Африканская община, которой принадлежал храм двуглавой змеи, украсила святилище цветными репродукциями католических святых, которых отчасти отождествляли со своими богами. Главное место принадлежало изображению Эрзумии — святой Богородицы вуду, представлявшей Венеру и Луну. Туфли Эрзуми, как главный священный амулет, были подвешены к потолку над каменным алтарем, на котором совершались обряды жертвоприношения.
Воскурив благовония, Абра стала произносить заклинания, обращенные к богу Петро, одаривающему подданных магической силой. В озарении Петро открыл ей то, о чем Абра уже догадалась — ненавистная Виталия Джордан все ещё существует на этом свете, завладев сердцем Криса Флавина. Абра провела много часов в мистическом трансе, а в полночь под руководством главного хунгана приступила к обряду «пагубного заклинания». Когда-то шестнадцатилетняя девушка была свидетельницей подобной черной мессы — её отец, Жаркий Ветер, приготовил страшную посылку своей бывшей любовнице. Деревянный гроб, освященный именами дьявольской троицы, Кортни Иохан отправила к себе домой. Она знала, что только уничтожив мать, сможет смыть пятно постыдного рождения. Абрагантбе Гарам-Эурзоми стала достойной дочерью Жаркого Ветра.
С тех пор она научилась расправляться с врагами самостоятельно. Но Вита Джордан оказалась сильной противницей. Абра прибегла к самому действенному способу умертвить человека на расстоянии. Эффект зависел от её личной способности к визуализации противника и мощи посланной ему отрицательной энергии. Изготовляя куклу, как бы материализующую воображаемый образ, Абра представляла себе Виталию Джордан так ясно, словно могла дотронуться до неё рукой.
Невесомое тело Виты омывали голубые волны, убаюкивая и исцеляя. Она нежилась в потоках живительной энергии, исходящей от сильного человека. Абра знала, что этой энергией была любовь Флавина. Она окутывала Виталию защитным коконом, мешая разъяренным духам вуду достичь жертву. Ритм барабанных ударов ускорялся, подводя к высшей точке. пауза обрушилась оглушительной тишиной.
Темная рука с острой булавкой застыла, выбирая наиболее уязвимое место на теле длинноволосой восковой куклы. Абра напряглась, усилием воли собирая в тонкий луч испепеляющую ненависть. Она представила мозг жертвы, уже пораженный смертельной болезнью, и вместе с внезапным грохотом барабанов нанесла удар — серебряная булавка вонзилась в висок. Взвыв раненой волчицей, Абра рухнула на каменный пол.
Лишь к следующему утру она смогла вернуться в Тегусигальпу и тут же позвонила в Нью-Йорк. Брант оказался в своем кабинете, его голос звучал бодро.
— Мисс Гарам? Простите, я где-то слышал ваше имя…
— Я — партнерша Криса Флавина и его невеста. Я хотела бы услышать от вас, мистер Брант, что, собственно, происходит. Насколько я понимаю, вы в курсе блестяще проведенной аферы?
— Аферы? Не понимаю… Вам лучше поговорить с агентом Флавина.
— Но ведь Крис жив.
— Да, я только что получил сообщение от офицера, ведущего расследование катастрофы — в сгоревшем автомобиле не обнаружены человеческие останки. Следовательно, мы можем надеяться увидеть живыми мисс Джордан и вашего патрона.
— Где они? Как я могу связаться со своим женихом?
— Боюсь, вы сильно ошибаетесь, мисс… — Брант замялся, не зная, как вести себя с напористой девицей. Хью провел тяжелые часы, скрываясь от звонков и визитов.
Флавин предупредил Бранта о предстоящей мистификации и взял с него слово о полном молчании. Хью безоговорочно согласился подыграть влюбленным — уж если маг закрутил такую карусель, то наверняка неспроста и во благо Виталии. Но Бранту было невыносимо тяжко слышать вновь и вновь повторяющееся сообщение о гибели Виты и видеть её портрет с траурными комментариями. И вот, наконец, следователь сделал заявление — Джордан и Флавин не погибли в злосчастной машине! На радости Хью позволил себе бокал хорошего вина и включил телефон — он ждал вестей от Криса. Но первой прорвалась та самая Гарам, о которой болтали всякие небылицы, называя колдуньей и ведьмой. Так или иначе, Хью точно знал одно — у Флавина теперь была совсем другая невеста.
— Я ошибаюсь? Но в чем? — Переспросила Абра резким, как удар хлыста, голосом.
— Вы переоцениваете мою информированность, мисс. Господин Флавин не посвящает меня в свои планы. Я не знаю, где он находится в данный момент.
— Но ведь с ним скрывается ваша воспитанница, Брант. — Абра рассмеялась. — Кстати, а не вы ли являетесь папашей американской любимицы? Ведь мистер Джордан не имеет к её рождению никакого отношения. Как и очаровательная Голди.
