— А вы обратите внимание, мистер Квин, — сказал Вассер, чей тик резко усилился, — что я уже перестал вас понимать.
— Сейчас поймете. Дайте мне прийти в себя. Я чувствую себя так, словно выпил десять порций виски и внезапно очутился на свежем воздухе… Слушайте. Джи-Джи написала «face». Было очевидно, что она подразумевала под этим указание на своего убийцу. Но мне также становилось все более очевидно, о чем свидетельствует моя жуткая мигрень, что как ключевое слово к личности убийцы «лицо» не означает ровным счетом ничего. Естественно, возникает вопрос. Что, если это не было ключевым словом?
Инспектор нахмурился.
— Но в таком случае…
— Вот именно. Если оно не было ключевым словом, то какого рода ключом это могло быть? Я обдумывал всевозможные варианты, кроме правильного, который был настолько очевиден, что никто из нас его не замечал. Ибо если «face» не являлось ключевым словом, то оно становилось ключом, состоящим из четырех букв английского алфавита, образующих не слово, а какую-то иную последовательность, имеющую смысловое значение.
— Код? — предположил старик.
— Пожалуйста, не прерывай полет моих мыслей. На чем я остановился? Ах да. Когда начинаешь думать об этом с такой точки зрения, сразу приходит в голову, что Джи-Джи написала свое послание как четыре отдельные буквы. Ведь она даже разделила их интервалами. Правда, подобные интервалы были вообще свойственны ее почерку, поэтому буквы походили скорее на печатные, чем на обычные письменные. Но если подумать о «f-a-c-е» не как о слове, а в ином контексте, все становится ясным.
— Только не мне. — Шотландец нахмурился. — В каком контексте?
— Что нам известно о занятиях Глори Гилд? Во-первых, будучи певицей, она посвятила всю себя музыке. Во-вторых, уйдя на покой, она помешалась на загадках. Теперь подумайте о «f-a-c-е» как о музыкальной загадке.
Последовало молчание — музыкальное и загадочное. Эллери сиял — в своих рассуждениях он достиг космической скорости, а это всегда приводило его в состояние эйфории. Его отец, Вассер и Берк не обнаруживали никаких признаков понимания. Большие глаза Роберты блеснули под сдвинутыми бровями, как будто ей что-то пришло в голову, но потом она покачала головой.
— В детстве я училась музыке, поэтому вроде должна понимать, куда вы клоните, Эллери. Но я не понимаю.
— Что в музыке означает «f-a-c-е», Роберта?
— Лицо?
— Не слово, а буквы.
— Вы имеете в виду, что f, a, c и e — это ноты?[162]
— А что же еще? Конечно, ноты! Какие именно?
— В каком смысле?
— Где они расположены на нотоносце?
— Если бы у меня была нотная бумага…
— Вы позволите, мистер Вассер?.. — Эллери схватил со стола нотариуса лист желтой писчей бумаги, ручку и начал быстро писать. Когда он поднял лист, все увидели нотоносец из пяти параллельных линий:
— Вот нотный стан в ключе «соль» — в скрипичном ключе. Роберта, покажите нам, где находятся на нем ноты f, a, c и e.
Роберта взяла ручку и бумагу, подумала и изобразила четыре ноты.
— Добавьте их названия.
Она повиновалась.
— Теперь смотрите.
Эллери пустил бумагу по кругу. Все увидели следующее:
— Значит, это ноты, — промолвил инспектор Квин. — И мисс Уэст, очевидно, разместила их в нужных местах, иначе ты бы не лоснился от удовольствия. Ну и что дальше, Эллери?
— Нотный стан состоит из пяти линий и четырех промежутков между ними. Где Роберта поместила ноты? На линиях или в промежутках?
— В промежутках.
— Вот именно. Что означает «между строк». — Эллери умолк с торжествующим видом.
— Нам следует выдвинуть твою кандидатуру на пост мэра? — фыркнул старик. — Не знаю, о чем ты говоришь, Эллери. Ты должен объяснить все таким образом, чтобы это стало понятным моему цыплячьему мозгу.
— Погодите. — Гарри Берк вцепился в подлокотники стула. — Она таким образом велела нам читать между строк!
— Выдайте этому джентльмену сигару, — сказал Эллери. — Да, в этом заключалась суть музыкальной загадки Джи-Джи. «Читайте между строк».
Последовала очередная пауза.
— Каких строк? — свирепо осведомился инспектор. — Где?
— Это вопрос.
— В ее дневниках?
