По дороге к Эрике его мысли все время возвращались к убийству Александры. Патрика расстраивало то, что еще один след оказался ложным. Двойное убийство означало бы вдвое больше шансов на то, что преступник где-то допустил ошибку. Сейчас ему снова надо было начинать с самого начала. Патрика опять мучила мысль, что, может быть, ему вообще не удастся найти убийцу Алекс, и это его очень удручало. Он чувствовал, что в каком-то отношении знал Апекс лучше, чем кто-либо другой. А то, что он услышал о ее детстве и ее жизни после насилия, глубоко его тронуло. Патрик желал найти убийцу Алекс больше, чем когда-либо чего-либо хотел в жизни.
Но надо признать: он оказался в тупике и не знал, как из него выбраться, что ему следует искать. Патрик дал себе зарок сегодня больше об этом не думать. Сейчас он встретится с Эрикой, ее сестрой и детьми, а это как раз то, что ему сегодня вечером необходимо. Горе, с которым он столкнулся, ломало его изнутри.
Мелльберг нетерпеливо барабанил пальцами по крышке стола. Куда этот болван запропастился? Он что, думает, ему здесь какой-нибудь чертов детский сад, что он может приходить, когда захочет, когда захочет, уходить. Конечно, сегодня суббота, но те, кто считает, что может быть свободным, пока все не закончилось, глубоко ошибаются. Ну да ладно, он его скоро избавит от этих иллюзий. В его участке строгие правила, и в первую очередь это касается дисциплины. Жесткий, талантливый руководитель. Он чувствовал веяние времени и был рожден с талантами организатора. Его мать всегда говорила, что он станет большим человеком, и, хотя Мелльберг был вынужден признать, что это, похоже, займет несколько больше времени, чем они оба рассчитывали, он никогда не сомневался, что его высочайшая квалификация рано или поздно будет оценена по заслугам. Поэтому его так расстраивало то, что расследование, похоже, застопорилось. Он знал, что его шанс близко, он даже чувствовал его запах. Но его убогие сотрудники так и не начали приносить ему хоть какие-нибудь результаты, по крайней мере достаточные для того, чтобы его перевод обратно в Гётеборг не задерживался. Раздолбаи — вот кто они. Типичные деревенские топтуны, которые собственный конец могут найти только двумя руками, держа в зубах фонарь. Была у него надежда, что, может, молодой Хедстрём что-нибудь накопает, но на поверку, похоже, он тоже оставил его на бобах. И во всяком случае, Мелльберг пока еще ничего не услышал о результатах поездки в Гётеборг, что, очевидно, только усугубляло вину Патрика. На часах уже десять минут десятого, а от Патрика по-прежнему ни слуху ни духу.
— Анника!
Он крикнул в открытую дверь, и его раздражение усилилось оттого, что потребовалось не меньше минуты, прежде чем она соизволила появиться.
— Да, в чем дело?
— Ты не знаешь, где Хедстрём? Он что там, никак из теплой кроватки вылезти не может?
— Как я полагаю, вряд ли. Он позвонил и сказал, что у него небольшая проблема: не заводилась машина. Но он выехал. — Она посмотрела на часы.
— Он должен прибыть приблизительно через четверть часа. Что за дерьмо, он живет же рядом.
Ответ задерживался, и Мелльберг, к своему удивлению, увидел, что в уголках рта Анники появилась легкая улыбка.
— Ну, как мне кажется, он не дома.
— А где он тогда, в задницу?
— Тебе лучше спросить об этом Патрика, — сказала Анника, повернулась спиной и ушла обратно в свою комнату.
То, что у Патрика фактически была законная причина для опоздания, почему-то разозлило Мелльберга еще больше. Неужели нельзя было предположить заранее, что машина не заведется, и подняться пораньше?
Спустя пятнадцать минут пришел Патрик и постучал о косяк открытой двери. Он выглядел свежим, разрумянившимся и непозволительно довольным и бодрым, хотя и заставил своего шефа ждать полчаса.
— Ты что, считаешь, что мы здесь работаем неполный рабочий день, или как? И чем ты вчера занимался? Насколько я знаю, в Гётеборг ты ездил позавчера.
Патрик сел на стул для посетителей перед письменным столом Мелльберга и спокойно отбил его атаку:
— Прошу прощения, что пришел поздно: машина никак не заводилась сегодня утром, и я угробил на это полчаса. Да, я позавчера ездил в Гётеборг. Я собирался рассказать сначала об этом, а потом — что я делал вчера.
