– Ты мне изменил...
– Прости, – шептал Герман, продолжая целовать ее лицо, а просить прощения ему было так тяжело, он не привык. – Прости, Рита... Не уходи...
– Ты мне изменил...
– Это была ошибка. Я многое понял, поверь.
– Как ты мог? – всхлипнула она.
Она плакала, а он почувствовал облегчение: ему все же удалось переломить Риту. Гладя ее по волосам, он обещал абсолютно искренне:
– Я исправлюсь, клянусь. (Она не то хмыкнула, не то попыталась засмеяться.) Постараюсь. Честно. Мне так плохо... Я по уши в дерьме. Рита, ты мне нужна. Прости. Прощаешь?
– Я знаю, что делаю бо-ольшущую глупость.
– Ритка!.. – Герман сжал ее сильно-сильно. – С каким удовольствием я бы сбежал сейчас с тобой. Я люблю тебя.
В зал они вернулись, когда Рита попудрила носик и подкрасила губы. Вечерело. Многие гости прилично набрались. Усаживая Риту и придерживая стул, Герман строго посмотрел в сторону Светланы, хотел удостовериться, что сестричка не выкинула очередной номер. Нет, Света и Марат сидят рядышком, значит, все нормально...
Когда Андрей увидел их вместе, особенно его разозлила довольная рожа Германа. Андрей подскочил, нечаянно налетел на официантку с подносом. Уже в глотку не лезет, а жратву все несут и несут. Переступив через разбитые тарелки, Андрей решительно вышел в холл и... замер. Леонид Гаврилович мирно спит, бедняга, морда красная, пузо горой выступает над мордой – эдак помрет от притока крови к голове. Охранники, потягивая водку, уже осатанели от нард. Неподалеку мэр и пара его прихлебателей шепчутся.
– Петра Ильича не видели? – спросил Андрей охранников.
– Он с Феликсом в кабинете. Просили не мешать.
Андрей потоптался, затем уселся в кресло в углу, вытянул ноги и затих.
– Ты спятил. – Феликс неторопливо фланировал по кабинету. – Войну предлагаешь? Хочешь сделать из города Чикаго двадцатых годов?
– Ну ты хватил – Чикаго! – ухмыльнулся Петр Ильич, разливая по рюмкам коньяк. – Наш город не на всякой карте обнаружишь, а ты говоришь – Чикаго. Здесь что ни произойди – никто внимания не обратит. Кому мы нужны?
Выпили, закусили. Они уже с час беседовали наедине, но к общему знаменателю не пришли. Их содружеству многие завидуют. Петр Ильич ровесник Феликса, моложавый, энергичный, когда не находится дома, а занимается делом, обладает на удивление спокойным характером, добродушный, обаятельный, неконфликтный. Предложение прижать хвост ментам Феликс воспринял бы от кого угодно, только не от него.
– Все равно без войны не обойдемся, – сказал, жуя, Петр Ильич. – Ты вот упиваешься собственными достижениями, а менты тем временем прибирают город к рукам. Кстати, забыл сказать главное. К нашему общему высокопоставленному другу подкатывали.
– Да я его в кресло мэра посадил, он не может...
– Может, Феликс, может, – «успокоил» его Петр Ильич. – Как носом почует, что сила на другой стороне, сдаст сразу. Человек слаб – такова его природа.
– Стареешь ты, раз философствовать начал.
– И старею и мудрею. В этом тоже есть свой шарм.
– Мы на его выборы денег море потратили, не думаю, что он...
– Заплатит, заплатит черной неблагодарностью, – заверил Петр Ильич. – Он со мной уже через губу здоровается – это тебе что-нибудь говорит? Поработали с ним. Да оглянись вокруг. Везде «крыша» – бандюги, а у нас милиция взяла на себя это «почетное» звание. Везде рэкетом занимаются уголовники, у нас опять же менты. Поинтересуйся у рыночников, они тебе порасскажут, как с них шкуру дерут. Видишь ли, Феликс, мы отпустили вожжи. У нас заказы, крупный бизнес, деньги, связи... мы и радовались. Тебе надо было мэром становиться, а не эту шваль ставить. Очень великодушно было отдать власть, а самому заниматься делом. Но кто же власть отдает? Власть даже в таком городке, как наш, это серьезно. Ты хотел спокойствия в городе – тоже похвально, но его ведь нет. Вот смотри. Из города исчезло импортное мороженое. А почему? Куда оно делось?
– И куда?
