Ознакомительная версия.
Накануне приготовила целую сумку вещей, сегодня прямо-таки день перевоплощений! Сначала в «индианку» переоденусь для мюзикла, потом в «красного комиссара» для выступления в конкурсе «капитанов» — у меня настоящий военный мундир и даже накладные усы есть, потом превращусь в глянцевую «лолитку» ради истончения бдительности Игоря, и только напоследок стану Аленой. Прямо сейчас облачусь в пионерку «не реальную», а из помыслов тех диких фильмов, что крутят у нас в видеосалонах ночами по рублю за сеанс, короче, оденусь как Полинка! И вести себя буду так же — как идиотка и дура восторженная, буду прыгать и скакать в укороченной ради такого дела юбке, только леденец посасывать не стану, а то блевану от себя самой и все испорчу. Ну, мне надо добить эту историю именно сегодня, либо сдохну, либо домой поеду; как с утра влипла в ауру маньяка, так сразу приободрилась и за дело взялась; прыгать как «лолитка» так прыгать, да я как угодно готова опозориться, только бы все закончилось сегодня! Конечно, у моего дурковатого вида отпетой прожженной пионерки есть оправдание, мы открываем показательную программу небольшой заставкой, и наш «выход» как символ «пионерства»: юбка, рубашка и алый галстук на шее, и «ирландская чечетка» по стилю — это такой танцевальный марш-бросок, чтобы создать должное настроение публике. И возможно мы больше никогда не оденем этот галстук, возможно, это мой последний пионерский день, так даже в горле защипало и драйвом зал мы конечно зарядили.
Вышла после выступления за выстроенные гримерки на воздух отдышаться, осталась одна намеренно, и Игорь потащился сразу за мной, завел за шалаш из оставшихся от плотницких работ досок; и не зря я выбрала сегодняшний день, Ромка так занят, что такого безобразия, надеюсь, не увидит, а лучше и не узнал бы об этом никогда. Стою, якобы спокойно пью воду, для меня сейчас бутылка воды защита, как сигарета для курильщика, когда длинные затяжки помогают скрывать пустоты в общении и неловкости, а наш случай хуже: я испытываю к Игорю отвращение с жалостью, есть что прятать. Жалость, потому что он видит жизнь такой, так живет, такая вселенская жалость у меня к нему… и отвращение, потому что он чужой, и я не выношу его ко мне прикосновений; постоянные глотки, мелкие действия помогают укрыть мое истинное к нему отношение. Но у меня есть подозрение, что ему все равно, что я чувствую; то ли он вообще не привык в себе сомневаться — так он, безусловно, и всегда принимаем девицами; то ли он такой махровый эгоист и его интересуют только его домыслы, мол, его желания на нас двоих хватит. Стоит рядом, припер к пахнущей свежеструганной доской стенке гримерки, пялится, норовит бутылку забрать и лезет целоваться, я его отстраняю, но не грубо:
— Ты сказал, что подождешь — я все еще пионерка.
— Подожду, но хотелось бы определенности, понять, чего я жду и когда…
— Может, сегодня… поговорим, только не сейчас, после всего…
— На банкете подойду…
И он благоразумно отвалил, видимо торчать тут ему все же не очень нравилось, мол, раз мы договорились, то и подставляться не стоит. Ну и славно, а то мое слабоватое актерство уже на пределе, при дневном свете врать сложнее, вечером будет проще, ну, и может, он напьется, так и вообще прекрасно. Осталось ждать «Финала». Вроде ерунда разговор, а руки липко вспотели, все-таки не до беспечности мне, вдруг мне его убить придется. Сегодня? Если он явно как день проявит свою маньячную личность, ту самую, что преследует меня, то конечно так и поступлю, и рука вряд ли дрогнет, но он может опередить меня. Как ни странно, своей смерти боюсь меньше, чем ошибиться и убить не того, не готова я брать грех на душу, но самое очевидное, что может случиться, это вынужденное, возможно слишком близкое общение с Валевским-старшим. Возможно он и не маньяк, но приведет меня к Алене, тогда получается что он ее убийца, и как он поступит со мной, как вести себя в этом случае — я не понимаю. Вот собственно и весь план. Пусть Егор ищет маньяка сам, если выродок совсем не Валевский, мне же нужно надежно избавиться от преследований маньяка сегодня, он не должен мне помешать; операм нужны доказательства преступления, а мне пора похоронить Алену, ведь поиск маньяка может идти долго и слишком окольными путями. Всегда стремлюсь на внутренний звон, а не действую по очевидным мотивам, и, возможно, мой звонарь сошел с ума, но надо признать, что он никогда не поводил меня, это я его неверно понимала, и сегодня во мне гремит набат. Вот только по чью душу такой шум?
