У галереи, в прилегающем дворике, она стянула парик и рваные чулки, затолкала все в сумку, сняла пальто, взъерошила волосы и вошла внутрь. До закрытия оставалось пять минут, но вернисаж покинули еще не все: за столом, похожем на школьную парту, сидели трое сильно подвыпивших мужчин, которые, перебивая друг друга, увлеченно о чем-то спорили и активно приглядывались к пластиковым стаканчикам. В одном из мужчин Мишель узнала художника, с которым она познакомилась в прошлый свой визит в галерею и с которым долго дискутировала о новейших тенденциях в современном изобразительном искусстве. Мужика звали Кузьмой Ивановичем, он был похож на добродушного медведя, носил пышную бороду, гимнастерку, вельветовые штаны и армейские ботинки. Мишель подошла ближе, покашляла в кулачок, чтобы привлечь к себе внимание, и поздоровалась. Мужики, как по команде, уставились на нее.
– Ого, знакомые все лица, – с легким удивлением воскликнул бородатый.
– Простите. Я ищу одного человека, художника. Возможно, вы сможете мне помочь. Больше мне не к кому обратиться, – объяснила Мишель.
– Не к кому, говоришь? Садись тогда, выпей, погрейся, по ходу дела все расскажешь. – Кузьма указал на свободный стул и обратился к товарищам: – Познакомьтесь, это Мишель Ланж, выпускница Сорбонны, искусствовед. Недавно из Парижа. Изучает, вот, русскую культуру у нас, здесь. – Все одобрительно загудели и оживились. Мишель села. Удивляло, что совершенно никто не обратил внимания на ее внешний вид. – Это Ван Ваныч, художник-пейзажист, – представил Кузьма одного своего друга: худосочного кучерявого очкарика с нездоровым румянцем на скулах. – А это Константин Мазин, – представил Кузьма второго товарища, красивого блондина с длинными спутанными волосами. – Он тоже художник – сюрреалист. Талант! Гений! Сегодня квасим в его честь, завтра он здесь выставляется, – доложил Кузьма и хлопнул ручищей по плечу разомлевшего от похвалы Мазина.
– И как там? В Париже? – лениво спросил Мазин, так же лениво достал из-под стола темно-зеленую бутылку с яркой этикеткой, плеснул в чистый стаканчик рубиновой жидкости, поставил его перед Мишель, затем разлил напиток по остальным стаканам.
– О, покорно благодарю, от вина не откажусь. А в Париже все по-прежнему. – Мишель схватила стаканчик, сделала большой глоток, вытаращила глаза и закашлялась: такой липкой мерзости она в жизни еще не пробовала. Художники тоже выпили. Мазин крякнул и занюхал вино кончиком своих волос. – Какой… необычный вкус, – криво улыбнулась девушка, с ужасом глядя на Мазина, который снова лениво потянулся к бутылке, чтобы разлить вино по стаканчикам.
– «Массандра», крымский портвейн – вещь, – с гордостью сообщил Кузьма и добавил: – Пей до дна, подружка, скоро привыкнешь.
Отказываться было неловко, тем более что художники уже протягивали мадемуазель Ланж свои стаканчики для чоканья. Она зажмурилась, выпила все до дна, выдохнула и поставила стаканчик на стол.
– Ну как? – спросил Мазин.
– Хорошо, – пискнула Мишель.
– Наш человек, – одобрительно крякнул Кузьма и пригладил бороду.
– Хочу написать ваш портрет, – пьяно влез Ван Ваныч, самый нетрезвый из всех. – Попозируете мне, мадемуазель?
– С огромным удовольствием, только вы же пейзажист, – хихикнула француженка, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло и кружится голова: портвейн, выпитый на голодный желудок, тут же всосался в кровь. И Мишель вдруг почувствовала себя так уютно здесь, в кругу этих странноватых пьяненьких художников, что ей захотелось остаться в галерее навсегда.
– Да, пейзажист, и горжусь этим, – подтвердил Ван Ваныч и тоже хихикнул.
– Пей-за-жист, – с расстановкой произнесла Мишель, протянула свой стаканчик Мазину и громко захохотала: ей почему-то стало невероятно весело. Мазин разлил портвейн по стаканам. Мадемуазель Ланж тут же выпила все до дна и облизала губы. Голова закружилась сильнее.
Художники тоже выпили.
– В какой вы гостинице остановились? – не унимался Ван Ваныч. – Я напишу вас в окружении русских берез.
– О-о-о, буду весьма рада! Только… я проживаю не в гостинице. В данный момент я вообще нигде не живу, я потерялась, – развела руки в стороны Мишель. На этот раз почему-то стало невероятно весело художникам, и они загоготали на всю галерею.
Мазин разлил остатки портвейна по стаканам и поставил пустую бутылку под стол. Снова выпили.
