Ознакомительная версия.
Стыд и отчаяние жгли меня раскаленным железом. Ни разу за всю свою жизнь я не взяла ни одной чужой вещи. Ни разу не ударила человека. Я просто представить не могла, как можно взять вещь, которая тебе не принадлежит. Это жило в моем сознании, укоренилось в крови. Но теперь я сидела на лестнице в чужом подъезде и была бандиткой и воровкой, жалкой грабительницей, потрошительницей сумок, грязным кулаком размазывающей по лицу слезы отчаяния и боли. Человек, доведенный до черты, уже другой человек. Прежним остается только тело, да и то не всегда. Преодолевая отвращение, я рылась в сумке. Ничего ценного в ней не было, кошелек я даже не раскрыла. Из внутреннего карманчика вытащила синюю книжечку с тисненной золотом надписью «Пресса». Прическа О. была похожа на мой парик. Я бросила сумку со всем содержимым там, на лестнице, и пошла к телефонной станции.
Когда я просунула в окошечко удостоверение, вахтерша преисполнилась безмерного ко мне уважения и, пробормотав: «Что ж вы сразу не сказали?», вызвала главного инженера. Это был мужчина средних лет приятной наружности. Я приступила к делу.
— Наша газета занимается делом Андрея Каюнова. Вы, вероятно, слышали или читали об этом.
— Да, я читал вашу статью. Простите за откровенность, но мне показалось, что вы были слишком резки. Нельзя писать о людях так, как вы написали о Татьяне Каюновой.
Я чуть не бросилась ему на шею, но вынуждена была резко его прервать:
— Если вы не возражаете, перейдем прямо к делу. Так вот, мне хотелось бы кое-что у вас узнать. Ободном звонке. Звонить должны были 26 июля из автомата, расположенного возле дома по Красногвардейской, 15, около одиннадцати утра.
— Вы что, проверяете показания Каюнова?
— В некотором роде.
— Вы имеете в виду междугородний звонок?
— Нет, в черте города. Звонили также на Красногвардейскую.
— Ваш вопрос жутко наивен.
— Что вы имеете в виду?
— Но ведь невозможно регистрировать все звонки по городу! Ни на одной телефонной станции нет подобной аппаратуры. И не может быть. Конечно, если за телефоном, по которому звонили, не было установлено наблюдение. Но тогда требуется особое разрешение, вы должны предъявить документы, подписанные следователем или прокурором, по которым я могу предоставить вам подобную информацию.
— Наблюдение не велось.
— Тогда это совсем невозможно! Мы же не можем регистрировать все звонки, кто кому звонит — на сто пятьдесят тысяч номеров!
— Значит, вы уверены в том, что получить информацию, был ли такой звонок, невозможно?
— Твердо уверен. Это абсолютно невозможно!
— Что ж, большое спасибо.
Уже совсем стемнело. Медленно, неторопливой походкой я возвращалась в свое убежище. Усмехалась про себя — пробиваясь всеми правдами и неправдами на телефонную станцию, я слишком многого хотела от этой страны.
Нонка волновалась, куда я пропала, и уже решила, что меня убили. Я взглянула на себя в зеркало — парик полностью растрепался, рассыпался и мой грим. Сняла парик — волосы были липкими и потными.
Потом я осталась одна. Вспомнила, как; прощаясь с инженером, мне захотелось сказать: «Спасибо за ваши слова о Татьяне». Но я не сделала этого. Сказать подобное было невозможно.
Утром я прихватила в Нонкиной кухне нож. Из детективов, из кино я знала, что в таких случаях принято брать с собой пистолет, но пистолета у меня не было, да и не могло быть. Поэтому пришлось довольствоваться ножом. Хоть какое-то оружие, которое придавало мне уверенности. Узнав, что я хочу уйти совсем рано, не дождавшись прихода Сикорова, Нонка впала в истерику. Но я ушла — это было необходимо. Фотограф должен был узнать меня в лицо, этим я собиралась нагнать на него страху, поэтому я не стала использовать Нонкин парик, а просто повязала голову платком.
Потом я стояла возле его мастерской. Окна были распахнуты, слышались женские голоса, и сквозь них пробивался солирующий мужской. Хорошо знакомый мне голос. Я решила ждать до тех пор, пока посетительницы не уйдут, и спряталась в одном из парадных двора. Минут через двадцать из мастерской выпорхнула стайка девиц в весьма откровенных для утра нарядах, дверь за ними захлопнулась. Вскоре я нажимала крохотную кнопку звонка.
— Вы ко мне? — спросил человек, которого я искала.
— Да. Я хотела бы поговорить с вами об одном заказе…
— Пожалуйста.