— Не понимаю вас, мисс. Извините, у меня сейчас нет времени на подобные дискуссии, — разозлился Брант. — Должен попрощаться, но хотел бы дать совет… Вы ведь будете общаться сегодня с множеством людей? Не ставьте себя в глупое положение, называясь невестой Флавина.
— Благодарю, бедняга Брант. Примите и мое пожелание. Вам ведь сегодня будут задавать массу вопросов? Так вот, не морочьте людям голову, сообщая, что ваша подопечная осталась в живых. Готовьте панихиду, Брант…
Брант отключил связь, но в его ушах продолжал звучать безумный хохот Абры.
Вита открыла глаза от яркого света — сквозь витраж в узком высоком окне проникал солнечный свет. Витраж изображал две фигуры — мужчину и женщину. Они стояли друг против друга, сомкнув руки, с большим алым цветком, похожим то ли на мак, то ли на пылающее сердце. Их взгляды слились, никогда не разлучаясь, а налившийся рубином цветок сиял в центре, освящая нерасторжимый союз. На каменных плитах пола на медвежьей шкуре у кровати, на атласе простыней и одеял лежали блики — желтые, изумрудные, оранжевые. Самый большой красный луч застыл как раз посередине, на протянутой к Вите руке Криса. Он даже во сне боялся отпустить её.
Круглая комната с четырьмя узкими окнами, выходящими на все стороны света. В центре — кровать под балдахином из потемневшей парчи. Очевидно, они находились в башне, но Вита не помнила, как попала сюда. Она знала лишь, что целиком принадлежит человеку, лежащему рядом, и нет на свете ничего, способного разлучить их. Вита коснулась его смуглой щеки, разметанных по подушке темных волос и, склонившись, прильнула к его губам. В памяти тотчас пронеслись видения цветущего луга и светящегося сапфирового источника, ласки, поцелуи, объятия, сплетающиеся, как фигуры головокружительного танца.
Крис прижал её к себе:
— Доброе утро, Жизнь!
— Где мы, Кристос? Что произошло с нами?
— Не спрашивай ни о чем, моя радость. Я с тобой и все — ради тебя. даже воссиявшее сегодня солнце.
— Смотри! — Ладонь Виты «подняла» и «протянула» Крису алый цветок. Огненный луч соединил нас, как стеклянных влюбленных на витраже.
Крис прикоснулся к её пальцам, «подхватив» луч.
— Разве ты не узнала, это — Сердце Ангела.
— Конечно. Ну, конечно, милый… Только я тогда так и не спросила… Скажи — ведь оно для двоих?
— У влюбленных может быть лишь одно сердце. И в радости, и в беде. Если оно разбивается на половины — любовь умирает. В этом-то и суть, детка. — Погрозив пальцем, Крис чмокнул Виту в кончик носа. Она смотрела с восторженным удивлением.
— У меня странное чувство, словно я вижу сон… — Вита опустилась на подушки. — В нем все — Ангел в морозной ночи, мириады звезд, весенние цветы, блеск снега и жар огня… А ещё — синее озеро и бесконечный полет… Полет… И все это ты, Кристос, все это — моя любовь…
— Я видел то же самое. Это наш сон, Вита. Наш долгий, долгий, волшебный сон. — Склонившись, Крис заглянул в глаза Виты и увидел там страх. Она села, пряча лицо в ладонях. Ее голос прозвучал еле слышно:
— Крис, я знаю, я чувствую — мой сон скоро кончится. За ним — ничто. Чернота…
— Сейчас же забудь об этом. — Прижав Виту, Крис кивнул на светящееся окно. — День полон солнца и будет яркий, ослепительно-праздничный закат.
— Последний закат.
— Неправда! Мы в самом начале, Вита. Мне кажется, что я прикасаюсь к тебе впервые и это наш первый поцелуй… самый робкий, самый нежный, все ещё обещающий…
— Обними меня крепче, не отпускай меня, Кристос.
… — Ну вот, теперь уже верно, закат. Солнце в другом окне, а на потолке синие тени. — Вита села, с испугом глядя на боковой витраж. Смотри, Крис, там смерть…
— Я уже рассмотрел все изображения — это всего лишь четыре аллегории времен года. Та, что светила нам днем алым маком — лето, расцвет жизни и чувств. Вон та золотистая с всадником на коне — осень. А потом, естественно, сон и умирание. Старуха с косой и пустыми глазницами, бредущая в синей тьме, — зима. Она в этих краях бывает лютой. Но всегда и неизменно ей на смену приходит весна! Поляны подснежников на проталинах, а потом цветущий терновник на холмах… Год ещё юн и прекрасен, как девочка на левом витраже… У неё венок из одуванчиков на золотых волосах — это ты, Вита! — Крис обнял её. — Ну, что, моя детка, уже не боишься стеклянных картинок?