– Вы надолго приехали? – кокетливо спросил Мазин, накручивая волосы на палец. Мишель томно скосила на него глаза и неопределенно пожала плечами, раскачиваясь на стуле с глупой улыбкой на лице. – Так какого художника вы разыскиваете?
Мадемуазель Ланж на секунду задумалась, обернулась, ткнула пальцем в сторону экспозиции «Зеленый апофигей», промычала что-то нечленораздельное, сползла со стула на пол и… отключилась.
– Красиво ушла, впечатляет, – озадаченно глядя на пребывающую в «нирване» девушку, философски изрек Мазин. – Хм… она без чулок, – добавил Константин задумчиво. – Мне казалось, что француженки чулки в обязательном порядке должны носить.
– Пора! – игнорируя замечание друга, посмотрев на часы, деловито сказал Кузьма и встал. Товарищи тоже поднялись.
– А с мадемуазелью что делать будем? – забеспокоился Мазин. – Француженка все-таки, ни какое-нибудь говно. Жалко… Но ко мне ее нельзя! – тут же торопливо добавил он. – У меня сегодня… Э…
– А у меня мама, – уныло сообщил Ван Ваныч.
– Я вам тоже не гостиница, – буркнул Кузьма. – Тут осмыслить все как следует надо.
Товарищи снова уселись за стол и некоторое время молча и напряженно размышляли, что делать с дамой, которая мирно спала на полу вернисажа.
– Подозреваю, что она из-за картин с лягушками приперлась, – наконец подал голос Кузьма. – Видно, тот чувак, который себя за Конюхова выдавал, ее тоже развел. И теперь она правду ищет и настоящего автора картин. Предлагаю оказать мадемуазель Ланж всяческое содействие в поисках истины и проводить, так сказать… до нужной двери. Кто-нибудь адрес Мецената знает?
– Какой же ты умный мужик, Кузьмич! – возбужденно подскочил на стуле Мазин, радостно кивнул и опрометью бросился на улицу ловить такси. Кузьма взвалил на плечо бесчувственное тело выпускницы Сорбонны и, тяжело ступая, покинул галерею. Ван Ваныч потрусил следом, как оруженосец, прихватив с пола сумку и пальто мадемуазель Ланж. По дороге купили ящик «Советского» полусладкого и ананас. Зачем именно ананас – никто точно не знал.
«Если вы проснулись в состоянии жесточайшего похмелья в чужой квартире…» – кажется, примерно так начинается роман английского писателя Тибора Фишера «Философы с большой дороги». Мишель почему-то сразу вспомнила этот роман, как только открыла глаза. Открыла – и тут же зажмурилась от ужаса. В голове громко звонили колокола, перебивая набат всех церквей Парижа. Тело болело так, словно она только что упала с Эйфелевой башни, причем головой вниз. И брякнулась таким образом, похоже, она одна. На грязном полу в рядок лежали четыре мужика, извергая храпы разной тональности. В троих она с трудом опознала своих вчерашних знакомых художников. Четвертый субъект, в халате, идентификации не поддавался, хотя у мадемуазель Ланж и возникло смутное подозрение, что раньше она где-то видела и этот халат, и его владельца.
– Mon Dieu! Guelle horreur![9] – простонала Мишель. Один из храпов стих, с пола раздалось кряхтенье и сопение, хрустя суставами, поднялась гора в вельветовых штанах и осоловело осмотрелась.
– Ни х… себе! – сказала «гора» озадаченно и пнула ногой спящего Мазина.
– Кузьмич, тут же дамы, – пожурил товарища Мазин, послал Мишель воздушный поцелуй и лениво пополз к бутылке с шампанским, которая стояла на полу под столом.
– Пардон, мадемуазель, – извинился Кузьма Иванович, отвесил поклон и громогласно заржал. Хохот разбудил Ван Ваныча. Пейзажист тихо сел, осмотрелся и тяжко вздохнул. Последним пробудился субъект в халате, и Мишель наконец-то узнала его: этого типа она уже видела на бульваре, как раз перед походом на вернисаж.
Мазин откупорил шампанское, выпил несколько глотков из горлышка и передал бутылку Кузьме.
– Утро горниста, – пошутил Кузьма, запрокинул голову и тоже сделал несколько глотков. Дальше бутылка перешла к Ван Ванычу, а после и к хозяину.
Мишель безучастно наблюдала за опохмелкой художников, сидя на диване, пока бутылку не передали ей. Она молча встала и бросилась из комнаты вон. В коридоре хлопнула дверь туалета.
– Ну и че вы, ваще, ее ко мне притащили? – спросил Меценат, почесывая грудь.
– Нам пора, – живо отреагировал Мазин, товарищи его тут же живо поддержали и засобирались.
Вернулась Мишель, ни слова не говоря, легла на диван и положила на лицо старую газету.
– Это самое… у меня тут, между прочим, не пансион благородных девиц, – испугался Клепа. – Вы ее принесли, вы ее и забирайте с собой на фиг.
