Всякий, кто сегодня продолжает утверждать, что благодаря "Красной капелле" советское руководство заранее знало обо всех немецких планах, просто не понимает, о чем говорит. Удивительно, но высшее советское командование до самого поворота в ходе сражения под Сталинградом было очень плохо информировано о намерениях противника. Советская разведка существенно недооценивала силы танковых и моторизованных соединений, находившихся в распоряжении немецкого агрессора. Сталин предсказывал, что в 1941 году немецкое наступление на Москву не начнется ни при каких обстоятельствах. Все это говорило о серьезных просчетах с советской стороны.
Ничто так не подтверждает неэффективность "Красной капеллы", как судьба начальника штаба Юго-Западного фронта генерал-майора Тупикова. В сентябре 1941 года он стал одной из жертв величайшего окружения за всю Вторую мировую войну, известного как "киевский мешок". Он не смог вовремя разгадать намерений противника - ведь ни в одной радиограмме "Красной капеллы" не сообщалось, что 21 августа Гитлер внезапно приказал перенести на юго-запад центр тяжести германского удара, который до тех пор был нацелен на Москву. Так что Тупиков остался в неведении, что танковая армия Гудериана отделилась от основной группы войск и двинулась на Ромны, восточнее Киева, где должна была соединиться с наступавшей с юга танковой армией Клейста. Когда Тупиков понял, что произошло, было слишком поздно: советский юго-западный фронт уже угодил в окружение.
В более поздний период "Красная капелла" также ничего не сделала, чтобы предотвратить неверное понимание русскими военными замыслов Германии. В начале лета 1942 года советское командование ожидало основное наступление немцев в районе Москвы, но ничего подобного в планах германских военных не было. Советские войска были более-менее равномерно распределены вдоль всей линии фронта, как если бы в Москве никогда не слышали о немецких планах наступления в юго-западном направлении. Русские планировали контрнаступление в районе Орла, где немцы вообще не атаковали, и совершенно игнорировали Курск, откуда должно было начаться наступление на Кавказ. Испытывая недостаток информации о замыслах противника, 12 мая 1942 года русские начали наступление в районе Харькова, только подстегнув начало немецкой наступательной операции, планировавшейся на 18 мая. В результате разгрома войск на обширном участке советского фронта путь на Сталинград для немцев был открыт.
В свете просчетов и поражений русских вряд ли можно утверждать, что деятельность "Красной капеллы" стоила германскому вермахту сотен тысяч жизней. После войны даже Редер вынужден был признать (в одном скромном пассаже своей апологии "Ди Роте Капелле"), что "военная разведывательная информация, передаваемая по коротковолновым рациям Шульце-Бойзена и его друзей, была более скудной по сравнению с другими сведениями". А если предполагаемые жертвы гитлеровских войск выразить в цифрах, то предполагаемые сто тысяч сократятся до 36 участников двенадцати диверсионных групп абвера, выданных Гольновым, десять из которых попали в советские засады. Все остальное следует отнести на счет игры воображения.
Специалисты контрразведки вермахта всегда придерживались такого же мнения. Даже после войны полковник Йоахим Реледер, руководитель контрразведывательной службы абвера, а значит досконально знакомый с предметом, недоумевал, почему так серьезно относятся к "Красной капелле" и особенно к её берлинской группе. Он внимательно ознакомился с расшифрованными радиограммами и материалами следствия и лично допрашивал Шульце-Бойзена, и вот его мнение: "группа чертовых любителей!" Далее Реледер сообщает: "Их шпионская деятельность безнадежно отдавала дилетантством и не могла причинить сколь-нибудь серьезного военного ущерба".
А как же тогда расценивать их сообщения?
Йоахим Реледер утверждает: "Мы перехватывали их радиограммы. Насколько я помню, в них давалась слишком обрывочная разведывательная информация".
Раз уж с военной точки зрения "Красная капелла" не оказала заметного влияния на ход Второй мировой войны, её значение следует рассматривать в политическом и моральном плане. Согласно имеющимся сведениям можно утверждать, что её члены, как и многие другие европейцы, принадлежали к движению Сопротивления, направленному против тирании Третьего рейха, который раскинул свои щупальца по всему континенту. Конечно же, это главным образом относится к берлинской группе Шульце-Бойзена/Харнака.