Все выступление на «финале» я ни разу так и не погрузилась в ауру выродка, мне вдруг нестерпимо захотелось победить в этой игре, как и в начале сезона. Тогда мне казалось, если я смогу попасть в этот Краков, если пройду именно по тому месту, где убили мою мать, наконец-то пойму кто виноват и что там случилось, но все утратило смысл, маньяк прочно все изменил. Мое личное, пусть это и трагедия, обесценилось перед той ценой, что заплатила я, и дело не в том, что он убил меня, что я вроде как мертва, получается, он убил меня много раз, это мой ад, кадр, который провалился в вечность и не кончается, я застряла в этом длинном мгновении. С момента его нападения я ничего не хочу, я мертва, но сейчас, напоследок то ли сезона, то ли жизни, мне захотелось выиграть этот мамой закрученный «фестиваль». Взять в руки «кубок», как взять «факел» из ее рук, и тогда я буду спасена, правда, не знаю «где» и «зачем», но почему-то мне важно выиграть сегодня, и я сделала это, выжала из себя все. Во время игры я была выше не только маньяка и той ямы, что он выкопал тут как черную пространственную дыру в мироздании, закрыть которую я видимо и призвана, но сейчас я в ином измерении, тут нет дыр, есть только я как источник неведомого. И мне пора вернуть «мое имя», мне должны вернуть «имя», «пелена» должна, наконец, сойти, и мир увидит меня, не девочку, а ту, чьим осколком я являюсь, мир должен увидеть «Белую», осознать ее присутствующий повсеместно дух. Командой сделали все по максимуму, все как репетировали — и выиграли. Танец на мотив индотрагедии так завел публику, что нам пришлось повторить его несколько раз, в конце на поле посбежались зрители и стали отплясывать вместе с нами, а я пустая — «кубок» в руках есть, а меня нигде нет. По дороге к победе я утратила все; вот соблазню Валевского-старшего и Ромку никогда не верну, тогда, конечно, мне не важно, чем кончится сегодняшний день, и остановиться не могу, набат не позволит, себе я видимо никогда не принадлежу, я всегда служу, я служу «Гелен Аму».
Команда беснуется от немыслимой в начале сезона победы, кто-то постоянно напрыгивает на меня с воплями, но постепенно все от меня отстают, ощущая мою опустошенность и принимают это вполне мирно, мол, такое провернула, и они все заслужили эту победу, раз поверили в меня несмотря ни на что, а я явно уже не тут. Ночь плотная, горячая и всей разросшейся до невозможности командой, после всех полагающихся изнурительных церемоний, идем в «Пансионаты», там шефы устроили традиционный банкет, и я бы хотела, чтобы этот день уже закончился, но все только начинается. Внешнее пространство мне кажется зыбким, дрожащим, вязким, может, это от усталости, а скорее крайняя близость миров так на меня влияет, и низ живота в бездну ухает, в детских снах так падает душа. Стыну и леденею, и лихости от предстоящей в общем-то совершенно безобидной аферы никакой не чувствую, наоборот, в такую жаркую ночь из меня тянется ломкий низкоградусный пар. Если Игорь никого не убивал, так все, что мне грозит, что он просто облапает меня, и то многого я ему не позволю, у меня для того и «сонник» есть, и вообще я готова ко всему, даже скальпелем воспользоваться, тогда чего меня так выносит из реальности, и посильнее, чем накануне нападения маньяка.
Викуша так и не объявилась, Меркулова нет и Егора тоже, чужие начальники нас сегодня поздравляют, и управы ни на кого нет, спортотрядовцы поставили мой стул вместе со мной на стол и стали орать, заставляют выпить из хрустального «рога», а эта выгравированная чеканно-хрустальная хрень прямо скажем нескромных размеров! Не хватало упиться! Но они не отстают, и я пью, кажется, это вино, переворачиваю кубок и всем показываю, что он пуст, и вижу, как рад тому обстоятельству Валевский-старший, думает под «мухой» я сговорчивее стану. Вот и нет, как бы в бессознанке во мне воин-мститель не проснулся, и тогда все — море крови и никакой романтики! Спешно слезаю со стола постамента, я еще пока живая, чтобы тут торчать, еще не превратилась в память — и ни в камень, ни в алебастр — не пришло время меня над всеми поднимать, да и лучше уж превратиться в прах под ногами, чем пребывать идолом-основанием к навратым идеям. Сумасшествие начало стихать, все стали разбредаться по углам; пионерам хотелось выпить без соглядатаев и, прихватив со столов чего получше, поразбежались вовсе, пить на глазах у шефов совести пока не хватает, да и напиться не выйдет. Мне же пришлось вести себя по-идиотски и делать все, чтобы Валевский-старший, все же сумев избавиться от множащихся на глазах в пьяном тумане поклонниц, смог исполнить свои тайные, очевидные для меня планы. Забрав большой стакан шампанского, я деланно-пьяно побрела в темные подворотни за верандой кафе, народ болтался везде, особенно в подворотнях, но в такой обстановке даже наше с Валевским-старшим общение выглядело естественно.
Ознакомительная версия.
