Когда Гансу через отца Странницы (сама она к тому времени уже не общалась с мужем) сообщили, что его супруга вознамерилась расстаться с ним, Ганса это не особенно удивило. Все шло к тому, ибо Странница считала ниже своего достоинства скрывать чувства к Агобарду. И когда Ганс в разгар конфликта со Странницей узнал, кто же ее избранник, а узнав, величал его не иначе как «тварью» или «созданием», хотя речь шла о любовнике его жены, он всерьез думал, что его супруга тронулась умом, и даже собирался проконсультироваться с адвокатом о судебном порядке объявления ее недееспособной. И вскоре совершил одну ошибку, о которой я упоминала выше. И его можно понять: он попытался найти то, чего не находил у Странницы – понимания и уважения, – у одной дамы, с которой не был скреплен брачными узами. Бездумное счастье так переполнило его, что он позабыл об элементарной осторожности. На чем и погорел.
Адвокат у Странницы был отменный. Дело рассматривалось еще во времена прежней совокупности правовых норм, связанных с расторжением брака. Адвокат Странницы посоветовал ей видимости ради вернуться к мужу. Тот ужо пару дней спустя выкинул ее вон. Теперь закон был на ее стороне. Странница отрицала наличие любовной связи с одним из сиамских близнецов, ее речь на процессе являла собой образец красноречия, а поведение внушало исключительно сочувствие. Странница явилась на процесс при большой черной шляпе, что навевало мысли о трауре по погибшему браку, жестикуляция ее была строго продумана – по этой части Страннице равных не было. И простодушный до кретинизма Ганс, у которого что на уме, то и на языке, на ее фоне производил весьма неблагоприятное впечатление. Судьи были околдованы исходившей от Странницы аурой. Естественно, Ганса признали виновным в адюльтере, брак был аннулирован, сын Гетц, к которому Ганс обращался только как к Готфриду, оставался с матерью.
Странница поставила целью пустить бывшего мужа по миру и с помощью хитроумных уловок адвоката почти своей цели достигла, однако снобизм перевесил – ей загорелось пробиться в баронессы, иными словами, стать законной супругой барона фон унд цу Айнандтера, в то же время, согласно неумолимому закону, с заключением этого брака Ганс автоматически освобождался от финансовых обязательств в отношении бывшей жены. Но не – пока, и именно сие «пока» сыграло печальную роль в этой истории – от таковых в отношении своего сына, что, впрочем, Гансу не было в тягость.
Не могу не упомянуть о заключении брака между Странницей и бароном фон унд цу Айнандтером. Свадебная церемония не давала возможности Бегоарду схорониться в рюкзаке, притороченном к спине Агобарда. Посему старый барон порекомендовал просто-напросто споить сотрудницу бюро записи актов гражданского состояния. Неразбавленным вином. Но тут ударилась в возражения баронесса, и по ее инициативе черный костюм напялили и на Бегоарда. Довод последнего: «Во время церемонии я просто прижмусь к нему покрепче, и никто ничего не заметит. А Странница прикроет меня букетом цветов, так что…» В общем, убедил.
Но все оказалось не так просто, свидетели жениха (профессор Виндлох) и невесты (до смеха глупая и поэтому безвредная подружка Странницы фрау Б. Хазенорль) располагались позади на некотором отдалении от счастливой пары, кроме того, там же стояли и остальные гости.
– А вы кто такой? – недоуменно спросила сотрудница бюро записи актов гражданского состояния. – Тоже свидетель?
И в этот момент Бегоард впервые за много лет разревелся. Развылся, будто пес на луну.
Тотчас же прибежал еще один сотрудник бюро записи актов гражданского состояния:
– Что случилось? Кто-нибудь отказывается от заключения брака?
Баронесса завопила, Агобард привычно запихнул своего братца под мышку и уже собрался броситься опрометью из зала, органист зарядил «Свадебный марш» Мендельсона, рефлекторно последовав внутреннему приказу «Играть!», как заведено в кабаках во время пьяных драк и всякого рода недоразумений. Только Странница, спесиво вздернув нос, бросила сотруднице бюро:
– Это не обычная свадьба.
Та между тем хлопнулась в обморок, ее коллега срочно выволокла бедняжку на воздух и принялась окроплять одеколоном. Требовалось немедленно объяснить ситуацию, иными словами, выложить всю правду без остатка и сотрудникам бюро, и дожидавшимся своей очереди парам, и гостям, словом, всему миру.