Он посторонился, дав мне войти, я поняла, что остаюсь не узнанной. Мы вошли внутрь. Мастерская была огромной студией, обставленной с роскошью. О вкусах владельца ярко свидетельствовали застекленные снимки обнаженных девиц, множество широких диванов и затененных ламп. В глубине, возле стены, притаилась фотоаппаратура, словно бедная родственница в порочном притоне. Эдик был слишком неподходящим типом для столь усердного кобелирования.
— А как поживает Вика?
— Вика? Вы ее знаете?
— Да. Она рекомендовала мне вас. Сказала, что вы можете удачно, ну, скажем, совместить несколько фотографий так, чтобы мужчина, изображенный на одном снимке в щекотливой ситуации с одной женщиной, оказался на нем с другой. Вы меня понимаете, да? Это, конечно же, очень тонкое, деликатное дело, и оно будет хорошо оплачено.
— Что ж, — его рот растянулся в мерзкой ухмылочке, — конечно, подобное сделать можно. Но это будет стоить не менее семисот баксов, если вам подходит цена.
— Да, разумеется.
— Фотографии у вас с собой?
— Только снимок мужчины. Вика сказала, что женщину можете подобрать вы сами… Было бы желательно, чтоб не возникло вопросов с ее стороны, чтоб ей это было знакомым… ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, но это уже дороже.
— Согласна. Женщину я могу выбрать сама?
— Если вы так хотите…
— Я хочу, чтобы это была Вика.
— Вика? Но она уже не снимается, да и потом…
— Я хочу, чтобы была Вика!
— Это, к сожалению, невозможно! Она больше не снимается, после… Впрочем, вы должны об этом знать…
— После истории с Каюновым?
Он отшатнулся от меня, его лицо посерело. Я медленно сняла косынку. Мне показалось, что его хватит удар. По лицу прошла судорога, оно стало сначала белым, потом — красным, потом — бордовым, потом приобрело синюшный оттенок, я испугалась, что он умрет.
— Вы… вы… — Он хрипел так, словно кто-то сдавил ему горло.
— Вижу, вы меня узнаете.
— Уходите! Что вам нужно? Уходите отсюда!
— Так как насчет Вики?
— Я не знаю никакой Вики!
— И давно вы ее не знаете? Может, и с ее приятелем вы незнакомы?
— Не… я… я его не знаю!
— А приятель-то, между прочим, убийца. И вы с ним под статью пойдете. А статья-то расстрельная.
— Я… тут… ни… при… чем… уходите…
— Я все про вас знаю. И про вашу запоздалую страсть знаю, и полное имя приятеля-убийцы знаю, и почему Вика вас подставила…
— Если вы знаете, почему вы здесь? Вам, кажется, уже показали, на что они способны?
— Через неделю (ровно через неделю!) состоится пересмотр дела Каюнова в суде. Судебный аппарат будет заменен, и вместо ваших любимых Драговскогос Ивицыным будут другие люди. А вам будет предъявлено обвинение в соучастии!
— Невозможно!
— Почему? Ведь вы лгали следствию, покрывали убийцу!
— Стал бы я ради этой сволочи лгать? Пусть он сдохнет!
— Вот и прекрасно! Если ваша Вика тоже так думает…
— Оставьте ее в покое!
— Адрес — и оставлю!
— Не знаю никакого адреса!
— Неужели?
— Не знаю! Плевать я на ваш суд хотел!
— Вы это уже доказали, поэтому охотно верю. И я, пожалуй, действительно бы оставила вас в покое, если бы не одно неприятное обстоятельство…
— Какое?
— А то, что Вика к убийству не имеет отношения, и повторный пересмотр дела никак ее не затронет. Ведь вы так умело объяснили мне только что возможность заказчика самому выбрать образец. Фотографии сделали вы. И показания давали вы. А я, со своей стороны, покажу, что в мою квартиру фотографии принесли вы! Могу я изменить свои показания? Так что ваша Вика пролетает, как фанера над Парижем! А вот вы… вы будете отвечать перед судом. Признайтесь, ведь вы ничего не слышали о пересмотре дела. Ваши милые приятели вас не предупредили, наоборот, в одну из последних встреч заверили, что все будет хорошо. Видите, как они поступили с вами? С другой стороны, если б в моих словах не было смысла, зачем бы я пришла к вам? Мне нужен адрес Вики. Адрес Вики — и никаких показаний я изменять не буду!
Он дышал тяжело, хрипло, и крупные капли пота стекали по сморщенной шее. Нижняя трясущаяся губа отвисла, словно мокрая тряпка, обнажив ряд кривых желтых зубов. Передо мной стояло обезумевшее, почти загнанное в угол животное. Инстинктивно я почувствовала, что сделала верный ход.
— Жилмассив Кировский, 139-й автобус, остановка «Сокольничий проезд», улица Лесная, дом 89, квартира 141, четвертый этаж.
Ознакомительная версия.
