— Вячеслав Иванович, ты меня прости, я разве не понимаю, как нелегко людям жить?.. На их-то смешную зарплату… Прости, если я сказал лишнее, в конце концов, Тофик не этого боится, а что однажды явится этот Перунян и потребует оплатить неустойку и долг, который все время капал, пока его не было… Понимаешь меня?
— Тебя понимаю, дорогой. А вот ты меня как будто не хочешь. Тогда так. Пусть твой Тофик заплатит им. Сколько потребовали? Пока пятьдесят тысяч? В неделю? Многовато, конечно, разберемся. Но срок выплаты назначат ему не они, а я. Я позвоню тебе, ты перезвонишь ему, а уж он пусть сообщит им, что деньги для них готовы.
— Хорошо, — печально ответил Рустам. — А дальше что, я могу узнать?
— А дальше — мое личное дело. Я тебе, скорее всего, уже завтра позвоню. Да, и за деньги свои пусть твой Тофик не беспокоится, все будет возвращено. Все… Еще раз спасибо за угощение, порадуй от меня свою внучку, а про наш разговор никому ни слова. И на Петровку мне больше не звони. Я теперь в другом месте. Номер мобильного знаешь? Нет? Так запиши.
— Могу ли я спросить?..
— Рано еще, Рустам, вот когда в следующий раз заеду, сам скажу. Пока…
Итак, двое подполковников — не в форме, разумеется, а в отлично пошитых костюмах от Армани и стильных ботинках от Гуччи, приобретенных в конце прошлого года, во время «командировки» в Италию, которая больше напоминала уик-энд, растянувшийся на целую неделю, поднялись по мраморной лестнице и прошествовали в кабинет хозяина этого игорного заведения, который находился в конце ресторанного зала, за украшенной бронзой, резной дубовой дверью.
Тофик, «назначивший» им время визита, вид имел несколько печальный. Оно и понятно, разве может испытывать приятные ощущения человек, выбрасывающий в окно пятьдесят тысяч долларов еженедельно, не имея никаких твердых гарантий, что завтра тебя не окучит какой-нибудь другой крутой любитель халявы?
Он подал свою вынужденную дань не в конверте, а вынимая каждую пачку купюр из сейфа отдельно, клал ее на стол перед посетителями и говорил с безысходной печалью:
— Считайте, пожалуйста.
Те считали. И так все пять пачек. После этого Тофик запер сейф и вопросительно уставился на посетителей. Те переглянулись. Ну конечно, деньги — деньгами, а где угощение? Халява-то где? Ну и жлобье эти «азики»! Ладно, не ждать же, а на свои кровные с какой стати гулянку здесь устраивать?
— Пойдем? — еще неуверенно спросил Савостин.
— Пойдем, — вздохнул Арбузов и криво усмехнулся. — Гостеприимством тут, видать, и не пахнет. В следующий раз…
— Я позвоню, — покорно сказал Тофик, глядя в стол.
— Не затягивай, неделя пролетит быстро.
Но хозяин только молча кивнул.
А вечером того же дня они с юмором докладывали Вадиму Михайловичу, развалившись в креслах в помещении фонда, о том, как жался и хмурился этот азербайджанский недоносок, как жалел он свои деньги. Они выпивали, веселились по поводу столь удачного стечения обстоятельств и прикидывали, какой игорный дом теперь будет следующим. Глупо ведь отказываться от денег, которые сами так и сыплются в руки. И вообще, почему только сейчас взялись-то?
Раньше можно было подумать! А это уже в адрес Вадима. Тот отшучивался, говоря, что всякий плод должен сперва созреть, а то от зеленых яблок расстройство желудка бывает…
А Вячеслав Иванович в тот же вечер выслушал сообщение сыщиков «Глории», которые тщательно отследили всю операцию — от начала до конца. Доказательством была качественная видеозапись. Камеру предварительно установили в кабинете Гасанова, ну а долларовые купюры, как и положено, пометили специальным люминесцентным составом. Записали на видеокамеру и обратную поездку Савостина с Арбузовым, не пропустили и прибытие в Средний Каретный полковника Лыкова. А вот в само помещение фонда решили пока не забираться. Рано. Тут любой прокол, и — конец операции. А ведь она только началась…
— Ну что, Султан, — сказал Филипп, входя в камеру Бекоева, — набегался? Вставай, поедем, будешь себе снисхождение зарабатывать.
— Куда поедем? — нахмурился Бекоев.
— Домой к тебе, куда же еще? Дружка твоего брать…
Чтобы даже случайно не совершить ошибки, Николай Щербак еще с утра начал наблюдение за капитаном Волошиным. Анатолий сидел у себя на службе практически-весь день, будто у него не было никакой срочной работы, а потом вдруг сорвался с места, как сумасшедший, и на своей «шестерке» помчался к трем вокзалам. Щербак не отставал. Но позвонил и предупредил Филиппа о том, в каком направлении они едут. Филя ответил, что все так и должно быть, ловушка, кажется, сработала, и, значит, продолжение по плану…
А произошло следующее.
