– Сид назвался именем литературного героя, которого с него списала Марта Вайерс? – изумилась Чарли.
– Джордж Фокс – надменный ублюдок, который не считался ни с чьим мнением, – сказал Саймон. – Настоящий деспот – грубый, самодовольный, нетерпимый, неспособный прощать. Запомни, это очень важно! Хуже всего то, что он не признавал неизбежность греха.
– Ну и заумь! – покачала головой Чарли, гадая, как это связано с Эйденом Сидом.
– Суть в том, что все люди периодически грешат, а потом молят Бога о прощении, – пояснил Саймон. – О грехе я в детстве думал не меньше, чем о телепередачах, которые мне запрещали смотреть. Вот оно, католическое воспитание: соврал маме или подрался – читаешь «Аве Марию».
– Значит, «Аве Мария» вроде штрафных стихов, которые заставляли переписывать в школе? Десять, пятьдесят, сто раз, в зависимости от серьезности проступка?
– Да, наподобие. Я ненавидел это и сейчас ненавижу, но не могу не отметить: такой «штраф» акцентирует внимание на отличии хорошего от плохого, а еще на необходимости исправлять ошибки. Нужно извиняться, заглаживать вину. Тут же целая пирамида: наверху Бог, затем Папа Римский, затем приходский священник, затем твои родители, а в самом низу ты, мелкая сошка, которая вот-вот сгорит в адовом пламени.
– Здорово! – потрясенно воскликнула Чарли. – Теперь понимаю, каким счастливым и беззаботным было твое детство!
– Я говорю не о себе! – покраснев, возразил Саймон. Он явно лгал: не Джорджу Фоксу ведь запрещалось смотреть детские телепередачи! – Фокс утверждал, что в его душе живет свет, поэтому на грех он не способен по определению. Иными словами, приравнивал себя к Богу. Простые смертные грешили, и Фокс им прощение не даровал. В доказательство Эдем Сэндс привел поучительную историю. Она есть на сайте, я покажу, прочтешь, если захочешь. Во времена Фокса жил еще один влиятельный квакер по имени Джеймс Нейлер. Он заработал себе неприятности из-за того, что обожавшие его квакерши слишком явно и часто демонстрировали свое расположение. Нейлера обвинили в богохульстве, дескать, он последний приход Христа в Иерусалим пародирует...
– Да, у каждого свои тараканы, – заметила Чарли.
– За якобы богохульство Нейлер был сурово наказан: его посадили в тюрьму, поставили к позорному столбу, пороли, клеймо выжгли. После оглашения приговора Фокс отдалился от Нейлера и не даровал прощение, даже когда тот, сломленный и разоренный, вышел из тюрьмы, публично раскаялся и мечтал лишь о примирении с Фоксом.
– «Не даровал прощение», – повторила Чарли. – Ты что, эту статью из Интернета наизусть выучил?
– Именно так выразился Эдем Сэндс, судя по тону, взбешенный тем, что основатель мирной, свободной от предрассудков религии оказался лицемерным говнюком. Мол, себя возвеличивал, а Нейлеру этого не простил. Сид под ником Сэндс закончил свой пост так, цитирую дословно: «Без смирения и готовности прощать мы все обречены. Как можно тешить себя бреднями такого мерзавца, как Джордж Фокс?»
– Краудер ответила?
– Да, словами Фокса – длинной цитатой про Горний Иерусалим, в который попадут лишь те, кто не гневит Божий Дух. Остальные – погрязшие в грехе твари, им прямая дорога в Вавилон.
– Замечательно! – пробормотала Чарли. – Начинаю понимать, чем привлекает квакерство таких, как Краудер и Элтон.
– Теперь ясно, почему я не считаю Сида способным на предумышленное убийство из мести? Решил убить – убивай, зачем предварительно втираться в доверие и спорить на интернет-форумах?
– У меня встречный вопрос. Если Сид не убивал и не собирался убивать Краудер, если он не был ни ее другом, ни квакером, какого черта он с ней общался? Зачем он ей «Аббертона» подарил?
– Понятия не имею, – буркнул Саймон, как обычно раздраженный собственным незнанием.
Чарли положила перед ним каталог с выставки, который дала ей Йен Гарнер. «Интересно, в таком состоянии Саймон что-нибудь воспринимает? – подумала она. – Может, похвастаться, что в отличие от некоторых я нарыла нечто важное? Нет, это слишком жестоко, да и “секрет” мой скоро узнают все».
– «Убийство Мэри Трелиз», – вслух прочел Саймон. – «Масло, акварель. Цена две тысячи фунтов».
Чарли вручила ему список проданных картин.
– Вспомни, чем были две тысячи фунтов восемь лет назад. Дж. Э. Дж. Аббертон – парень небедный. Маленькая проблема: указанный здесь адрес не существует.
– Уверена?
Чарли очень постаралась не обидеться.
