— Я так поняла, он был реставратором.
— Он был неудавшимся художником. — Осло махнул рукой. — Согласился на работу по реставрации полотен в Эденбургском замке, но его золотой мечтой было стать художником. Он оказался посредственностью и в реставрации, и в живописи. Он часто бил Бруно кистями, ты знала?
— Я не в курсе жизни своего начальника, — чуть улыбнувшись, ответила Вуд.
— У него были кисти с очень длинными ручками, чтобы лучше доставать до некоторых картин, подвешенных высоко на стенах замка. Изношенные кисти он не выбрасывал. Не думаю, чтобы он оставлял их специально для того, чтобы бить ван Тисха, но иногда бил.
— Тебе ван Тисх рассказал?
— Ван Тисх ничего мне не рассказывал. Он как дверь за семью замками. Мне рассказывал Виктор Зерицкий, его лучший друг детства, пожалуй, его единственный друг, потому что Якоб Стейн просто идолопоклонник. Зерицкий — историк, он все еще живет в Эденбурге. Он пару раз согласился встретиться со мной, и мне удалось собрать кое-какие сведения.
— Пожалуйста, продолжай.
— Все могло бы этим и закончиться: забитый отцом ребенок, который потом, может быть, стал бы еще одним реставратором и еще одним художником-неудачником… Даже хуже, чем Мориц, потому что Бруно не умел хорошо рисовать. — Осло хихикнул. — А вот отцу его в таланте не откажешь… Зерицкий показывал мне некоторые акварели Морица, подаренные ему ван Тисхом, — они очень хороши… Но тут случилось чудо, «сказочное чудо», как говорят в документальных фильмах Фонда: в его жизни появился Ричард Тисх, миллионер из США. И все изменилось раз и навсегда.
Вуд что-то записывала в извлеченном из сумки блокноте. Осло сделал паузу, и его взгляд прошелся по сгущающейся темноте в саду.
— Именно Ричард Тисх дал Мэтру возможность превратиться во властелина империи. Он был сумасшедшим: ни к чему не пригодный, эксцентричный мультимиллионер, наследник состояния, которое он промотал, и нескольких сталелитейных заводов, которые он поспешил продать, как только умер его отец. Родился он в Питтсбурге, но считал себя прямым наследником отцов-пилигримов, голландских первопроходцев в Соединенных Штатах, а его навязчивой идеей было разузнать о своем роде. Он исследовал происхождение своей фамилии. Оказалось, что ван Тисхи из Роттердама во времена процветания Вест-Индской компании разделились на две ветви. Один из предков перебрался в Америку, и от него пошли Тисхи, занимавшиеся сталью и бизнесом. Ричард Тисх захотел отыскать «другую ветвь», европейскую половину своей семьи. В то время такая фамилия была только у двух человек: у отца Бруно и у его тети Дины, жившей в Гааге. Тисх приехал в Голландию в 1968 году и без предупреждения явился к Морицу. Он собирался быстро съездить и вернуться назад, не придавая поездке большого значения. Поболтает с Морицем об искусстве (он узнал, что тот был реставратором), возьмет что-нибудь на память и вернется в Штаты с кучей фотографий, пропитавшись историческими «корнями». Но он встретил Бруно ван Тисха.
Осло рассматривал филигранную вязь набалдашника своей палки. Рассеянно погладил ее и продолжил:
— Ты видела фотографии Бруно в детстве? Он был невероятно смазливым, с густыми черными волосами, бледной кожей и темными глазами, смесь латинской и англосаксонской породы. Настоящий маленький фавн. В глазах у него был огонь, ты не замечала? Виктор Зерицкий говорит, и я ему верю, что он мог гипнотизировать людей. Девчонки в деревне с ума по нему сходили, даже те, что постарше. И уверяю тебя, к нему испытывало желание немало мужчин. В то время ему было тринадцать. Ричард Тисх познакомился с ним и полностью утратил рассудок. Он пригласил его на лето в свое имение в Калифорнии, и Бруно согласился. Наверное, Мориц не увидел в этом ничего дурного, принимая во внимание щедрость этого новоприбывшего бога с другого берега океана. С тех пор они виделись каждое лето и вели подробную переписку во время школьных занятий Бруно. Потом ван Тисх уничтожил эти письма. Некоторые говорят об отношениях типа Сократа и Алкивиада, другие подозревают более неприятные вещи. Единственное, что известно наверняка, это то, что Ричард Тисх завещал Бруно все свое состояние и покончил жизнь выстрелом в рот из охотничьего ружья. Его нашли сидящим на обломке колонны в его палаццо на окраине Рима. Его мозг украшал настенные мозаики. Сейчас палаццо принадлежит ван Тисху, как и все остальные владения Тисха в Европе. Завещание было неожиданным, уж можешь себе представить. Конечно, немногочисленные недовольные родственники его оспорили, но безуспешно. Если прибавить к этому, что двумя годами раньше умер Мориц, мы поймем, что Бруно вдруг стал обладателем неограниченных денег и свободы.