– Видишь, не знаешь. Такая мелочь тебя не интересует. А наш Ступин, который сейчас валяется в коридоре, двух слов связать воедино не умеет, косноязычен и туп – выпускает мороженое. (Феликс расхохотался.) Зря смеешься. Цех первого отдела, цех второго... Мороженое дрянь, потому и выдавили конкурентов. Хочешь не хочешь, а ешь мороженое от ментовки, заполонили им все пригороды, это уже приличные деньги, а если еще имеешь договоренность с налоговиками... Они уже диктуют. И знаешь, в чем опасность? Силу ощутили. У них оружие, их много. Ступин на хорошем счету в области, в городе раскрываемость преступлений девяносто пять процентов. Ты где-нибудь о таком слышал? И не услышишь, потому что так не бывает. Ну, шестьдесят-семьдесят от силы. Преступные группировки они лихо ликвидировали – зачем им денежки отдавать, когда самим можно отбирать? А мелкое жулье с успехом ловят, вот тебе и девяносто пять. У нас бандитская группировка одна – ментовка, а главарь – Ступин.
– Прям Пол Пота обрисовал.
– Он хуже, потому что вообще не признает никаких правил. А знаешь, как они подминают под себя мелкий бизнес? Стоит ларек. Приходят, предлагают его охранять. У хозяина нет денег, чтобы содержать тройку ментов, он говорит, что они и так обязаны патрулировать. Ночью сгорает ларек, лавочник разорен. Все ясно? Или: выходит наш бизнесмен из кабака, его – хвать, дескать, почему в нетрезвом виде? Потом он на все готов, лишь бы не били. Понял? Однако я согласен, рынки, ларьки, мороженое – мелочевка. А вот предприятия, которые не подохли в благословенные дни становления демократии, – крупный барыш. У тебя далеко не на каждом предприятии контрольный пакет акций. Скажу по секрету: остальные акции втихую скупают у населения, вот и посчитай, кто скоро править балом будет. Я ведь в администрации кручусь, выведал. Идет передел собственности, а это не шутки.
– Что ты предлагаешь конкретно?
– У тебя масса связей, пошевелись, подумай, как его достать. Что посоветуют свыше – прикинь. Делай выводы, а пока негласно клич кинем: все на борьбу со Ступиным. Малый бизнес надо брать под свое крыло, привлечь безработных, уголовников...
– Петя, и ты говоришь об уголовниках, ты?.. – поразился Феликс.
– Да брось. А мы с тобой кто, если разобраться? Мы же тоже... но более удачливые. Сейчас уголовником может стать любой добропорядочный гражданин. Детям жрать нечего, человек идет грабить, поймали – все, уголовник. А они, кстати, не любят милицию. Потом, – понизил голос Петр Ильич, – если дойдет дело до... устранения... не сам же ты будешь этим заниматься.
– Ты спятил. Нет, ты в маразм впал раньше, чем предполагалось.
– Феликс, на заупокойных мессах нынче бизнес в стране стоит, чего ты испугался? Гляди, чтобы тебя не опередили и не грохнули как единственную силу в городе, пока ты будешь пребывать в нерешительности. Давай так: ты подумаешь, а завтра на лоне природы все обговорим. Есть готовые к делу люди, они тебе подскажут, что делать. И в ментовке есть свои люди, которых не прельщает власть Ступина. Тебя он как прихватил? Вина Германа в том, что он от трупа попытался избавиться, и все. Что, нельзя это доказать? Элементарно. Ступин же устроил: убийца и все такое! Смотри, Ступин не угомонился, а затаился. Не верю этому жлобу. Я все сказал, а теперь сиди и думай.
Герман много курил последнее время, находясь в одиночестве. Он чувствовал себя загнанным зверем. Запах тюрьмы преследовал его днем и ночью, омерзительный, въедливый, запах забродившей гнили и отсыревшего камня. Не отличались разнообразием и его сновидения, отчего ночи превратились в длинные кошмары. Стоило заснуть, как из глубины подсознания всплывали: камера, прутья решеток, колючая проволока, оплетающая верх стен. Липкий пот покрывал тело. В тридцать лет Герман ощутил потребность измениться в корне, однако привычки, образ мышления подминали его, ведь так не бывает – с вечера лег спать одним человеком, а проснулся другим. Пока желание измениться оставалось только желанием.
– Герман, угостите сигареткой? – послышался голос сказочной феи.
Он очнулся. Перед ним на площадке стояла сногсшибательная женщина.
– Прошу, – протянул он пачку.
Она вынула сигарету, поднесла ко рту и ждала. Он спохватился, извинился, поднес огонек. Заприметил ее давно, слишком уж отличалась она от остальных гостей и красотой, и формами. Такое впечатление, будто под кожу равномерно впрыснули силикон, увеличив все возможные выпуклости. И вообще она казалась здесь случайным человеком, словно вышла из дорогого столичного бутика, села в самолет, чтобы лететь куда-нибудь в Рим или Лондон на званый раут. А самолет сбился с курса и приземлился в Тютюшанске, и пришлось ей довольствоваться свадьбой местных богатеев.
– Простите, я вас не знаю... – сказал Герман, раздевая ее глазами и забыв напрочь, что секунду назад мечтал измениться, начать новую жизнь.
– Меня зовут Белла, я со стороны жениха, – она обаятельно улыбнулась.