Они привезли Султана на Красносельскую, когда уже стало темнеть. Филя, к которому Бекоев был прикован наручниками, быстро протащил того в квартиру, при этом грубо оборвав белые ленты с лиловыми печатями, которые «охраняли» пустую квартиру. Всеволод Голованов, обойдя полупустую двухкомнатную квартиру, нашел-таки себе удобное место — в довольно тесной прихожей, в стенном шкафу для одежды, заваленном всякой дрянью. Филя и сам уже присмотрел для себя этот офон, но Голованов не пустил, резонно заявив, что здесь больше нигде нет места, где могла бы затаиться его крупная фигура, так что пусть Филя и не мечтает. А он, при желании, может и под стол забраться.
Султану же тем временем приказали дозвониться до того мужика-носильщика с Ярославского вокзала, который «стучит» Волошину, и сообщить ему о своем прибытии. Ну, мол, отъезжал тут ввиду некоторых срочных обстоятельств, а вернулся — хата опечатана, ничего не понятно, что вообще произошло? И. у соседки тоже опечатано. Здесь что, «мочилово» устроили? Приятель этот и устроил Султана к себе, когда тот появился в Москве, и с капитаном свел, который помог ему маленько осесть, не вызывая подозрений.
Короче, дозвонился и сказал, что сильно устал от дальней дороги и теперь ложится спать, а завтра поутру надо бы обязательно стрелку забить. Да хоть и тут, а можно в буфете у Нинки…
Вот, видно, Хаким, так звали дружка Султана, и звякнул Волохе, как звали тут капитана из МУРа, еще когда он в нем и не служил. И теперь Волошин мчался на Красносельскую улицу. Щербак двигался следом, докладывая о каждом маневре капитана.
Волошин предусмотрительно не стал въезжать во двор, а остановился снаружи, неподалеку от входа в магазин. Вот, как раз почти рядом, метрах в двадцати в сторону, и лежало то, что осталось от Соньки. Анатолий словно бы прислушался к себе, подумал и понял, что ровным счетом ничего, никаких сожалений не осталось в его душе после того случая. Именно случая, а не какой-то там трагедии, крупного несчастья, того, другого… Была — и нет, значит, и нужды в ней особой не имелось на этой земле. А чего, в самом деле? Вон в Чечне каждый день гибнут, и что, мировая скорбь? Это у кого родня есть, тем мертвых и жалко, а остальные давно привыкли: есть — нет, был — пропал…
Мягкими шагами стал подниматься он на шестой этаж, лифт был не нужен.
Всю дорогу сюда Волошин думал только об одном: где был Султан и почему появился дома? И не имел ответа. Логика этого бандита была непонятна. Ну, предположим, «замочил» он того неизвестного мента, и кровь на асфальте вполне могла быть и его… Дальше, один ботинок потерял, тоже могло случиться, сперва не обратил внимания, а когда спохватился, было уже поздно, вез небось трупака закапывать. А потом и сам перепугался, залег где-нибудь, пережидал. А может, даже и видел, как тут ментовка пахала. И про самоубийство Соньки, поди, узнал. Ну да, так оно все, наверно, и было. Потому и перетереть захотел свои проблемы с Хакимом… А тот — понятное дело…
Нет, не нужен был больше этот крест капитану Волошину. Даже более того, опасен. Если, не дай бог, возьмут его, то как бы не пришлось ставить жирный крест и на себе самом…
Анатолий остановился, прислушался, было тихо. Достал из кармана глушитель и навернул его на ствол пистолета — все из тех же, которые вручал им перед операциями Вадим Михайлович. Это у него имелся умелец, который переделывал ему газовые стволы под боевые патроны. И ни хрена с ними не страшно работать — незамазанные стволы-то.
На площадке, освещенной тусклыми, мигающими огнями неоновых трубок, обратил внимание на небрежно оборванные полосы опечатки. Вот же мудак, прости господи, даже и тут не мог по уму. А может, и к лучшему.
Волошин подошел к двери Султана. Снова прислушался. Оттуда не доносилось ни звука. Он смотрел, перед тем как подняться сюда, на окна квартиры —.там было темно. Значит, действительно спит. Можно работать.
Опытный оперативник Анатолий Евгеньевич Волошин с помощью отмычки тихо открыл замок, потянул на себя дверь. Из темноты на него пахнуло застарелой пылью и еще каким-то неприятным запахом — знакомым вроде, в котором перемешались вонь от ношеного белья, плесени и еще чего-то отвратного. Но сейчас было уже не до запахов. Он неслышно притворил за собой дверь и скользнул через прихожую к приоткрытой двери ближней комнаты. Фонарик не зажигал, что-то подсказывало, что лучше работать в темноте. Снова прислушался и услышал хриплое дыхание спящего человека. Вот тут и включил свой фонарик, скользнул узким лучом по полу в дальний угол комнаты, где, он знал, стояла кровать, на которой обычно и спал Султан. На кровати лежало скорченное тело, с головой укрытое серым шерстяным одеялом. Ну, вот и все…