— Логично, папа, но неразумно. Вспомни, как плотно исписаны страницы ее дневников. Там практически нет свободного места. Джи-Джи должна была обладать талантом человека, написавшего молитву «Отче наш» на булавочной головке, чтобы втиснуть что-нибудь между строчками своих дневников.
— Тогда где же? В одной из ее книг?
— Еще менее вероятно. Их сотни.
— Это не может находиться между строк рукописи по причине, которую вы только что назвали, — пробормотал Берк. — Типографский текст тоже не подходит. Все же это должно быть что-то напечатанное механически, с достаточными и одинаковыми расстояниями между строчками…
— Попали в точку, Гарри.
Берк воодушевился:
— Какой-то машинописный текст. Джи-Джи оставила что-нибудь, что она отпечатала на машинке?
— Не обязательно она, Гарри.
— Господи! — медленно произнес Вассер. — Ее завещание!
Эллери кивнул.
— Я пришел к тому же выводу, поэтому и попросил устроить собрание в вашем офисе, мистер Вассер. Когда вы читали завещание наследникам, вы сказали, что оригинал уже передан в суд по делам о наследстве, а вы читаете копию. Я узнал в ней ту, которую мы обнаружили в металлическом ящичке в квартире Глори Гилд — ее собственную копию завещания. Она все еще у вас?
— Разумеется.
— Я бы хотел взглянуть на нее.
В ожидании, пока секретарша Вассера принесет завещание, Эллери заметил:
— Есть еще одна причина подозревать, что сообщение между строк скрыто в копии завещания Глори, — это длинный список даров благотворительным организациям. Мне уже тогда это показалось странным. Зачем было перечислять все мелкие суммы по отдельности? Куда удобнее было бы назвать общую сумму с указанием душеприказчику разделить ее по своему усмотрению. Но перечисление благотворительных организаций делало завещание куда более длинным, предоставляя место для достаточно длинного сообщения… Благодарю вас. — Эллери взял у секретарши копию завещания. — Одну минуту, пожалуйста. Кажется, я видел в приемной электрический тостер?
— Да, сэр. Мистер Вассер часто завтракает в офисе. Поэтому мы держим здесь тостер.
— Я бы хотел ненадолго его позаимствовать.
Девушка принесла тостер, и Эллери включил провод в розетку за столом. Затем он поставил тостер на стол и нажал кнопку.
— Это получше, чем трюк со спичкой. Ну, посмотрим, функционирует ли еще мой механизм догадок. — Он стал держать первую страницу завещания над теплом, исходящим из недр тостера, водя ее взад-вперед. Все столпились вокруг, вытягивая шею.
— Что-то появляется! — воскликнула Роберта.
В промежутках между отпечатанными строчками начал проступать знакомый почерк Глори Гилд.
— Будь я проклят! — пробормотал Гарри Берк.
— Кое-кто наверняка будет, — хищно усмехнулся инспектор Квин. — Теперь мы наконец-то продвинемся вперед!
Послание было длинным, как предвидел Эллери, и написанным ради экономии убористым почерком. Оно занимало все промежутки между строчками, кроме нижней половины последней страницы отпечатанного текста.
— Читай, папа. — Эллери сел, и инспектор начал читать вслух:
— «Я пишу это по причинам, которые вскоре станут понятными. Уже некоторое время мне хотелось поехать куда-нибудь отдохнуть, и я решила отправиться в свой коттедж в Ньютауне. Я предложила Карлосу отвезти меня на автомобиле, но он не согласился, сославшись на плохое самочувствие. Мне пришлось возиться с его головной болью, пока он не сказал, что ему немного лучше, поэтому я смогла уехать только под вечер. (Я уже хотела отказаться от такси, но Карлос настоял, чтобы я этого не делала.)
Прибыв в коттедж, я обнаружила, что электричество не включено, хотя я несколько дней назад велела Джин предупредить коннектикутскую электрокомпанию, чтобы они возобновили подачу тока. (Позже я узнала, что Джин просто забыла это сделать, что совсем на нее не похоже.) Мне пришлось обходиться свечами, но в доме было сыро и холодно — отопление там тоже электрическое. Чтобы не рисковать подхватить вирус (певцы никогда не перестают бояться простуды), я решила вернуться в город.
Поднявшись на лифте в пентхаус, я собиралась вставить ключ в замок, когда услышала голоса из гостиной — Карлоса и какой-то женщины. Женский голос был мне незнаком. Это явилось для меня шоком. В моем собственном доме! У Карлоса не было ни стыда, ни совести. Я была вне себя от ярости и отвращения.