– Будь все, как я предлагал, – проворчал старый барон, – все бы знала только сотрудница бюро. Но ладно уж. Меня ведь не слушают.
Впрочем, никакой катастрофы, ни даже сенсации не произошло. Ну увидели, ну рассказали другим, а те, в свою очередь, поделились открытием еще с кем-нибудь. Но как это обычно бывает в крупных городах, история сама собой довольно скоро затихла.
Вместо занемогшей коллеги исполнение всех формальностей взял на себя другой сотрудник, а что до свадебного обеда, он состоялся в узком семейном кругу.
На бракоразводном процессе фрау Странница безуспешно пыталась торпедировать законное право разведенного супруга навещать сына. Какие только контраргументы не приводились (с подачи ее адвоката, разумеется): и что отец жесток с ребенком, и что он вообще тиран и чудовище, что он распутник – ведь и не думает расстаться с этой особой, а как все отразится на нежной душе ребенка и так далее, и тому подобное. Она уже готова была заявить суду, что, дескать, Ганс – вовсе не отец ее Гетца, однако адвокат отсоветовал ей, ибо это легче легкого опровергнуть, а в случае если сей факт либо подтвердится, либо будет с треском опровергнут, на голову фрау Странницы свалится череда исков о возмещении ущерба, в частности, возмещение расходов обманутого Ганса на содержание ребенка, отцом которого он не является. Это охладило пыл фрау Странницы, и она довольствовалась тем, что суд сократил Гансу до минимума возможности встреч с сыном. Раз в месяц плюс по неделе на летних и рождественских каникулах. Однако и это привело в бешенство Странницу и ее новоиспеченного благоверного Агобарда, оба по всякому поводу и без оного старались стравить сына с отцом, косвенно внушая мальчишке, что, дескать, его отец хуже некуда. Этим они ничего не добились, напротив, Готфрид все более и более проникался расположением к Гансу, и оба изыскивали тайные способы не санкционированных судом встреч.
Вскоре вышел новый закон о семье, позволявший Страннице, теперь уже баронессе, окончательно разлучить отца с сыном. Однако этому помешал внезапный поворот событий.
Плач Бегоарда на свадебной церемонии обернулся не просто конфузом, а скорее стал провозвестником грядущей катастрофы. Следует отметить, что катастрофа для одних нередко означает благоденствие для других.
Примерно год спустя после заключения брака между Странницей и бароном Агобардом фон унд цу Айнандтером, левая нога последнего, которую он вынужден был делить со своим таявшим будто воск братом, стала обнаруживать симптомы паралича. Собственно, это нельзя было назвать параличом в буквальном смысле, просто иногда она отказывалась повиноваться. Поскольку первоначально на это обстоятельство особого внимания не обращали, лишь много позже заметили, что придаток-Бегоард выглядел уже не таким морщинисто-кожаным, как прежде, что время от времени закатывал глаза под смежившимися веками… короче говоря, отдыхал. Агобард в то же время усыхал, уменьшался в размерах, словно повинуясь неведомому процессу усадки. Врачи не могли представить на сей счет внятного объяснения. «И в медицине, – провозвещал профессор Виндлох, дока, если не эксперт, и по этой части, как и почти во всем остальном, – и в медицине тоже существует свое четвертое измерение». Независимо от упомянутых событий Странница готовилась нанести очередной удар по Гансу: барон Агобард фон унд цу Айнандтер («Агобард Скукоживающийся», как иронизировал Ганс, впрочем, в скором будущем ему станет явно не до смеха) усыновил Гетца (он же Готфрид). Причем новый закон предусматривал подобный вариант даже вопреки воле настоящего отца. Юридически это оказалось непросто, но разве есть на свете непреодолимые преграды? И Гетц, таким образом, превратился в барона Гетца фон Айнандтера, сыном Ганса уже не считался; отец его хоть и был освобожден от выплаты алиментов в пользу сына, зато лишался права на встречи с ним, и когда он, ни о чем не ведая, явился встретиться с сыном в дом Агобарда фон унд цу Айнандтера, тот лишь просунул под дверь копию соответствующего решения суда, прокричав изнутри: «Дни посещения для вас исчерпаны!» Чтобы раз и навсегда отсечь сына от отца, мальчика поместили в бдительно охраняемый интернат, адрес которого, естественно, не сообщили Гансу, мало того, директорату интерната были даны указания «пресекать все попытки бывшего отца вступить в контакт с ребенком». (Закавыченный текст – баронессы фон унд цу и т. д.)
