В последнюю фразу я добавила недвусмысленные нотки стервозности, показывая, что при малейшей попытке возражать мое превращение в злобную фурию станет неизбежным, как сход снежной лавины с горного склона от неосторожного крика. Со стороны мы оба должны были выглядеть обычной супружеской парой, в которой муж в состоянии подпития принялся ухлестывать за молоденькими девочками, совсем забыв, что его дражайшая половина находится тут неподалеку.
Но обладатель клетчатого пиджака, естественно, никоим образом не был посвящен в отведенную мною для него роль и потому предпринял попытку отмахнуться от меня, как от назойливой мухи. В ответ на его действия моя улыбка стала только шире, а его кисть не без моей помощи неестественно вывернулась за спиной. Рот «пиджака» беззвучно раскрылся и вместо грязного и, по-видимому, изобретательного ругательства очень тихо издал какой-то неопределенный звук. Несмотря на неизбежное после приема алкоголя снижение болевой чувствительности, аргумент в виде вывернутой кисти подействовал безотказно.
Теперь мне оставалось лишь направлять его движение в нужную сторону, иногда для убедительности натягивая связки лучезапястного сустава.
— Простите, девочки, — сказала я танцующим любительницам чрезмерно открытых платьев.
При этом я решительно развернула «клетчатый пиджак» в сторону выхода. В ответ на мои слова и наши совместные маневры с танцевальной площадки донесся короткий смешок вперемешку с презрительным фырканьем. Мои манипуляции с кистью не были видны публике, а потому мой подопечный выглядел одним из тех несчастных, которые случайно были пойманы женами за неблаговидным занятием. Причем от неожиданности дар речи на какое-то время у него совершенно потерялся.
Не привлекая излишнего внимания, мы, плотно прижавшись друг к другу, вышли в вестибюль. Дверь негромко закрылась за нами. Мы предстали перед строгим вопросительным взглядом Василия, прервавшего пустую болтовню с гардеробщицей. Я слегка кивнула ему, давая понять, что наступает время его работы, и ослабила захват. «Пиджак» уже приготовился возмущенно заорать, но к этому моменту Василий вновь почувствовал себя майором советской милиции, от чего на лице обозначились скулы, взгляд отупел, а сдвинутые брови недвусмысленно заговорили о необычайной серьезности намерений. Его широкие ладони немедленно сгребли «пиджака» в охапку.
— Пытался помешать культурно отдыхать двум девушкам, — кратко прокомментировала я причины своего появления.
Василий понимающе кивнул и улыбнулся «пиджаку» не обещавшей ничего хорошего улыбкой.
— Да, — добавила я, отойдя к зеркалу и с безучастным видом поправляя волосы, — по-моему, он еще не заплатил.
Василий издал звук, напоминавший что-то среднее между рыканьем и хрюканьем, и его ладонь полезла «пиджаку» в карман. Затем Василий разжал свои медвежьи объятия и энергично вытолкнул клиента на улицу. Тот слабо пытался что-то возразить, но в ответ получил только не очень сильный, но, как я могла догадаться, довольно чувствительный пинок коленом под зад.
— Моя милиция меня бережет, — продекламировала я про себя всплывшие из дальних закоулков памяти строчки.
Обстановка в зале за время моего отсутствия оставалась спокойной. Я прошла в подсобку. По разыгранному мною сценарию я должна была увести якобы загулявшего мужа домой и, соответственно, уйти сама. Поэтому я быстро поменяла блузку, причесала волосы на новый манер и отправилась на свой пост за угловым столиком.
Конечно, в скандинавских барах, по модели которых я работала, постоянные посетители знают своего «работника в зале» в лицо. Но я решила, что в моем случае излишняя известность мне может повредить и поэтому слегка поменяла внешность так, чтобы не быть сразу узнанной в зеленом полумраке зала. Вообще умение гримироваться и выдавать себя за других людей было моим коньком. В этом мастерстве я достигла больших высот, за что в Ворошиловке даже имела прозвище «Женька-хамелеон».
Искусство гримироваться, изменять походку, голос, манеру говорить было моим любимым предметом. И эти навыки являлись очень существенным подспорьем в нынешней работе. И я при необходимости всегда успешно пользовалась ими. Сейчас мне не надо было кардинально, до полной неузнаваемости изменять внешность. Но принять элементарные меры предосторожности я посчитала нужным.
При выходе из отведенной мне комнаты я столкнулась с Аликом. Он сначала рассеянно посмотрел на меня несколько отрешенным взглядом, но потом неожиданно опомнился.
