все на свете, я бросилась в ту сторону, пробежала по высокой мокрой траве, а потом стала продираться сквозь заросли кустов, царапая себе руки и лицо. Выбежав на небольшую поляну, я увидела, как среди редких сосен бежала вверх темная фигура.
– Стой! – крикнула я. – Стрелять буду!
Темная фигура промелькнула в отблеске луны и неожиданно исчезла в темноте.
Предчувствуя неладное, я как можно быстрей взбежала вверх по склону и тут же поняла, что нахожусь на краю большого обрыва. Передо мной расстилалась Волга, на поверхности которой желтым светом дрожала лунная дорожка.
Нет, не может быть…
Аккуратно, стараясь не сорваться, я подошла к краю обрыва и посмотрела вниз. Сначала я ничего не увидела и тут же отошла от края, словно ожидая, что кто-то ко мне подкрадется и столкнет вниз. Однако рядом никого не было.
Я снова осторожно подошла к краю и внимательно всмотрелась. Сначала я не видела ничего, но через минуту мои глаза привыкли к темноте, и я различила неподвижно лежащее тело, на которое неспешно накатывались слабые волны великой реки Волги…
Спустя несколько дней
Погода стояла солнечная, однако сильной жары при этом не было. На вершине холма даже дул легкий ветерок, а от Волги исходила свежесть и прохлада.
Я, Элан и Григорий прошли немного вверх по склону и оказались у самого края обрыва.
Именно на этом месте примерно неделю назад произошла трагедия.
Я остановилась за пару метров перед обрывом, а Элан подошел почти к самому его краю. Гриша стоял рядом с ним. Элан снял с себя увесистый рюкзак и поставил его на землю. Потом открыл его и извлек металлический цилиндр средних размеров.
Это была урна, в которой находился прах их друга.
Из кармана рюкзака Элан достал отвертку и открутил у цилиндра болты. Открыл крышку, взял урну в руки и подошел почти к самому краю.
– Подожди, – тихо сказал Григорий и засунул руку в урну.
Взяв горсть праха, он постоял несколько секунд, при этом беззвучно шевеля губами. На его глазах выступили слезы. Потом взмахнул рукой и развеял прах над рекой.
Элан поступил точно так же. Потом перевернул урну и вытряхнул над обрывом остатки праха, который тут же развеялся над Волгой, подхваченный вдруг неожиданно усилившимся ветром.
– Это было его желание, – тихо сказал Элан.
– Да, – ответил Григорий. – Я помню, нам было лет по пятнадцать, когда он вдруг высказал это свое желание. Что если он умрет первым, то мы должны его кремировать и его прах развеять над морем или над рекой.
– Он словно чувствовал, что долго не проживет в этом жестоком мире. Марк… Миша… Что же ты наделал?..
Друзья еще некоторое время молча стояли у обрыва, грустно смотря на гладь широкой реки. Затем Григорий, обернувшись ко мне, сказал:
– Татьяна, спасибо тебе за все. Ты настоящая девушка-воин. И ты все сделала правильно. А смерть Марка… наверное, это было лучшим выходом для него.
Я ничего не ответила, а лишь молча кивнула.
– Я вас оставлю, – сказал Григорий. – Пойду посижу под деревом. Как будете возвращаться, позовите меня.
Я села на траву, Элан подошел ко мне и сел рядом.
– Как тут красиво, – произнес он. – Я даже не знал, что здесь есть такое место. Надо обязательно его нарисовать. На память.
– Как то самое место у речки, мост и деревья?..
– Да. Та самая картина, которую ты назвала «Мордовия», – Элан улыбнулся. – А на самом деле это то место, где я всегда ждал свою маму. Почти каждый день я бежал к этому мосту и встречал там маму, которая всегда несла мне бидон с парным молоком. Но в один страшный день я ее не дождался, осмелился пойти на ферму и… Увидел свою маму, она лежала в скрюченной позе в одном из корпусов, где доили коров. Вокруг нее была лужа крови, а рядом валялся бидон с разлитым молоком. Молоко, которое смешалось с ее кровью…
Я молча обняла его за плечи и прижала к себе, словно маленького мальчика.
– Я так и не понял, за что ее убили. Наверное, они все вместе выпили, что-то не поделили, и эти подонки ее зарезали. Может, это сделал кто-то один из них, я не знаю… Да это уже и не имеет значения. – Элан замолчал на полминуты, а потом добавил: – Марк отомстил за смерть моей мамы.
– Может, не стоило продавать ту картину тому старичку? – спросила я только для того, чтобы отвлечь его от грустных воспоминаний.
– Да брось, – отмахнулся он. – Та картина была для продажи. Думаешь, у меня больше нет похожей картины?
– Ну, тогда это меняет дело. Как твоя нога?
– Да нормально. Как видишь, уже почти не хромаю. Шовчик аккуратный сделали, да и вообще шрамы, как известно, украшают мужчину.
– Согласна.
Через некоторое время я спросила:
– Почему ты стал именно Эланом?
– Потому что я всегда хотел сменить имя. Мне казалось, что со сменой имени изменится и моя судьба. Имя Элан мне всегда нравилось. Оно означает «дерево». Дерево жизни… Моего отца звали Амар, он был даргинцем, правда, я никогда его не видел. Он был в командировке в нашем городке и стал встречаться с моей мамой. А потом уехал и больше никогда в наших краях не появлялся. А фамилия… Фамилию я взял, можно сказать, от балды. Так и появился Бахтуров Элан Амарович.
Какое-то время мы молчали, потом я снова спросила:
– Ты точно надумал уехать?
Элан ответил не сразу.
– Да. Я все же решил уехать в Краснодар. Нравится мне этот солнечный южный город. Куплю там себе квартиру… В Тарасове не хочу больше оставаться. Но сначала, как и хотел, съезжу в Питер, обучусь технике суми-э. Также я думаю заняться росписью по керамике и на фарфоре. И еще хочу выучиться на барбера.
– У тебя грандиозные планы.
– Да, – Элан аккуратно развернул мое лицо к себе и посмотрел мне в глаза. – Татьяна, может, ты передумаешь? Переезжай со мной в Краснодар.
Я улыбнулась.