Мелльберг слушал с неожиданным интересом. Патрик рассказал, что ему удалось разузнать о детстве Александры. Он не упустил ни одной даже самой отвратительной детали, а когда Мелльберг услышал новость о том, что Джулия была дочерью Александры, он почувствовал, как его челюсть отвалилась и запрыгала на многочисленных подбородках. Он в жизни не слышал ничего похожего на эту историю. Патрик продолжал рассказывать о том, как Карла-Эрика после сердечного приступа срочно отвезли в больницу, и о том, как он заполучил лист из блокнота в квартире Андерса и как ему удалось прочитать скрытый текст настолько быстро. Патрик объяснил, что это оказалось предсмертной запиской самоубийцы. И тогда, естественно, последовало объяснение, где он был вчера и с какой целью. Затем Патрик суммировал результаты ошалевшему до немоты Мелльбергу:
— Таким образом, одно из убийств, которыми мы занимаемся, оказалось самоубийством, а что касается другого, то мы по-прежнему не имеем ни малейшего понятия — кто это сделал и почему. У меня такое ощущение, что все это имеет прямое отношение к тому, что мне рассказали родители Александры. Но у меня нет абсолютно никаких доказательств и ни одного факта, которые бы это подтверждали. Так что теперь ты знаешь все, что знаю я. У тебя есть какие-нибудь мысли: что мы будем делать дальше?
После некоторой паузы Мелльбергу удалось вернуть самообладание.
— Да, это просто какая-то невероятная история. Я бы сам скорее поставил все свои деньги на того хмыря, который с ней трахался, чем на то, что всплывет всякое дерьмо, которое появилось двадцать три года назад. Я приказываю, чтобы ты поговорил с любовником Александры и зажал его в тиски, и на этот раз — покрепче. Я думаю, таким образом мы сможем использовать наши ресурсы значительно продуктивнее.
Сразу после того как Патрик сообщил ему об отце ребенка, Мелльберг поставил Дана на первую строчку в списке подозреваемых. Патрик кивнул Мелльбергу подозрительно послушно, поднялся и пошел к двери.
— О-о… э-э… хорошая работа, Хедстрём, — неохотно выдавил из себя Мелльберг. — Понял, чем тебе теперь надо заняться?
— Абсолютно, шеф. Считай, уже сделано.
Ему показалось или он действительно услышал в голосе Патрика иронию? Нет, Патрик смотрел на него совершенно невинным взглядом, и Мелльберг выкинул из головы свои подозрения. Нет, показалось. У этого малого все же хватает соображалки, чтобы понимать, что сейчас он слышал указание опытного мастера.
Говорят, что, когда зеваешь, в мозг поступает дополнительный кислород. Патрик попробовал и очень сильно засомневался, что это принесло ему какую-нибудь пользу. Усталость после ночи, когда он лежал дома и ворочался с боку на бок, навалилась на него. А, как обычно, его предложение остаться ночевать у Эрики было отвергнуто большинством голосов. Он устало поглядел на теперь уже хорошо знакомые стопки бумаг на письменном столе и подавил в себе желание собрать все это в охапку и выкинуть куда подальше. Он чертовски устал за время этого расследования. У него было такое ощущение, словно прошло несколько месяцев, хотя на самом деле — три недели. Так много всего случилось, а он так и не продвинулся. Анника, которая проходила мимо его кабинета и увидела, как он трет глаза, принесла такую нужную чашку кофе и поставила перед Патриком.
— Что, тяжело?
— Да, должен признаться, сейчас, похоже, дело не клеится. Придется начать все сначала. Я знаю, что где-то здесь, в этих бумагах, есть ответ, я это чувствую. Единственное, что мне нужно, — одна маленькая-маленькая ниточка, которую я до сих пор не заметил.
Патрик недовольно бросил карандаш на бумаги.
— А остальное?
— Не понял.
— Ну, как идет жизнь, когда ты уходишь с работы, ты ведь, наверное, понимаешь, что я хочу сказать…
— Да, Анника, я, конечно, понимаю, о чем ты. А что ты хочешь узнать?
— Вы все еще играете в бинго?
Патрик был не совсем уверен в том, что Анника хотела знать, но на всякий случай для ясности спросил:
— Играем в бинго?
— Ну да, ну ты знаешь. Цифра пять — сюда, цифра шесть — туда… — И Анника закрыла за собой дверь с насмешливой улыбкой на губах.
Патрик посмеялся про себя. Да, действительно, может быть, это можно так назвать. Он заставил себя вернуться к работе и задумчиво поскреб голову карандашом. Что-то его беспокоило, что-то не совпадало, что-то из того, что сказала Вера, было не так. Он вынул блокнот с записями, которые сделал во время разговора с Верой, и методично, очень внимательно просмотрел свои заметки, не пропуская ни одной буквы. Медленно мысль начала оформляться. Эта маленькая, совсем неприметная деталь могла оказаться очень важной. Привычным движением он достал одну бумагу из груды на письменном столе. Впечатление полного беспорядка на рабочем месте было ложным — он очень хорошо знал, где что лежит. Патрик еще раз прочитал эту бумагу с большим вниманием, немного подумал и потянулся за телефоном.
