Ознакомительная версия.
Однако он мог быть уверен, что Михаил Кондратьевич точно помнил, кому он звонил и с кем разговаривал.
Попрощавшись с Анной Савельевной и условившись, что он еще заглянет к ней до отъезда, Гордеев отправился домой.
Было ясно, что во время столь тщательного осмотра электроаппаратуры и проводки в его квартире можно было подложить не только пакетик с кокаином, но, пожалуй, и посерьезнее вещички.
«Они», как можно предположить, этого пока не сделали.
И на том спасибо.
Глава 4. И ВСЮДУ СТРАСТИ РОКОВЫЕ…
Тогда исполнилось гордое сердце девушки гневом, и она решила отомстить.
Братья Гримм. Шестеро слуг
Прежде чем записать коротко то, что он узнал от Анны Савельевны, Гордеев проверил автоответчик телефона. И не зря: оказалось, ему звонила Лида.
Сессию она сдала (радости в голосе не слышалось) и была готова лететь в Булавинск. Спрашивала: не передумал ли он, Юрий Петрович? И если не передумал, просила позвонить ей домой после трех дня.
Гордеев не передумал. Более того, события последних часов вызвали у него хорошо знакомое ощущение, которое он однажды стал называть рабочей злостью. И даже составил в связи с этом небольшое теоретическое пояснение. Злость сама по себе, трактовал Гордеев, качество скверное, глупое а, может, и мерзкое. Нельзя злиться на стечение обстоятельств, на прихоти или какие-то черты характера людей, которые тебя окружают, не следует злиться на явления вообще, если они тебя прямо не касаются, а лишь не нравятся почему-то. Однако, если покушаются на то, что составляет твой образ жизни, твою суверенность, твое достоинство, не только можно, но и должно разозлиться. Разозлиться – и уж врезать так врезать. Чтобы раз и навсегда отвадить. Но врезать не грубо, а красиво и сильно. Как и положено человеку его интеллектуальной профессии.
Вот такое состояние подготовки к самозащите-возмездию и называл Гордеев рабочей злостью. Он ощущал его приход мгновенно по тому, что начинало казаться: внутри, правее и глубже сердца, появлялась небольшая, но очень тугая пружина, и пружина эта словно поднимала тело над землей, лишала его ощущения веса и вместе с тем приводила в готовность к любым, самым сложным делам – ради того, чтобы после завершения дела вновь вернуться во вполне им, Юрием Петровичем Гордеевым, заслуженное состояние молодой жизнерадостности и разнообразных желаний, серьезных и не очень.
Гордеев включил компьютер, вставил дискету и набрал на экране простое слово: «Дневник».
Не однажды вспоминал он добрым словом то, что, когда в девятом классе отказался ходить в музыкальную школу и окончательно сменил фортепьяно на гитару, мама, Елена Павловна, отправила его на курсы машинописи.
– Если мой сын глух к подлинному искусству, значит, он не может не быть прагматиком, – сделала вывод мама. – А поскольку умение быстро печатать на машинке еще никому не помешало, от клавишей тебе не отвертеться.
В учебном комбинате Гордеев оказался единственным парнем, но через несколько месяцев занятий прочно занял место в первой тройке по скорости. Девчата на курсах были веселые, без выпендрежа, острые на язык и почти поголовно курящие. И Гордеев втянулся, беря сигарету – за компанию, после чего бросал курить лет пятнадцать, пока не покончил с этим делом окончательно. Здесь же, среди машинок и сигарет, пережил юный Юрий Петрович и первую свою «лав стори», о которой время от времени вспоминал до сих пор. Собственно, сердечное и, так сказать, телесное увлечение и прервало его образование по специальности «машинистка-делопроизводитель». Елена Павловна еще кое-как мирилась с табачными ароматами, исходившими от одежды сына, однако, хотя так и не узнав всего, но материнским чутьем о главном догадавшись, увела сына с курсов, сказав, что полученных умений ему вполне хватит в жизни.
В общем, и здесь она была права: Гордеева скорость печати никогда еще не подвела, а его первая возлюбленная, жительница подмосковного Калининграда, который она упорно называла Подлипками, преподала ему поистине бесценные уроки поведения тет-а-тет, так что впоследствии переучиваться не приходилось – только совершенствоваться…
Пересказав компьютеру происшедшее с ним и в его квартире, Гордеев переписал свой «дневник» еще на одну дискету и, сделав в тексте кое-какие сокращения, вновь взялся за телефон.
Друг, адвокат Вадик Райский, был на рабочем месте, и Гордеев договорился с ним пересечься «на стрелке». Жаргон – великая вещь, хотя бы потому, что, обращаясь к нему, экономишь время, а главное, слова. Ведь в жаргонном слове содержится несколько слов обычных.
