. Работала на ферме бригадиром. Неплохо совсем получала. Непьющая, некурящая. Не гулящая. Правда, Степаныч что-то сказал вскользь о ее последнем недавнем романе с кем-то из приезжих. Но неуверенно как-то сказал. Все плечами пожимал и пересохшие с похмелья губы недоверчиво выворачивал.
– Не похоже это на Маню, – чесал он макушку. – Больно она серьезная, чтобы с приезжим шашни крутить. Скорее сплетничают злые бабы. Своих всех отшивала, а с чужим чтобы...
– А свои, это кто? – Тут вот Данила уже писать принялся.
– Ну... Библиотекарь наш Володька сох по ней еще при муже живом. Но никогда не давала она авансов ему. Даже уже когда вдовой была.
– А кто он – Володя этот? Мог он ее вчера с бугра этого столкнуть?
– Столкнуть?! Считаете, что столкнули?! – ахнул тут же Степаныч и попятился от трупа. – Разве не сама Маня-то? Разве не одна она была?
Пришлось объяснять участковому, чрезвычайно мающемуся и от беды такой, ужасно непривычной для здешних мест, и от похмелья, что падение погибшей скорее всего было вызвано тем, что ее кто-то столкнул с обрыва. Если вообще не сбросил уже бездыханную вниз. Следы от ее каблуков достаточно далеко от края обрыва. И трава там притоптана изрядно. Кто-то топтался рядом с ней, кто-то без острых тонких каблуков.
– Топтался?! – ахнул Степаныч, прикрывая пересохший рот ладонью. – Считаете, что не одна она была?
– Считаю, что не одна. И чего это ей одной тут ночью делать? Для кого-то она так вырядилась. Или она всегда так ярко одевалась?
– Да... Нет... – замотал тяжелой головой Степаныч и зажмурился.
– Что да? Что нет? Степаныч, ты хорош мудрить! – прикрикнул на него Толик, успевший внимательно исследовать окрестные кусты.
– Одевалась всегда опрятно, но на каждый день так никогда. Юбка белая... На коровник в ней, что ли, ходить! Нет, не видал ее ни разу в ней. И каблуки! Маня, она в танкетках на низком ходу всегда. Пошастай на ферму-то по три раза на дню на таких каблучищах! Нет, это она так вчера только вырядилась.
– Замечательно, – сделал пометку в своих записях Данила. – Стало быть, на свидание она нарядилась. Вопрос: с кем? Могла с библиотекарем роман закрутить?
– Нет! – слишком поспешно выкрикнул Степаныч и тут же смутился, напоровшись на их изумление. – Не знаю, конечно, но вряд ли. Володька, он...
– Что? Что он, Степаныч? Тебя похмелить, что ли, чтобы ты соображал быстрее?! – взвыл Толик, все еще помнивший про неразобранный кавардак на балконе и про пирог, состряпанный женой по причине его обещаний. – У нас ведь сегодня воскресенье, выходной! Чего ты мямлишь-то?! Докладывай, как положено, ну!
– Доложишь тут, китель с меня снял. Фуражку отобрал, – надул губы Степаныч. – Пить охота, Толик. Сил нет, как пить охота. Аж в голове все пересохло, не то что во рту.
Пришлось Толику лезть в машину, выуживать из-под сиденья завалившуюся туда еще со среды початую бутылку минералки и отпаивать ее остатками участкового.
Вроде помогло. Степаныч повеселел, приосанился. Заговорил бодрее:
– Володька, он неплохой мужик. Добрый, спокойный. К Сашке добрый очень.
– Сашка у нас кто?
– Сашка – это Манина дочь. Такая красотка, такая красотка! На покойного мужа Маниного похожа. Маня, она тоже симпатичная... – Степаныч со вздохом покосился на мертвое тело в траве, уточнил с грустью: – Была... Была симпатичная. Но мужик ее покойный очень был пригожим. Ни одна баба не могла перед ним устоять, ну и... И он перед ними тоже. Не пропустил ни одной юбки. Вот Сашка в него.
– Как это?! – вытаращился Толик. – Тоже ни одной юбки не пропускает? Или штанов?