Что-то отвлекло Осло, и он прервал рассказ: в сад пришли двое служащих, и теперь они помогали модели портрета Вуд выпрыгнуть из пруда. Время работы закончилось. Осло смотрел на операцию по снятию картины и говорил дальше:
— Следует признать, что Бруно удачно воспользовался и тем, и другим. Он объездил Европу и Америку и на какое-то время обосновался в Нью-Йорке, где познакомился с Якобом Стейном. До этого он побывал в Лондоне и Париже и завел связи с Танагорским, Калимой и Бунхером. Неудивительно, что гипердраматическое искусство приводило его в восторг: он был рожден, чтобы приказывать другим. Он всегда был готов писать людей, даже до того, как Калима создал теорию нового движения. Он использовал свое состояние, чтобы превратить ГД-искусство в самое важное искусство нашего века. На самом деле мы многим обязаны ван Тисху, — прибавил Осло, и в его словах было больше цинизма, чем он старался в них вложить.
— Отсюда ничего не вытащишь, — сказала мисс Вуд, стукнув карандашом по блокноту. — Судя по твоему рассказу, врагов у ван Тисха может быть не меньше, чем поклонников.
— Именно так.
— Надо подойти к этому по-другому.
В саду модель портрета работы Дебби Ричардс полностью разделась, и один из служащих осторожно складывал окрашенную одежду, а другой протягивал ей халат. Вуд присмотрелась к фигуре девушки (которая даже босая была на несколько сантиметров выше ее) и рассеянно подумала: неужели Осло она кажется настолько красивой. Вокруг ее шеи были заметны линии керубластиновой маски. Интересно, каково ее настоящее лицо? Она не знала; не хотела знать.
В раздумье Вуд сняла темные очки и потерла веки. Осло подумал: «Боже мой, какая она худая, какая изможденная». Он догадался, что нервные проблемы мисс Вуд, связанные с едой, углубились за эти последние годы. Сторожевой пес превращался в кожу да кости.
Он познакомился с ней, когда она была еще щенком.
Это было в Риме, в 2001 году, на курсах по уходу за наружными картинами, которые проводил там Осло. Он никогда не мог сказать, что в этой худой девушке, которой едва исполнилось двадцать три года, так его привлекло. На первый взгляд, ответить на этот вопрос было просто: Эйприл Вуд была красивой, одевалась с заметной элегантностью, а образованность и ум выделяли ее из толпы. Но было в ней что-то, что сразу же отталкивало от нее людей. В то время она возглавляла отдел безопасности Ферручолли и, несмотря на то что уже была богата, жила одна и не имела близких друзей. Осло казалось, он понял, что отделяло ее от других: медленная ненависть, глубокая, как подземный яд. Мисс Вуд источала ненависть из всех своих пор.
Со свойственным ему, когда он пытался помочь другим, бесконечным терпением Осло решил предложить ей подходящее противоядие. Он смог собрать некоторые факты из ее жизни. Узнал, что ее отец, живущий в Риме английский торговец, давил на Эйприл в годы отрочества, чтобы она стала полотном. И узнал, что она проходила лечение из-за проблем с нервной анорексией, которые тянулись с тех пор, как отец захотел во что бы то ни стало сделать из нее произведение искусства. «Он позвонил нескольким посредственным художникам, чтобы они сделали со мной обнаженные этюды, — призналась ему Эйприл однажды, — потом делал снимки и рассылал их большим мастерам. Но именно тогда я поняла, что у меня не хватает терпения быть картиной. Тогда я занялась их охраной». Однако «охранять картины» для нее значило именно «охранять картины». Она словно не считала их за людей. Они часто спорили на эту тему. Тогда Осло понял, что худший яд для Вуд — это Вуд. Противоядие от этого яда только причинило бы ей еще больший вред.
Когда Вуд начала работать в Фонде в качестве новоиспеченного начальника службы безопасности, дистанция между ними увеличилась. В 2002 году встречи стали более редки, а в 2003-м отдаленность окропила их обоих холодной росой. Слово «конец» так и не было произнесено. Они остались друзьями, но знали, что все, что между ними было, кончено.
Он думал, что еще ее любит.
Вуд положила очки на стол и взглянула на него:
— Хирум, я буду с тобой откровенна: у этого типа, который уничтожает картины, передо мной преимущество.
