- В Фонде, Фитч. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю все о вашем Фонде для подкупа и хочу, чтобы десять миллионов были переведены с его счета в один из сингапурских банков.
- Не думаю, что смогу это сделать.
- Вы можете сделать все, что захотите, Фитч. Хватит играть со мной. Давайте покончим с этим сейчас же и вернемся к своим делам.
- А что, если мы переведем пять миллионов сейчас, а пять после вердикта?
- И не думайте, Фитч. Десять миллионов. Мне не нравится перспектива гоняться за вами и собирать последний взнос после суда. Что-то подсказывает мне, что придется потратить много времени.
- Когда нужно перевести деньги?
- Когда хотите. Просто я должна убедиться в том, что они поступили, до того, как жюри отправится совещаться. Иначе сделка будет расторгнута.
- И что произойдет в этом случае?
- Одно из двух: или Николас Истер расколет жюри, или сделает так, что оно девятью голосами вынесет вердикт в пользу истицы.
Маска треснула и слетела, две длинные морщины залегли между бровей Фитча, когда он услышал деловое изложение возможных будущих событий. У Фитча не было никаких сомнений относительно того, что способен сделать Николас, так как их не было у Марли. Он медленно потер глаза. Игра окончена. Больше он не станет демонстрировать преувеличенное удивление и притворяться, будто не может поверить в услышанное, что бы ни сказала Марли. Она была хозяйкой положения.
- Договорились, - сказал Фитч. - Мы переведем деньги в соответствии с вашими инструкциями. Однако должен вас предупредить, что на это потребуется время.
- Я знаю о банковских переводах больше вас, Фитч, и точно объясню, как вы должны будете все сделать. Но это позднее.
- Да, мэм.
- Значит, договорились?
- Да, - сказал он, протягивая ей руку через стол. Она медленно пожала ее, и оба улыбнулись, оценив абсурдность ситуации: два мошенника скрепляют рукопожатием соглашение, которое неподвластно никакому суду, поскольку ни один суд никогда о нем не узнает.
Квартира Беверли Монк представляла собой захудалый чердак шестиэтажного здания в Гринвич-Виллидж, в котором располагался товарный склад. Она делила жилье еще с четырьмя голодающими актрисами. Свенсон последовал за ней в кофейню на углу и подождал, пока она, устроившись за столиком у окна с чашкой кофе-эспрессо и булочкой, начнет просматривать в газете объявления о приеме на работу. Встав у ее столика спиной к остальным посетителям, он сказал:
- Простите, вы Беверли Монк?
Она подняла голову от газеты и удивленно ответила:
- Да. А вы кто?
- Я друг Клер Климент, - ответил он, быстро опускаясь на стул напротив нее.
- Присаживайтесь, - сказала она. - Что вам нужно? - Она явно нервничала, но кругом было много народу, и она решила, что здесь ей ничто не грозит. К тому же мужчина казался приятным.
- Мне нужна информация.
- Это вы звонили мне вчера?
- Да. Я солгал, назвавшись Джеффом Керром. Я не Керр.
- Тогда кто вы?
- Джек Свенсон. Я работаю на группу адвокатов из Вашингтона.
- У Клер неприятности?
- Вовсе нет.
- Тогда что все это значит?
Свенсон быстро изложил легенду о том, что Клер рассматривается в качестве кандидата в присяжные на крупном судебном процессе и что ему поручили разузнать о прошлом некоторых кандидатов. На сей раз была предложена версия дела о загрязнении почвы в Хьюстоне. Речь шла о миллиардах, поэтому присяжных отбирали столь тщательно.
Свенсон и Фитч пошли на риск, исходя из двух обстоятельств Первое то, что Беверли с трудом припомнила Керра во время вчерашнего телефонного разговора. Второе - ее утверждение, что она не встречалась с Клер уже четыре года. Разумеется, они рассчитывали, что то и другое - правда.
- Мы платим за информацию, - заметил Свенсон.
- Сколько?
- Тысячу долларов наличными за то, что вы расскажете мне все, что знаете о Клер Климент. - Свенсон быстро достал из кармана пиджака конверт и положил его на стол.
- Но это точно, что у Клер нет неприятностей? - спросила Беверли, уставившись на золотую мину, лежавшую перед ней.
- Абсолютно. Возьмите деньги. Если вы не виделись с ней уже года четыре, а то и пять, чего вам беспокоиться?
Правильное замечание, отметила про себя Беверли. Она сгребла конверт и сунула его в сумочку.
- Рассказывать-то особенно нечего.
- Как долго вы работали вместе?
- Полгода.
- А сколько вы были с ней вообще знакомы?
- Полгода. Я уже работала официанткой в "Маллигане", когда она туда поступила. Мы подружились. А потом я уехала на восток. Когда я жила в Нью-Джерси, я звонила ей пару раз, а потом мы как-то друг о друге забыли.