– Ну что, Юрий Петрович? – вопросил сам себя Гордеев, посмотрев на часы. – В твоем распоряжении почти час. Не хочешь ли ты…
Зазвенел телефон.
«Лида? Нет, не она».
– Слушаю вас.
– Здравствуйте. Это Юрий Петрович?
– Да. Слушаю вас.
– Мне ваш телефон дали в консультации юридической. Марина Юлиановна дала. Сказала, что вы помочь можете.
– А в чем дело? – Действительно, Марина работала секретарем в их консультации, и если она вправду дала кому-то домашний телефон Гордеева, который для нее был то Юрием Петровичем, то Юркой и «змеем подколодным», значит, действительно дело выглядело незаурядным. Правда, Марина, ценя Юрия Петровича как профессионала, нередко, проникшись очередным замысловатым криминальным или гражданским сюжетом, могла отправить клиента к Гордееву, совершенно не думая о том, какая сумма гонорара светит адвокату.
– Понимаете, я сестра… То есть с моей сестрой произошло… Ну, кто мог подумать? – В трубке начались всхлипывания, и Гордеев, которого события этого дня заставили быть настороженным, стал успокаивать звонившую, хотя имел основания предположить, что этот звонок был не просто звонком. После пакетика с героином и не то можно было бы придумать. Однако все же решил послушать… Тем более что проверить не так сложно. Позвонить Марине, в милицию, в прокуратуру…
– Пожалуйста. Что, собственно, случилось?
– Моя сестра… Кто мог подумать! Пришла домой, а они лежат… Ну, она и схватила нож, то есть два ножа…
– Кто лежит? Зачем ножи?
– Да полюбовники лежат. – Голос в трубке стал тверже. – Муж ее, Виталька, и полюбовница его, думали, не придет она. А она пришла и за нож схватилась… А там два ножа было…
Слушая рвущийся от всхлипов и рыданий рассказ, Гордеев понял следующее.
Муж сестры звонившей привел в квартиру подружку. А жена, то есть сестра, в это время была на работе, а поскольку она работала кассиршей в гастрономе, и довольно далеко от дома, все казалось шито-крыто. Однако, возможно – тут уже Гордеев домысливал, – сестра-жена испытала какую-то тревогу, заволновалась и сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать на рабочем месте в нынешние времена – хлебнула во время обеденного перерыва чего-то горячительного, благо она работала среди спиртного и закусок. Но и закуска не помогла – администратор отстранил ее от работы. Конечно, здесь уже возникали другие сюжеты – связанные с конфликтами и страстями, которые тлели и горели в гастрономе, но это уже вне обстоятельств данного дела.
Словом, в то время как муж любил свою подружку на супружеском ложе, его юридическая, но в данный момент не фактическая жена в несколько взволнованном состоянии приближалась к дому.
Вероятно, страсть, а может быть, и свойственная мужчинам беспечность не подсказали коварному изменщику, что использование минимального средства безопасности – дверного засова – не является трусостью, а лишь становится способом избежать многих внутрисемейных конфликтов. Так или иначе, разгоряченной малой дозой спиртного и достаточно крепкой административной выволочкой жене пришлось дойти до точки кипения при виде мужа, отдыхающего, держа в объятиях голую девицу. Обнаженность осквернительницы супружеского ложа потрясла, как понял Гордеев, не только нетрезвую жену, но и ее сестру, несколько раз, не иначе как со слов мстительницы за свою поруганную честь, повторившей при рассказе эту подробность…
«Гулять так гулять! – подумал-прокомментировал Гордеев, оправдывая потерпевших, а не ту, которую его просили защищать. – Что ж им в июне заниматься любовными состязаниями в калошах и с зонтиками?!»
Недолго думая, жена схватила попавшиеся ей на глаза два ножа и вонзила их в тела возлюбленных. Эта подробность – именно два ножа, а не один – также показалась Гордееву любопытной. Откуда же взялись два ножа рядом в комнате, не в кухне – в спальне, очевидно?
Он спросил сестру. Она не знала. Два ножа – может быть, они закусывали незадолго до прихода жены – или задолго, какая разница, главное, ножи оказались как нарочно наготове, причем один согнулся при ударе о ребро блудливого мужа.
Проведя акт возмездия, жена вызвала милицию и «скорую помощь», и вот теперь эротоманы валяются чуть ли не под капельницами, но в разных палатах, а отомстившая за свою поруганную честь жена, к тому же протрезвевшая, сидит в камере для временно задержанных. И хотя, по словам сестры, милиционеры относятся к ней хорошо – «и уважают», пару лет лишения свободы она очень и очень вполне даже может получить, как просветили ее бывалые люди из тех, с которыми ей теперь приходится общаться.
Ознакомительная версия.