— Вы откуда? Что здесь делаете? — удивленно спросил он.
— Работаю здесь. По вашему же приглашению, — посмотрела я ему прямо в глаза. — Кстати, один товарищ уже выпровожен за попытку возмущения общественного спокойствия. Деньги за коньяк изъял Василий. Советую проверить поступление их в кассу.
— Женя?! Это вы?
— Разумеется.
Затем я пошла в зал, сопровождаемая молчаливым, восхищенным взглядом Алика. Впрочем, остаток этого вечера прошел совершенно спокойно, и моя маскировка оказалась невостребованной.
* * *
Следующий день прошел без каких-либо заметных происшествий. На этот раз я работала с Виталием. Тот молча, но обиженно поджав губы, проследовал на свое новое место у наружного входа. Весь его вид в течение целого вечера говорил, что на его, Виталия, взгляд, Алик затеял сущую глупость, поручив данное дело мне. И только совершенно впустую тратит деньги.
На третьи сутки работы в «Изумрудном саду» я тихо сидела в своем углу, медленно обводила взглядом столики, изучая посетителей, и откровенно скучала. Принято считать, что главное в работе охранника — быстрота реакции, сила и некоторая тупость. Многие знают, как трудно бывает убедить какого-либо упертого стража в том, что тебе, например, надо пройти туда-то, а он, как на беду, это охраняет: «Не положено!» — и все тут.
Именно к такому типу относился Василий. Хотя в какой-то момент я подумала, что он был далеко не так прост, как мог показаться с первого взгляда. Охранник — это прежде всего человек, который все время ждет. И надо быть очень терпеливым, невозмутимым, выносливым — и при этом очень и очень внимательным.
Конечно, ждать десять лет, пока что-нибудь случится, наша жизнь просто не позволит. Но неделя-другая, а то и месяц-два без происшествий частенько проходят. И вот сидит себе охранник, тоска, скука, изо дня в день все одно и то же. Внимание притупляется. И тут вдруг ситуация мгновенно меняется самым неожиданным образом. Выстрел, взрыв, дерзкое, как в боевике, нападение или стена, которая, казалось, незыблемо поставлена на века, внезапно вздрагивает, а в облаке бетонной пыли показывается сквозной двухметровый провал.
И суть работы охранника как раз в том и состоит, что он должен всегда быть готовым к тому, что это может случиться — и, разумеется, знать, что ему делать, когда все уже произошло. Конечно, умение стрелять, рукопашный бой и способность непринужденно послать противника в длительный нокаут очень важны. Но гораздо важнее иметь отличную психологическую подготовку. Потому что всего этого — стрельбы, драки и тому подобного — он просто не должен допустить. Предотвратить, насколько это возможно, физическое столкновение, все максимально сгладить и уйти от конфликта, естественно, уводя при этом своего клиента, — вот его главная и приоритетная задача. То есть, другими словами, осуществлять профилактические мероприятия.
Мои рассуждения о сущности охранной профессии были прерваны появлением в зале очередного посетителя, парня с напряженными глазами и широким простоватым лицом. Он спокойно, не оглядываясь, прошел до середины зала, а затем остановился, словно еще не зная, где расположиться. Парень не выделялся ничем особенным, и в другое время вряд ли бы привлек мое внимание. Но именно это небольшое несоответствие между уверенным видом завсегдатая и неожиданной остановкой на полпути от явного незнания куда сесть и насторожило меня.
Застыв в таком положении не более чем на секунду, он выбрал столик недалеко от меня, ближе к бильярдным столам, и, загремев стулом, сел за него.
Мне было хорошо видно его в ровном зеленом свете светильника, олицетворявшем собой так любимый Аликом драгоценный камень. После первых же секунд наблюдения за парнем я мысленно определила его в группу своих потенциальных подопечных. Дело в том, что сама идея и внутренняя атмосфера «Изумрудного сада» подразумевали печать интеллекта на лице. У моего объекта наблюдения такая отметина присутствовала лишь в виде самого легкого наброска.
Усевшись за стол, он сразу же взял со стола и сунул себе в рот деревянную зубочистку. Секунд через десять она была буквально измочалена наполовину и теперь, как белка в дупле, то исчезала у него между зубами, то выглядывала снова. В неярком свете его лицо представлялось плоским, словно вырезанным из бумаги. Про таких обычно все ясно сразу. Пальцами и мышцами они шевелят не в пример лучше, чем мозговыми извилинами, и имеют взгляд людей, чья совесть не знает сомнений.