- Вы знали Джеффа Керра?
- Нет. В то время она с ним не встречалась. Она рассказывала мне о нем потом, когда я уехала из города.
- А другие друзья - мужчины или женщины - у нее были?
- Да, конечно. Только не спрашивайте имен. Я уехала из Лоренса пять или шесть лет тому назад, я и правда точно не помню, когда именно.
- И вы не можете назвать хотя бы нескольких ее друзей?
Беверли пила свой эспрессо, пытаясь припомнить. Это продолжалось несколько минут. А потом она выдала имена трех людей, работавших с Клер. Одного из них уже проверили - безрезультатно. С другим как раз сейчас пытались войти в контакт. Третьего так и не нашли.
- А где Клер училась?
- Где-то на Среднем Западе.
- Вы не помните названия учебного заведения?
- Да нет. Клер никогда не распространялась о своем прошлом. Было такое впечатление, что с ней что-то такое.
- Случилось раньше, о чем она не хотела говорить. Я ничего так и не узнала. Думала, может, у нее был неудачный роман или даже замужество, а может, плохая семья, тяжелые детские воспоминания. Но узнать я так ничего и не узнала.
- А с кем-нибудь другим она могла говорить об этом?
- Во всяком случае, мне это неизвестно.
- Вы знаете, где она выросла?
- Она говорила, что без конца переезжала с места на место. Да вообще-то я и не задавала ей много вопросов.
- Но может быть, вы знаете, не происходила ли она откуда-то из окрестностей Канзас-Сити?
- Не знаю.
- А вы уверены, что Клер Климент - ее настоящее имя? Беверли откинулась на спинку стула и нахмурилась:
- Вы думаете, что на самом деле ее звали по-другому?
- У нас есть основания полагать, что до приезда в Лоренс она носила другое имя. Вы ничего не можете в этой связи припомнить?
- Ничего себе! Я считала, что ее зовут Клер. А зачем ей было менять имя?
- Хотели бы мы это знать. - Свенсон достал из кармана маленький блокнотик и стал просматривать свой список. Допрос Беверли - еще одна оборванная ниточка.
- Вы бывали когда-нибудь у нее в квартире?
- Один или два раза. Мы сами готовили себе ужин и смотрели телевизор. Она не очень любила вечеринки, но пару раз приглашала меня с друзьями.
- В ее квартире вы не заметили ничего необычного?
- Это была очень красивая, современная кооперативная квартира, хорошо обставленная. Совершенно очевидно, что у нее водились деньжата побольше тех, что она зарабатывала в "Маллигане" - там нам платили три монеты в час плюс чаевые.
- Значит, у нее были деньги?
- Да. Гораздо больше, чем у нас. Но, опять же, она была очень скрытная. Клер, знаете, из тех случайных подруг, с которыми просто приятно провести время и которым не задают слишком много вопросов.
Свенсон настойчиво расспрашивал о чем только можно, но ничего не добился. Он поблагодарил ее за помощь, она его - за наличные, и когда он собрался уходить, предложила сделать несколько звонков - явно отрабатывала полученные деньги. Свенсон обрадовался, но предупредил ее, что это небезопасно.
- Да что вы! Я же актриса, для меня это - семечки.
Он оставил ей свою визитку с номером телефона в отеле Билокси, написанным на обороте.
Хоппи считал, что мистер Кристано несколько излишне суров, но в конце концов это можно понять: по словам таинственных людей в Вашингтоне, на которых ссылался мистер Кристано, ситуация ухудшается. В министерстве обсуждается вопрос о том, чтобы прекратить сотрудничество с Хоппи и послать его дело, как и положено, в Большое федеральное жюри.
Если Хоппи не в состоянии уговорить собственную жену, как он, черт возьми, может повлиять на остальных присяжных?
Они сидели на заднем сиденье длинного черного "крайслера", который неспешно ехал вдоль берега залива не то чтобы в какое-то определенное место, но в направлении Мобайла. Ничмен сидел за рулем, Нейпаер держал на коленях пистолет, и оба весьма успешно изображали готовность в любой момент измолотить сидящего сзади Хоппи.
- Когда вы увидитесь снова? - спросил Кристано.
- Думаю, сегодня вечером.
- Настало время, Хоппи, открыть ей правду. Скажите ей, что вы натворили, скажите все.
Глаза Хоппи наполнились слезами, губы задрожали, он посмотрел в тонированное стекло окна и представил себе глаза жены, внимающей его откровениям. Он проклинал себя за глупость. Если бы у него было ружье, он бы убил Тодда Рингвуда и Джимми Хала Моука, но скорее всего застрелился бы сам. Может, их бы он прикончил сначала, но себе-то уж мозги вышиб бы наверняка.
