знал Тузикова, он был серьезный человек или шестерка?
– Не скажу, чтобы серьезный, но опасный. От него нити высоко шли, то обрывались, то он их опять связывал. То на мели сидел, ничем не брезговал, а то – шиковал.
– Бутылку он тебе дал?
– Коньяк вылакал, а бутылка мне понравилась, жалко стало выкидывать.
– Откуда у него 'Наполеон', в магазине такого нет.
– Приезжал к нему кто-то, целую сумку привез, выпивка, еда, курево.
– Кто приезжал? Когда? Ты его видел?
– Нет, они в городе встречались. Ты у участкового спроси, он должен следить, кто куда ходит.
Зяма сидел перед ним маленький, видимо больной, понурый человечишка. У Николая Степановича мелькнуло что-то типа жалости, не управился Зяма со своей жизнью, а осталось ему, похоже, не много.
– Куришь? – предложил он.
Зяма аккуратно взял предложенную сигарету, с наслаждением затянулся.
– Слушай, полковник, давай, уговор. Я тебе одну вещь дам, под матрасом у Витька нашел, когда стало известно, что он дуба дал, а ты – скажешь, что сам нашел, меня вмешивать не будешь. Как?
– Что так сложно? Помощь следствию тебе только поможет.
– Нет, если, на уговор не согласен, ничего не отдам.
– Как хочешь, – ухмыльнулся Николай Степанович. Он прекрасно понимал, почему разоткровенничался уголовник, видел, как ребят обыскивали, не знал, чего ищут и решил, что его тоже пошерстят. Видно, есть чего опасаться.
Зяма аккуратно пристроил зажженную сигарету на краю стола, расшнуровал потрепанный ботинок, снял дырявый бумазейный носок, вытащил оттуда две бумажки и протянул их полковнику.
– Что это?
– А ты не знаешь?
Николай Степанович распрямил бумажки. Мама родная, да это доллары! Две зеленоватых бумажки по сто долларов. Понятно, почему Зяма секретничал, валюта, это же расстрельная статья. Деньги мятые, но заметно, что совсем недавно они были новенькими и хрустящими.
Ситуация была неприятная. О валюте следовало сообщить 'куда следует', но тогда и дело Алика может перейти в КГБ, где наверняка зависнет, и он потеряет над ним контроль. С другой стороны все-таки времена меняются, вон, Москва полна иностранцами, отсюда и валюта.
Зяма нервно поглядывал на полковника, ожидая его ответа. Николай Степанович вырвал из блокнота листок.
– Ладно. Напиши заявление о находке валюты. Без нужды трогать тебя не буду.
– Да, и про бутылку не забудь написать, – добавил он.
Николай Степанович вырвал лист из блокнота, смял и прессованной бумажной пробкой заткнул бутылку. Аккуратно завернул доллары в бумагу с признанием Зямы и уложил в портфель вместе с пустой бутылкой и окурками сигар.
Пожалуй, он ошибся насчет Зямы, он не простой рецидивист, умеет правильно вести себя с 'органами', не был ли он осведомителем? Вон сколько информации выдал, наблюдательный. Спрашивать напрямую не стоит, а вот попытаться предложить сделку можно.
– Мне еще нужна информация о Тузикове. Если она окажется полезной – отдам твою расписку.
Зяма от волнения даже облизал губы. Клюнул.
– Спрашивайте.
– Тузиков подозревается в участии в групповом изнасиловании. Что можешь сказать?
Зяма приободрился, раз речь пошла о покойнике, мести можно не опасаться.
– Да уж знаю. Витек говорил пацанам, что был в городе, ездил на почту звонить в Москву и встретил знакомую чувиху, на которой пробы ставить негде, но выпендривается. Витек хотел поучить ее как надо себя вести. Все пацаны стали набиваться в помощники, но Витек сказал, что слабаков не возьмет, учить будет жестко. Потом, правда, с двоими сговорился. Во вторник он днем уезжал, приехал с продуктами, выпил с друганами и вечером все трое свалили. Тут я бутылочку и прихватил.
Вот это показания! Был бы у Николая Степановича 'Наполеон' сам бы угостил его. Договорились, что Зяма пишет все, что знает о насильнике и получает свою расписку за сдачу долларов.
Пообедали, как и предлагал участковый с 'контингентом', его совет оказался удачным. К баракам подъехала полевая кухня с баками разваренной гречки, приправленной тушенкой. В молочных бидонах привезли компот. Совсем другое дело.
Тем временем в райцентре события не стояли на месте. Патологоанатом подготовил пробирки со всеми необходимыми анализами со всех задействованных трупов для проведения судебной экспертизы. Сами трупы решили оставить в местном морге до окончания расследования. Николай Степанович получил полный разбор движения московских электричек в тот злополучный день. Ксюшу видели вечером на железнодорожной станции. Уехать в Москву без специального пропуска было невозможно, она кого-то встречала, возможно, Алика. Но вечерние электрички в тот день отменили. Алик приехал поздно на такси. Как он уговорил московского таксиста ехать в такую даль, трудно представить. Хотя, деньги у него были. Не много же у него, наверное, осталось после такой поездки. Он не застал на станции Ксении, таксиста отпустил, запомнили, что он расспрашивал служащих на вокзале, как проехать туда, куда переселили девушек из Москвы, но ответа не получил, заночевал на вокзале, а утром услышал от людей о страшной находке обходчика, побежал вместе со всеми к заброшенному складу, где и увидел Ксюшу. Его хорошо запомнили и служащие, и обходчик, потому что при виде трупа у него началась истерика. Пока непонятно, как он связал смерть девушки с Тузиковым, но поскольку версия такая сейчас появилась, положение Алика усугубляется, у него был веский мотив для убийства насильника. Паспорта с собой у него не оказалось, поэтому милиция решила отправить его на выселки.
Удалось выяснить, как девушка попала под выселение из Москвы. Она оказалась в списке женщин, не прописанных в Москве и занимающихся проституцией, местом возможного пребывания была указана мастерская художников в Товарищеском переулке. Список был составлен Краснопресненским райисполкомом.
С проверкой телефонных разговоров и получилось, и не получилось. Список московских абонентов с адресами лежал перед Николаем Степановичем. А с местными абонентами вышел облом. Первые дней десять связь с Москвой для выселенцев была запрещена, потом решили, что это перебор, разрешили, но оказывается, на почте не фиксировали звонивших. Оперативники упорно расспрашивали связистов, показывали фотографии, и все-таки смогли выяснить, что на почте побывали и Ксения, и Тузиков, а вот кто кому звонил? В списке Николай Степанович нашел сестру, на Усиевича, зафиксировано четыре звонка и два разговора, первый всего минуту, а второй на следующий день – минут пятнадцать. Зная отношения Ольги к девушке, можно предположить, что первый раз трубку взяла она и отказалась разговаривать с Ксенией. На следующий день после пятнадцатиминутного разговора, Алик уехал за стипендией и домой больше не вернулся.
А вот интересный звонок, абонент в Товарищеском переулке, по этому адресу Игорь искал Алика у Карпушина, значит, там работала Ксюша! Что это? Ксюша звонила Карпушину? Кто же еще мог звонить в мастерскую? Полковник вспомнил, что Игорь говорил, в мастерской крутился подозрительный тип, Витёк, которого Ксюша боялась. Зяма назвал Тузикова Витьком. Конечно, Виктор – распространенное имя, и очень многих из них приятели называют Витьками, но если Тузиков работал или 'крутился' у Карпушина,