– Да нет, тьфу ты, – виновато улыбнулся Степаныч, покосился на мятый край своей клетчатой рубахи и вдруг начал заправлять ее в спортивные штаны, попутно объясняя: – Красавица, говорю, она вся в него. А так она очень серьезная, учится отлично.
– Степаныч! Степаныч же!!! – взвыл Толик, наблюдая за манипуляциями участкового с болезненной гримасой. – Ну что ты делаешь, скажи на милость?!
– А что? – тот недоуменно оглянулся.
– Ты чего рубашку в спортивные портки засунул? Думаешь, лучше сделал? Сейчас следователь приедет, из прокуратуры народ, а ты тут чисто клоун! Хочешь завтра рапорт писать?
– Не хочу, – испуганно замотал головой Степаныч и потянул рубаху из штанов. – Не хочу, Толик! Кто же знал-то... Сынок у меня приехал... Вот незадача.
– Так что там с библиотекарем?
Данила нетерпеливо постучал авторучкой по блокноту. Лично ему было уже плевать, как выглядит участковый. Ему важно теперь было узнать как можно больше. И как можно быстрее уехать из этой странной деревни с занавешенными даже в полдень окнами.
Не нравилось ему тут, совсем не нравилось.
– Володька, он очень хороший и спокойный, но...
– Но что? – поторопил его Данила, когда Степаныч смущенно умолк.
– Но сильно пьющий.
– Насколько сильно? По случаю, с получки или каждый день?
– По случаю... каждый день, – закивал Степаныч.
И не хотели, да заржали в полный голос с Толиком. Потом уловили скорбный взгляд участкового, направленный на мертвую женщину, и смех оборвали.
– Так и запишем, ее давний и тайный воздыхатель сильно и постоянно пил. Так?
– Так. Только он не тайный. О его чувствах вся деревня знала. И Маня сама знала. И Сашка ее тоже.
– И никак не реагировала? Я про погибшую?
– А как она реагировать может на алкаша? Мужик ее покойный выпить был не дурак да гулял еще в темную голову. Так он по дому все делал, воду провел в дом, ванну девкам своим установил, туалет, газ опять же. В деревне это редкость. А Володька, тот чуть не по-черному хату топит. Так, лабуда, а не человек, одним словом. Не живет, а небо коптит.
– Не для него, значит, вырядилась тогда вчерашним вечером Мария Николаевна, так, Степаныч? – Толик присел на корточки перед трупом, отодвинул веточкой прядь волос с мертвого лица, прошептал: – Красивая какая... Сочная. Кто же тебя мог так, а? Слышь, Степаныч, а не мог этот пропойца ее из ревности с обрыва того...
– Чего того-то? Чего того? – рассердился Степаныч и зашагал, зашагал туда-сюда по тропинке. – Володька, он курицы не обидит. Да и вдрызг он вчера опять же был еще днем.
– А к вечеру мог и протрезветь, – подсказал Данила, испытывая необъяснимое мстительное удовлетворение от того, что Степаныч гневается. – Мог увидеть, как Маня ваша через всю деревню цокает каблуками на свидание, пойти следом за ней, выждать удобный момент, когда она останется одна, и столкнуть ее с обрыва. Из ревности, во!
Степаныч покосился с пониманием на Данилу, что-то проворчал про бездетных и злых оттого и вдруг с необычайной для него важностью заявил:
– Цокать у нас каблуками, если вы успели заметить, негде. Асфальта потому как не наблюдается. Удобных моментов у Володьки было пруд пруди. Маня одна по темноте на ферму изо дня в день ходит. Карауль ее возле каждого куста – не хочу.
– Но ведь не наряжалась так никогда! – перебил его Данила, вот нравилось ему дразнить участкового, и все тут. – А тут нарядная! Ревность и взыграла. Пошел следом за ней, увидал их свидание, подождал, пока она останется одна, и...
– Может, и так, – вдруг сдался участковый. И тут же прищурился хитро: – Только чего же это она одна-то вдруг в момент свидания осталась, а? Нарядиться нарядилась, сюда пришла. Значит, ждал ее кто-то. А чего потом одна остаться должна?
Ознакомительная версия.