– Я не меньше часа справочную терзала – проверяла и перепроверяла. Картин Эйдена на выставке было восемнадцать, и лишь три купили существующие люди с существующими адресами. Это Сесили Вайерс, Сол Хансард и Кэрри Гатти.
– Думаешь, Сесили Вайерс – это мать Марты?
– Очень вероятно, учитывая рассказ Йен Гарнер о матери и дочери, которые устроили перепалку в галерее.
Саймон согласно кивнул.
– Сесили, Гатти и Хансард купили по картине, а пятнадцать оставшихся приобрела уже знакомая нам девятка. – Чарли зачитала фамилии вслух, но не в привычном алфавитном порядке: – Миссис Э. Хиткот, доктор Эдвард Уиндес, мистер П. Л. Родуэлл, Сильвия и Морис Бландфорд, миссис С. А. Гондри, Рут Марджерисон, мистер Дж. Э. Дж. Аббертон, Э. и Ф. Дарвилл, профессор Родни Элстоу. Дарвиллы купили четыре картины, Родни Элстоу – три, доктор Эдвард Уиндес – две, все прочие по одной. Адреса этих девяти покупателей не существуют. Точнее, восемь не существуют, а один...
– Может, они просто для справок закрыты?
– Дело не в этом.
– Телефонов у них тоже нет?
– А сам как думаешь? Нет. Сразу после справочной я позвонила на почту. Саймон, адреса не существуют, счастливое исключение – адрес Рут Марджерисон. Гарстед-коттедж, Авеню, Реклесгем...
– Именно в Реклесгеме находится Виллерс, частная школа, в которой учились Вайерс и Трелиз. На почте я выяснила адрес и почтовый индекс школы. Отгадай, что еще попалось в директории «Виллерс»? Адрес и индекс Рут Марджерисон.
– Не понимаю, – буркнул Саймон.
– Территория Виллерс так огромна, что там несколько индексов. Школе принадлежат двадцать с лишним зданий, каждое из которых имеет собственный адрес. В том числе и Гарстед-коттедж. Он действительно на Авеню – думаю, так называется дорога на территории школы. Я позвонила в Виллерс, попросила соединить с Рут Марджерисон из Гарстед-коттеджа и услышала, что там такая не проживает.
– А кто проживает, не спросила?
– Спросила и не добилась ровным счетом ничего. Как ни позвоню в Виллерс, со мной общаются предельно вежливо, но толку от них ноль. О Марте Вайерс никто говорить не желает.
– Нужно туда ехать! – Саймон залпом допил пиво. – Мы же полиция, администрации школы придется с нами разговаривать. Они ведь не знают, что нас временно отстранили от службы.
– По пути сюда я позвонила Йен Гарнер. Спросила, как платили эти люди. Подумала, вдруг у нее записи сохранились. Но слишком давно это было, а вспомнить она не смогла. Остался лишь список проданных картин с галочками против названия каждой. Отметки эти означают, что оплата произведена. Йен утверждает, что по крайней мере один покупатель расплатился наличными. Такое случается редко, поэтому и отложилось в памяти.
– Раз адреса не существуют, то и люди, вероятно, тоже.
– Йен хорошо помнит, что с большинством покупателей лично не встречалась. Дескать, на закрытом показе продались только три картины.
– Их купили Сесили Вайерс, Кэрри Гатти и Сол Хансард?
– Вполне возможно. Остальные общались с ней по телефону, деньги и картины пересылались либо по почте, либо с курьером.
– Так принято? – удивился Саймон.
– По словам Йен, нет. Она сочла это заслугой молвы, которая вмиг сделала Эйдена настолько популярным, что его работы покупали не глядя. Двое из тех девяти, Уиндес и Элстоу, потребовали права преимущественной покупки следующих работ Эйдена, Йен даже пометку соответствующую сделала.
– Доверчивая особа! Покупателей в глаза не видела, а уже...
– Бизнес есть бизнес. Она продала картины, ей заплатили. Так что, допрос покупателям устраивать?
– Виллерс! – Саймон решительно поднялся. – Следующий пункт нашей программы. Поехали!
– А не стоит сперва отнести мой улов Милуорд?
– Хочешь – неси, но без меня! Если мы с ней еще раз встретимся, может дойти до драки.
Чарли не думала, что Милуорд сильно заинтересует каталог выставки восьмилетней давности.
– Нет, я отправляюсь не к Милуорд, а домой. Одному из нас нужно потолковать с Кэрри Гатти, и, видимо, этим займусь я. Везет мне, правда?
23
5 марта 2008 года, среда
Из сна меня вырывает громкий мужской голос, вещающий о ситуации на дорогах. Радио! Я в незнакомой машине с серыми кожаными сиденьями, у зеркала заднего обзора качается освежитель воздуха в виде елочки. Совсем как в такси! Мало-помалу кусочки пазла складываются в картинку: это впрямь такси, которое Мэри вызвала, чтобы отправить меня на станцию.