Но и здесь факты следует отделить от домыслов. Бывшие участники "Красной капеллы" упрямо настаивают, что организация Шульце-Бойзена широко представляла различные слои немецкого Сопротивления. Согласно Вайзенборну, она включала в себя весь спектр "от консерваторов до коммунистов". Эрнст фон Саломон даже обнаружил в её составе "преуспевающих молодых людей, министерских служащих и офицеров СС". Яростный защитник казненного брата Фальк Харнак заявляет, что у "Красной капеллы" существовали прочные и обширные связи с группой "20 июля", а также с большинством иностранных держав".
Такие утверждения создают этой группе заведомо ложный политический образ. Ведь на самом деле она представляла собой конгломерат из молодых коммунистов, марксистов, левых пацифистов, представителей рабочего класса и интеллектуальной богемы с левыми убеждениями. Несмотря на свой сектантский оттенок, эта организация решилась на бескомпромиссную борьбу с диктатурой нацизма, но вряд ли её можно было считать представительницей немецкого нонкомформизма в Третьем рейхе.
В "Красной капелле" не было ни одного представителя рабочей социал-демократии или прусской аристократии, которые 20 июля 1944 года взбунтовались против курса нацистов, ведущего рейх к катастрофе. В ней не нашлось места ни единому представителю либеральной буржуазии, профессиональных военных или профсоюзных активистов, за исключением нескольких чиновников.
Защитники "Красной капеллы", пытавшиеся доказать наличие в её рядах широкого спектра представителей консервативных кругов, стараются не вспоминать про тех людей, за смерть которых она несет известную долю ответственности. Ведь причины гибели Гольнова, Гертса и им подобных вызывают только осуждение. Искусственное включение таких людей в её состав - это вопиющую попытку максимально расширить социальную базу организации и замаскировать её бесспорно коммунистический характер. В число её членов охотно включали алчных бюргеров, подобных Куммерову и Шелия - но только до тех пор, пока достоянием общественности не стали истинные мотивы их действий. *
(* Так, например, Куммерова и Шелия включает в число "Красной капеллы" Леман. Прим. авт.)
В интересах исторической правду следует провести четкую границу между ближайшим окружением Шульце-Бойзена и реальными участниками Сопротивления, посвятившими жизнь борьбе с нацизмом, но не имевшими желания заниматься шпионажем. Шульце-Бойзен стал для них идолом, потому они не знали о его причастности к советской разведслужбе. Им и в голову не приходило, что соратники могут хладнокровно принести их жизни в жертву. В глазах этих людей существовал только один долг, один кодекс чести: противостояние варварству, скрытому за националистическими лозунгами, и борьба за лучший мир, достойный человечества. В результате именно они стали подлинно трагическими персонажами этой истории.
Трудно представить что-либо более трагичное, чем последнее письмо Като Бонтье ван Беек из камеры смертников: "Мама, участие в этом деле особой славы не приносит... Самое печальное состоит в том, что я даже не знаю, за что должна умереть". Ее жизнь и смерть заслуживают особого уважения, поскольку до самого конца она не запятнала себя двойной моралью, которая привела Шульце-Бойзена и его друзей на службу иностранной державе.
Все остальные члены организации, конспираторы из окружения Шульце-Бойзена и Харнака, нисколько не скрывали, что бросают вызов условностям и традициям. И в самом деле, это было истинной основой их борьбы с гитлеризмом и буржуазным миром. До самой своей гибели они так и оставались агентами - любителями, действовавшими из своих политических убеждений, скорее старательными, чем эффективными шпионами. И своим политическим протестом доказали потомкам, что даже в эпоху соглашательства оставались люди, прислушивавшиеся только к голосу своей совести.
Тем не менее выбранное ими оружие - шпионаж в пользу иностранной державы - означает, что Шульце-Бойзен и его ближайшее окружение не могут быть причислены к рядам участников немецкого Сопротивления. Сам факт их работы на советскую разведку разверз перед ними непреодолимую пропасть, и для большинства немцев антифашист Шульце-Бойзен и его окружение остались просто предателями, тайными ставленниками страны, которая могла подавить в Германии демократические свободы с не меньшей эффективностью, чем в этом преуспел национал-социализм.
